Прокаженная
Шрифт:
— Чудо мое, как ты прекрасна!
— Правда, бриллианты ей идут? — подхватила княгиня.
— Божественно! — сказал Вальдемар. — Я хотел бы, чтобы тебя сейчас видели все… — он поколебался и закончил: — все, кто тебе завидует.
— А не похожа я на переодетую Золушку? — спросила Стефа с долей кокетства.
Княгиня рассмеялась. Вальдемар поцеловал Стефе руку:
— Ты похожа на королеву, недостает только соответствующего платья, колец-сережек, ну… и горностаевой мантии. Когда я одену тебя так, ты завоюешь весь мир!
— Но прежде всего — короля! — подхватила
— Сорванец! — погрозила ей шутливо княгиня.
— Короля ты очаровала в скромном платьице и с кораллами на шее, которые ему дороже всех этих сокровищ из пещеры Али-Бабы, — сказал Вальдемар, указывая на драгоценности.
Потом взял прекрасную ленту с большими рубинами в центре и бриллиантовыми звездами, сам возложил ее на голову невесте, сняв предварительно диадему:
— Чарующе!
Она весело рассмеялась. Княгиня подавала Вальдемару все новые драгоценности, а он украшал ими Стефу.
Девушка, увидев себя в зеркале, поразилась собственной красоте. Восхищенный Вальдемар пожирал взглядом любимую, радуясь, что родовые драгоценности послужили ей прекрасной оправой.
Он сам выбрал двойное жемчужное ожерелье с маленькой застежкой, усыпанной бриллиантами, улыбаясь, застегнул на шее Стефы. Жемчужины блистали на бледно-лиловой шелковой блузке, словно капли росы на изящных ирисах.
— Пусть они на шее и останутся, — сказал Вальдемар, целуя руку зарумянившейся Стефе. — Мой первый подарок после кольца.
— Первый? Вы уже и раньше делали мне подарки! — возразила Стефа.
— Все равно, это мой первый подарок из фамильной сокровищницы, — сказал майорат.
Она поблагодарила его улыбкой. Вальдемар нежно обнял ее и притянул к себе, прильнул губами к ее губам.
Стефа замерла. Вальдемар тут же отпустил ее. Девушка глянула на княгиню, но старушка с преувеличенным вниманием перебирала драгоценности.
Вальдемар хлопнул себя по лбу:
— Ах, я и забыл! Приехал Морикони, и я пошел искать вас, но, увидев тебя, чудо мое, обо всем забыл…
Они втроем принялись собирать драгоценности и закрывать коробочки.
Когда Стефа с княгиней и майорат появились в зале, к ним подошел граф Морикони, высокий мужчина со светлыми бакенбардами и прической на прямой пробор, отчего лицо его выглядело словно бы разъятым на две половинки, которые скрепляло пенсне в золотой оправе. Он приветствовал тещу и учтиво поклонился Стефе.
Она грациозно подала ему руку, с некоторым холодком, что придавало ей элегантность и независимость.
Граф, глядя на нее удивленно, чуть смешался, но тут же поднес к губам ее руку и галантно промолвил:
— Желаю всех благ… и примите мои поздравления, хотя они должны быть сделаны главным образом майорату, которому, я сказал бы, повезло.
— Спасибо, — просто ответила Стефа и отошла к его жене, панне Рите и Трестке.
Морикони смотрел на нее с возраставшим удивлением. Ее красота, изящество, голос, каждое движение начинали восхищать его. Стефа предстала перед ним в совершенно ином свете.
«Quelle noble fille! quelle enchante resse» [97] —
повторил он мысленно, не веря собственным глазам.97
Как она благородна и очаровательна! (франц.).
На пана Рудецкого он тоже поглядывал удивленно. Людей его уровня граф считал похожими на неуклюжих слонов, но перед собой он увидел вполне светского человека и только крутил головой, словно подозревая, что пан Рудецкий попросту переодетый и загримированный актер.
За обедом место Стефы оказалось прямо напротив графа, и его выпуклые голубые глаза неустанно впивались в нее из-за стекол пенсне, словно два буравчика. Разговор за столом шел оживленный, легкий. Стефа говорила много и охотно, слова ее звучали свободно и живо. Восхищение графа было безграничным — сущая патрицианка!
Вальдемар видел в глазах Морикони это удивление и, крайне довольный тем, как Стефа держалась, нарочно вел разговор так, чтобы Стефе пришлось говорить как можно больше. Не сомневался, что она с честью выйдет из любого сложного положения. Он уже не раз подвергал ее разного рода испытаниям и убедился, что она обладает острым умом, чувством юмора и тактичностью.
Когда подали последнее блюдо, Трестка сказал, обращаясь ко всем сразу с таким видом, словно мысль эта буквально сейчас пришла ему в голову:
— Сильнейший порок нашего времени — это флирт. Будь у него голова, я бы его, заклятого врага моего, гильотинировал!
Панна Рита засмеялась:
— Однако ж вы не сторонитесь вашего заклятого врага…
— Я? Вы шутите! Докажите!
— Ну, доказательства наверняка остались за границей…
— А что, вам собирали сведения обо мне?
Все рассмеялись. Рита пожала плечами:
— О, меня ваше поведение не интересовало! Я всего лишь встаю на защиту флирта.
— Потому что вы его обожаете.
— Попросту люблю.
— Зловредный сорняк, порожденный каким-нибудь демоном…
— И перенесенный к нам наверняка из дворца французских Людовиков, — весело подхватила Стефа. — Скорее всего, его изобрели именно там…
— Напудренные головы маркизов и виконтов, — закончил Вальдемар.
— Или уличные цветочницы и разносчики газет, — махнул рукой Трестка.
— Ну что вы! — запротестовала Стефа. — Флирт родился в салонах, а не на улицах!
Граф Морикони, бросив на нее быстрый взгляд, склонился над столом и спросил:
— Значит, вы считаете, что флирт — достижение цивилизации?
— Отчасти — да.
— А на каком основании?
— Потому что простые люди не знают флирта — ни по названию, ни по сути. У них нет времени оттачивать искусство флирта, они бы попросту не сумели овладеть им.
— Почему? И у крестьян встречается нечто похожее на флирт.
— Но не в деталях.
— Но похожее.
— Но не то, что подразумевается под этим у нас.
— Но лежащая в основе идея — та же самая, — упрямился граф.