Произведение в алом
Шрифт:
«Человек убегает, как тень»[125], - всплыли в моей памяти слова, которые я где-то когда-то читал.
Обратившись к одному из копавших поблизости рабочих, я спросил, не знает ли он, где сейчас живут люди, выселенные из этого дома, и, быть может, ему известен некий архивариус Шемая Гиллель.
– Немецки не разуме, - прозвучало в ответ.
Я сунул в заскорузлую ладонь гульден, и в тот же миг на землекопа чудесным образом снизошло знание немецкого языка, однако дать какие-либо сведения по интересующим меня вопросам он все равно не мог.
Ничего путного не удалось мне добиться
– Простите, а не проводит ли меня кто-нибудь до «Лойзичека»?
– Прикрыли «Лойзичека», - хмуро буркнул кто-то из работяг.
– Ремонт, говорят...
– Может, кого-нибудь из живущих по соседству разбудить?
– Дохлый номер! Во всей округе ни души, - безнадежно махнув рукой, сказал первый рабочий.
– Проживание здесь строжайше запрещено. Известное дело - тиф...
– Ну а «Унгельт»? Он-то, надеюсь, открыт?
– Как же, держи карман шире!
– Неужто тоже ремонт?!
– А то!
– Точно?
– Точней некуда.
Наудачу я назвал несколько пришедших мне на ум мелочных торговцев и продавщиц табака, живших поблизости; потом, на всякий случай, осведомился о Зваке, Фрисландере и Прокопе...
И всякий раз мой собеседник лишь уныло мотал головой.
– Быть может, вам известен некий Яромир Квасничка? Рабочий переспросил:
– Яромир? Глухонемой?
Радости моей не было предела. Слава богу, хоть один знакомый отыскался...
– Да, глухонемой. А где он живет?
– Картинки еще вырезает? Из черной бумаги?
– Да, да, совершенно верно, это он. Где его можно найти? Долго и обстоятельно объяснял рабочий, как найти в Старом
городе нужное мне ночное кафе, - закончив, он снова взялся за лопату.
Больше часа бродил я по развалинам, поминутно спотыкаясь о торчавшие из земли обрывки проволоки, перебирался через глубокие канавы и рытвины, балансируя на шатких, ускользающих из-под ног досках, и едва ли не на четвереньках проползал под поперечными балками, которыми на каждом шагу были перегорожены улицы - вернее, то, что от них осталось. Весь еврейский квартал превратился в одну каменную пустыню - такое впечатление, будто здесь разразилось какое-то страшное землетрясение.
Едва переводя от усталости дух, грязный, в разбитых башмаках, выбрался я наконец из этого перекопанного вдоль и поперек строительного лабиринта.
Еще пара улиц, и передо мной возникло то самое заведение, которое я так долго искал, - по виду обычный притон, надпись над входом гласила:
КАФЕ «ХАОС»
Пустынная крошечная зальца, в которой едва хватало
места для нескольких теснившихся вдоль стен столиков.
В середине на старом бильярде о трех ногах похрапывал кельнер.
В углу, взгромоздив перед собой корзину с овощами, клевала носом над стаканом caj[126] базарная торговка.
Кельнер соблаговолил наконец продрать глаза - встав со своего колченогого ложа, он спросил, что мне угодно. Насмешливый взгляд, которым он с лакейской наглостью исследовал мою фигуру с головы до ног, был достаточно красноречив: только сейчас до меня дошло, каким оборванцем я выгляжу.
Но то, что я увидел в висящем на противоположной стене зеркале, превзошло мои самые смелые ожидания: на меня смотрело чужое, совершенно незнакомое, изборожденное морщинами лицо, мертвенную бледность которого
не мог скрыть даже толстый слой серой строительной пыли, жуткое впечатление довершала всклокоченная борода и длинные спутанные волосы.– Как бы мне увидеть Яромира... Того глухонемого парня, который вырезает у вас силуэты, - спросил я и заказал черный кофе.
– А я почем знаю. Сегодня он и вовсе не заявлялся, а где шляется этот малохо-о-ольный, я понятнее не имею, - преодолевая мучительную зевоту, сообщил кельнер.
Нацедив мне в чашку какого-то едва теплого суррогатного пойла, он снова улегся на бильярд и захрапел с удвоенной силой.
Сняв со стены «Прагер тагблатт», я попытался скоротать время за чтением.
Буквы, словно букашки, разбегались по страницам, и я не понимал ни единого слова из того, что читал.
Шли часы, и вот уже окна окрасились в подозрительно темный синий цвет - странный оптический эффект, знакомый всем завсегдатаям ночных кафе с газовым освещением как верный предвестник наступающего утра.
То и дело заявлялись угрюмые шуцманы с зеленовато отсвечивающими петушиными перьями на касках - окинув заведение бдительным взглядом, они величественно шествовали дальше, бесцеремонно нарушая нежную предрассветную тишину грохотом своих тяжелых кованых сапог.
Потом заглянули трое солдат с воспаленными глазами - явно после бессонной, проведенной на посту ночи.
Похмельный дворник заказал рюмку шнапса.
И вот наконец он... Яромир!..
Парень так изменился, что я его вначале даже не узнал: глаза потухли, передние зубы выпали, волосы сильно поредели, а за ушами появились большие проплешины.
Радостный, что вновь, после стольких месяцев, вижу знакомое лицо, я вскочил и, подойдя к глухонемому, пожал ему руку.
Mнe сразу бросилось в глаза чрезвычайно странное поведение калеки: казалось, он чего-то боялся - все время поглядывал на дверь, беспокойно озирался... Всеми возможными жестами я пытался его ободрить и выразить ту радость, которую испытывал от встречи с ним. Однако, судя по настороженной улыбке, по-прежнему не сходившей с его осунувшегося и постаревшего лица, Яромир мне не верил.
И какие бы вопросы я ему ни задавал, глухонемой лишь беспомощно разводил руками, давая понять, что не понимает меня.
Как же мне найти с ним общий язык?
Эврика!
Я попросил у кельнера карандаш и нарисовал на салфетке лица Звака, Фрисландера и Прокопа...
– Что? Их нет сейчас в Праге?
Отчаянно махая руками, Яромир словно пытался высвободиться из пут, потом многозначительно потер большим и указательным пальцами, как будто пересчитывал банкноты, и вот уже его пальцы бодро шагали по поверхности стола, в заключение он, легонько шлепнув по тыльной стороне своей раскрытой ладони, проводил взглядом улетающего вдаль невидимого мотылька...
Я понял: оказавшись на мели, неразлучная троица долго пыталась выпутаться из безвыходного положения, и тут на них, как дар небес, свалились деньги Харузека - на радостях сколотив что-то вроде коммерческого общества на паях, они пополнили ряды странствующей труппы новыми деревянными актерами, произведенными на свет божий умелыми руками Фрисландера, прикупили кой-какой реквизит и с большим праздничным гала-представлением из жизни марионеток пустились куда глаза глядят...
– А Гиллель? Где он сейчас?