Прокаженная

— Я так рада тебя видеть, мальчик мой, — улыбнулась ему княгиня. — Последнее время ты редко бывал у меня, забыл про старую бабку…

— Боже сохрани, я и не думал! Значит… вы рады, бабушка, что я приехал? Вы меня по-прежнему любите?

— Может ли быть иначе?! Ты у меня один, ты мне и внук, и сын, потому что Франек… о Боже… — старушка махнула рукой: — Ох, если бы Франек был на тебя хоть чуточку похож!

— Признаюсь, бабушка, я ни для кого не хочу быть образцом для подражания…

— Однако ж обязан! Вальдемар усмехнулся в усы:

— Хорошо, когда-нибудь буду — для моего сына…

— В том-то и беда! Ты совсем не думаешь о женитьбе, а это твой долг! Ты — последний по глембовической линии, ты обязан об этом помнить, Вальди, но ты все шутишь…

Вальдемар посерьезнел и посмотрел в глаза княгине:

— Нет, бабушка, теперь я больше не шучу. Я твердо решил жениться, создать семью — не по обязанности, а по собственному горячему желанию!

Умные темные глаза княгини недоверчиво изучали лицо внука. Его решительный тон подействовал на старушку, но она все же переспросила недоверчиво:

— Вальди, ты хочешь жениться?

В ее голосе прозвучало столь безграничное удивление, что довольный Вальдемар рассмеялся:

— Бабушка! Ты все время, даже минуту назад, выговаривала мне, что я долго не женюсь, но едва услышала, что я собрался жениться, онемела от изумления…

— Значит, это правда?

— Правда, милая бабушка! Я же сказал — больше не шучу! Я нарочно приехал, чтобы рассказать тебе все и просить благословения.

— Благословения? Уже? Я и не слышала, Вальди, чтобы ты за кем-то ухаживал! Так внезапно…

— Почему внезапно? Та, кого я хочу взять в жены, давно мне дорога. Ты ее знаешь и любишь. Но я решил, что ты отгадаешь сама, потому что я особенно и не скрывал…

— Кто это, Вальди? Неужели… — на лице ее отразилось беспокойство. — Неужели Мелания Барская?

— Ну что вы, бабушка! К Барской я совершенно равнодушен.

— Кто же тогда?

Вальдемар, проникновенно глядя на нее, произнес мягко, но решительно:

— Стефа Рудецкая.

Княгиня широко раскрыла глаза:

— Кто-кто?

— Стефа Рудецкая, — повторил он.

— Вальди, ты шутишь?

— Ничуть, бабушка. Это правда, и я твердо решил. Княгиня, взявшись за голову, выдохнула полной грудью:

— Езус-Мария!

Вальдемар сжал зубы, нахмурился, изменившимся голосом спросил:

— Бабушка, что вас так поразило? Неужели это трагедия? В самом деле, если бы я умирал, вы и тогда не так встревожились бы…

— Вальдемар, опомнись, не разбивай мне сердце! Я теперь не сомневаюсь, что ты говоришь правду, но это ужасно! Ты этого никогда не сделаешь! Никогда!

Майорат гордо поднял голову, губы у него подрагивали:

— Почему же, любопытно знать?

Княгиня, белая, как мел, схватила его за руку, глаза ее лихорадочно сверкали, из горла едва вырвался хриплый голос:

— Умоляю тебя, не делай этого! Опомнись! Вспомни о своем роде, о своей фамилии! Ты не имеешь права безнаказанно оскорблять такими решениями память о предках! Не смеешь!

Вальдемар, едва подавив гнев, заговорил с едва сдерживаемым спокойствием:

— Хорошо… Хочу напомнить, бабушка, что, кроме имени, рода, герба и прочих декораций, у меня есть еще сердце и душа. А у сердца и души есть собственные, не родовые стремления. Могу я хотеть чего-то для себя, лично для себя? Никогда я не пожертвую чувствами ради декораций. Моей женой будет только та, кого я полюблю. Я долго искал… и нашел Стефу.

— Вальди, вспомни: твоя бабушка была из рода герцогов де Бурбон, породнившегося с королевскими домами, твоя мать Подгорецкая принадлежала к одному из славнейших польских княжеских родов! Майорат нетерпеливо пошевелился в кресле:

— А моей женой будет Рудецкая, из хорошей польской шляхетской семьи — и только… Зато с нею я буду счастлив.

— Ты так ее любишь?

— Люблю сердцем, душою — всем, чем мужчина может любить женщину!

— А она об этом знает?

— Я ей признался.

— И знает о твоих намерениях?

— Да, я все ей сказал.

Княгиня зло усмехнулась:

— И она, конечно, согласилась, не помня себя от счастья?

— Наоборот. Она мне отказала.

Княгиня удивленно посмотрела на Вальдемара, сухо спросила:

— Отказала? Ты шутишь?

— Ничуть! Говорю серьезно. Она не хочет стать моей женой как раз по тем причинам, о которых вы упоминали, бабушка, но она любит меня, любит давно — и потому уехала. Стефа горда и благородна, она пыталась заставить себя все забыть, но я ей не позволю, не хочу, чтобы она была несчастлива. Да и о моем счастье идет речь!

Княгиня сидела, словно мертвая. Потом прошептала, словно самой себе:

— Ты говоришь, отказала? Хоть столько такта у нее нашлось.

— Вот именно — такта! А речь идет о любви, она тоже меня любит. И я все сделаю, чтобы превозмочь ее сопротивление. Я поеду в Ручаев просить у Рудецких руки их дочери.

— Боже! Боже! Боже мой! — стонала княгиня. Вальдемар потерял терпение:

— Бабушка, к чему эти стоны? Никакого преступления я не совершаю. Я думал, что те, кто меня любит, только порадуются моему счастью, но вижу, все обстоит совсем иначе…

— Не о таком счастье для тебя я мечтала! Я не видела для тебя достойной партии во всей стране, а ты… ты… ты мне такое преподносишь на старости лет? Боже всемилостивый!

Княгиня, закрыв лицо руками, громко расплакалась, сотрясаемая безмерной печалью.

Майорат встал, прошелся по комнате, превозмогая себя — рыдания бабушки раздирали ему сердце, но решимости он не утратил ни на миг. Он сжал зубы, мысленно разговаривая со Стефой: «Маленькая моя, ради тебя я вынесу все, ты будешь моей, и они тебя примут! Обязаны будут признать!»

Он подошел к княгине и, обняв ее, бережно поцеловал старушку в мокрую горячую щеку:

— Бабушка! Если ты меня любишь, успокойся и не делай драмы из моего счастья. Я знаю, ты хотела, как лучше, но у каждого свои стремления… и у меня тоже, самые для меня дорогие. Не плачь, бабушка, прошу тебя. Это мне ранит душу… и оскорбляет Стефу.

Княгиня, рыдая, заломила руки:

— Вальди! Вальди…

Вальдемар опустился перед ней на колени, ласково говорил, целуя ее руки:

— Это я, твой Вальди… я останусь твоим… люблю тебя, уважаю… и потому жажду, чтобы ты меня поняла, чтобы не так трагически смотрела на мою любовь и будущую женитьбу. Бабушка, ты всегда была умнее и добрее большинства наших аристократов, я никогда не видел в тебе фанатичных предрассудков нашего сословия и за это любил и уважал еще больше. Подумай сама, заслужила ли Стефа столь великую немилость с твоей стороны, разве ты ее не знаешь? Она благовоспитанная, умная, благородная, ты сама это говорила…