Произведение в алом

–  Изволите играть на деньги, сударь? Браво. Даю вам фору девяносто из ста.

–  Отлично. На гульден. Разбивайте!..

Взяв кий, его светлость долго, нарочито старательно прицеливался, наконец ударил - кикс... Всем своим видом давая понять, как сильно он досадует на неудачное начало, маркер уступил мне место у бильярдного стола. Знакомый трюк: он даст мне выбить девяносто девять, а потом, когда от выигрыша меня будет отделять единственное очко, сделает партию «с одного кия», непрерывной серией мастерских ударов кладя в лузу шар за шаром.

Ну что ж, так даже интереснее! Не тратя понапрасну время на преамбулы, я сразу перешел к сути интересующего меня дела:

– Не приходилось ли вам, господин маркер, много лет тому назад, в годы, когда снесло несколько пролетов Карлова моста, знавать некоего Атанасиуса Перната, жившего в тог дашнем еврейском гетто?

Какой-то читавший газету за столиком у стены человек, своей грубой парусиновой курткой в красно-белую полоску и маленькими золотыми серьгами в ушах напоминавший старого морского волка, так и подскочил - не сводя с меня сильно косящих глаз, он в суеверном ужасе перекрестился.

–  Пернат? Пернат?
– повторял задумчиво маркер, очевидно что-то припоминая.
– Пернат? Такой высокий, худой, явно не плебейского происхождения? Русые волосы, короткая эспаньолка с проседью?

–  Да, да. Пожалуйста, продолжайте.

–  Тогда ему было, наверное, около сорока? А выглядел он как... как...
– Внезапно его светлость оторопело вперил в меня

пронизывающий взгляд своих ледяных глаз.
– Уж не родственник ли вы ему, сударь?

Косоглазый вновь осенил себя крестным знамением.

– Я? Родственник? Что за странная идея? Разумеется, нет. Меня просто интересует этот человек, - невозмутимо ответил я, а у самого сердце почему-то оцепенело от страшного подозрения.
– Вы что-нибудь еще о нем знаете?

Ферри Атенштедт вновь задумался.

–  Если мне не изменяет память, в свое время его считали чуть ли не сумасшедшим. Впрочем, этот резчик по камню действительно производил весьма странное впечатление, иногда в самом деле казалось, что он не в своем уме. Однажды так даже заявил, что его зовут... постойте, постойте... ах да - Ляпондер! А спустя несколько дней он уже выдавал себя за некоего... Харузека...

–  Как бы не так!
– с жаром вмешался косоглазый.
– Харузек - это не выдумка. Стюдент с таким именем взаправду жил когда-то в еврейском гетто. Мой папаша в свое время получил от него по завещанию тысячу гульденов.

–  Кто этот человек?
– тихо спросил я маркера.

–  Перевозчик Чамрда^[127]. Что же касается Перната, то, помнится, он впоследствии женился на очаровательной смуглолицей еврейке.

«Мириам!» - пронзило меня как удар молнии, и от необъяснимого волнения руки мои стали так сильно дрожать, что играть дальше я не мог при всем своем желании.

Перевозчик, кося на меня свои глядящие в разные стороны глаза, истово перекрестился.

–  Да что это с вами сегодня, господин Чамрда?
– удивленно спросил маркер.

–  Вот что я вам скажу, господа хорошие, этот ваш Пернат - тень бесплотная, призрак, наваждение! Как говорится, тать не тать, да на ту же стать!
– возбужденно выпалил косоглазый.
– Меня хоть озолоти, а я все одно не поверю, что этот дьявольский

оборотень, чуть не каждый день меняющий свои личины, - живой, всамделишный, из плоти и крови человек.

Я тут же заказал этому Фоме неверному коньяк, нисколько не сомневаясь, что добрая толика живительного зелья поможет развязать ему язык.

–  А ведь есть простаки, которые утверждают, что этот самый Пернат, будь он неладен, и по сей день жив, - умиротворенно изрек наконец перевозчик, вдоволь вкусив от заздравной чаши.
– Ходят слухи, будто он по-прежнему вырезает из камня всякие чудные безделицы и живет припеваючи в своих хоромах на том берегу...

–  Где именно?

Перевозчик, глаза которого после обильного подношения стали еще больше косить, в очередной раз осенил себя крестным знамением.

–  То-то и оно, что в хоромы те белокаменные нашему брату смертному путь заказан. Слыхали о призрачной обители «Азьятских братьев» на Градчанах - ну той, что еще «Стеной у последнего фонаря» прозывается? Так вот там он и поселился...

–  А вы, господин Чамрда, знаете эту... эту обитель?

–  Знать-то знаю, да только ни за что на свете не подойду к этому проклятому месту!
– в суеверном ужасе замахал на меня руками косоглазый.
– Мне что, жить надоело?! Иезус, Мария, Иосиф!

–  И не надо вам туда подходить, господин Чамрда, - вы мне издали путь укажите, а уж дальше я сам пойду!

–  Это можно, - после долгого раздумья ворчливо согласился перевозчик.
– В шесть утра мне надо на тот берег, ежели у вас время терпит, то езжайте со мной - так и быть, покажу вам дорогу... А только я вам не советую! Как пить дать, провалитесь в Олений ров и свернете себе шею - вот и вся недолга! Пречистая Дева, помилуй нас!..

На рассвете мы покинули опустевшее кафе и двинулись к Мольдау, со стороны которой веял свежий ветерок. Охваченный радостным предчувствием, я словно парил над землей.

Внезапно перед нами возник знакомый дом по Альтшульгассе.

Те же зарешеченные окна, те же кривые водосточные трубы, те же сально лоснящиеся мраморные подоконники - все-все как тогда, во «сне»!

–  Когда в этом доме был пожар?
– неестественно громко спросил я своего провожатого: от напряжения у меня так шумело в ушах, что собственный голос доносился как сквозь толщу воды.

–  Вот те раз! Какой еще пожар? Здесь никогда не было пожара!

–  Да будет вам! Я это точно знаю.

–  Вы ошибаетесь, господин, этот дом никогда не горел.

–  Но я-то знаю, что горел! Хотите пари?

–  На сколько?

–  На гульден.

–  По рукам!
– В предвкушении легких денег Чамрда быстро отыскал старого мажордома.
– Этот дом когда-нибудь горел?

–  Какого рожна ему гореть?
– изумленно вытаращил глаза старик и добродушно загоготал, однако, заметив по моему растерянному лицу, что я все еще не верю, с достоинством кашлянул и добавил обиженно: - Почитай, восьмой десяток обретаюсь в сем убогом пристанище, и уж кому, как не мне, знать, горел этот дом или нет...