Прокламация и подсолнух

– Он сволочь, а ты бестолочь! Я тебе в следующий раз сам башку отверну, селедка ты дунайская! – погрозил ему кулаком Симеон и, подойдя вплотную, указал глазами на Штефана и куда тише добавил: – А сам-то что говорил?

– То про другое, капитан. А так, Штефан у нас вроде пообтесался. Уже не думает, что пара монет мимо господарева кармана – великое преступление, – Йоргу перегнулся через перила и уточнил: – Я же верно говорю?

Штефан, примостившийся на нижней ступеньке, только кивнул.

– Ты его еще кошельки резать научи, в самом деле, – проворчал Симеон, все-таки увлекая грека за собой в контору. – Штефана на разбой подбивать – все одно, что Гицэ учить по бабам бегать. Хочешь, чтобы ему шею свернули?

– Сам чуть не свернул только что, без меня, – возразил Йоргу. – Хорошо, если завтра верхом еще ехать сможет! И как голову не разбил, лестница-то крутая!

– Он же пьяный! У пьяных свой ангел-хранитель!..

Дверь они закрыли, но оживившийся Штефан потихоньку переполз по лестнице на галерейку и свернулся клубком под окошком, заодно растягивая тугую повязку на лодыжке.

В конторе Йоргу блаженно плюхнулся обратно на свой топчан, выпуская из-под усов колечки табачного дыма. Симеон присел у стола.

– Так что там в Сербии-то? Неуж никто за Карагеоргия не заступился?

Грек сокрушенно покачал головой.

– Ни единая собака. Тишина там и благолепие, будто и не было ничего.

Помолчали. Йоргу полез в изголовье своего топчана, вытащил фляжку.

– Давай, капитан. Помянем Георгия Петровича, храбрый был гайдук...

– Царствие ему небесное, – согласился Симеон, принимая флягу. Отхлебнул и вытаращил глаза: – Коньяк, что ли?

– Угу.

– Ну, ты запаслив, брат!

– Я всегда запаслив, – печально подтвердил Йоргу. – Табака турецкого прихватил, самолучшего – в седельную сумку прибрал... Лучше б за пазуху сунул!

– Ладно, что о табаке жалеть! – Симеон только рукой махнул. – Теперь и сербы не зажируют, и нам помощи ждать нечего. Вот что жалко.

– Жалко, конечно. Только, может, оно и к лучшему.

– Сдурел? – ошарашено вытаращился Симеон

– А проку нам, если бы у сербов сейчас каша заварилась? Разве что под шумок разжиться бы удалось по мелочи. Да только не стоит овчинка вычинки. Вы этого турецкого барахла в конце войны и так натащили.

– Если ты трофеи в виду имеешь, так на войне – святое дело, – Симеон еще раз приложился к коньяку и протянул флягу обратно. Йоргу хмыкнул, качая ее в руке.

– То-то и оно, что гребли все, что под руку подвернулось. Святой Спиридион, какого же барахла вы натащили! Видать, крестьянскую натуру не переделаешь!

Симеон притворно нахмурился.

– Ты мне поговори тут еще, селедка дунайская, за крестьянскую натуру-то! Воровская натура, знаешь ли, тоже – не сахар, а вот терпим тебя как-то, потому как в хозяйстве любая щепка может пригодиться.

– А уж какая необходимая в хозяйстве вещь – артиллерия, – ехидно заметил Йоргу. – Не иначе – капусту квасить, ни на что другое турецкий хлам все одно не годен.

– Ладно, умник, расскажи, где можно незаметно умыкнуть пушку, – огрызнулся Симеон.

Йоргу потянул себя за ус.

– Вот! – Симеон торжествующе ткнул того пальцем в грудь. – Как придумаешь где хорошие пушки взять, тогда жалуйся. А пока даже если эту турецкую заразу разорвет со второго выстрела – одно ядро она все-таки закинет!

– А разорвется – всех вокруг поубивает, – не согласился Йоргу. – И это я, кстати, про не болтать лишку. Какие-такие трофеи ваши капитаны из пограничных крепостей вывозили, я не от Тудора узнал вовсе. И это ладно – я, а кто-то шибко умный и выводы сделать может. Надо оно нам, пока не дошло до дела?

– Да будет ли дело-то? – в сердцах стукнул кулаком по столу Симеон. – Вот ты говоришь – у сербов тишь да гладь, значит, у турков руки развязаны будут. Не успеешь оглянуться – как с сербских земель все янычары, да у нас будут...

– А то б их не было, если б у сербов нынче началось такое же веселье, как пару годков тому, – Йоргу покрутил в руках флягу и тяжко вздохнул. – Да хранит нас святой Спиридион! Когда у соседей немирье – покоя на границе не жди. За турецкими бандами, которые, что неделя, как к себе домой гуляют, соскучился, а, капитан?

– Да я ж не про то...

– Ясное дело. Только не ко времени оно нам бы было, как ни крути.

– А ты знаешь, когда ко времени?

– А это только слуджер знает. Но раз говорит – рано, значит, рано.

– И в Клошани ты завтра все одно едешь, хоть в Сербии и тихо.

– Угу...

– От апостола тамошнего послание, или как там у вас командиры называются?..

Йоргу пожал плечами.

– А иначе на черта бы ехал – Подсолнухом нашим хвастаться, что ли?

– Ладно тебе! Хороший же парнишка! И сам же давно говорил – что показать его слуджеру надо!

Штефан, погруженный под окном в глубокие размышления, на этом месте подпрыгнул и начал тихонько отползать в сторону лестницы. А Йоргу вдруг усмехнулся с необычным для себя весельем:

– Надо! Ты бы видел, как этот поганец в боярском виде чудил – чистый балаган, закачаешься! Ни в какую свою академию он уже, ясное дело, не вернется... Но если его родня не найдет, буду Тудора просить мне его отдать. Парнишка и вправду лихой – в иных делах, ой, как сгодится.

Увы, планам Симеона и Йоргу осуществиться было не суждено. Поутру Штефан, как и было велено, приготовил коней для всего отряда. Но при этом передвигался едва не ползком, опираясь на подобранную палку, стараясь не наступать на ногу и при каждом шаге отчетливо морщась. Слепому было бы ясно – верхом ехать он не сможет. Так что в Клошани Йоргу поехал без Подсолнуха, а на заставе воцарились мир и спокойствие. На целых три дня.

На четвертый явился с хутора до крайности возмущенный Михай, ведя за собой своего сторожевого кобеля. От носа до хвоста пес был выкрашен в замечательно ровный черный цвет...

Пока Михай разорялся на всю заставу, Симеон собирал слова, а Макарко трясся от хохота под крыльцом, из конюшни на шум выбрался Штефан. Привалился к стеночке, созерцая происходящее с самым безмятежным видом, но долго не утерпел, и когда Михай пошел с обвинениями по третьему кругу, фыркнул, чем немедленно привлек к себе внимание.