Проклят и прощен

— Подержи вожжи, Арнольд! Я только зайду на минутку поздороваться с дамами и сейчас же вернусь. Подожди меня здесь! — поспешно сказал он и, спрыгнув с козел, отворил калитку в ограде, оказавшуюся незапертой, и вошел в сад.

Лили только что встала во главе своего победоносного «войска» и, исполнив удивительный церемониальный марш, во весь голос, произносила слова команды, как вдруг застыла на месте, увидев перед собой молодого барона Верденфельса, с удивлением разглядывавшего ее бумажную шляпу и грабли. Девушка сильно покраснела: к радости неожиданного свидания примешивалось мучительное смущение. Как досадно, что она позволила застать себя врасплох, после того как так долго играла серьезную роль ангела-хранителя и стала почти идеалом в глазах человека, нуждавшегося в ее утешении! К счастью, Пауль был смущен не меньше ее.

— Простите, если я помешал, — проговорил он, запинаясь. — Я ехал мимо и хотел узнать о вашем здоровье.

— Благодарю вас, — сказала Лили, окончательно смутившись. — Я совершенно здорова... Я играла в солдаты с Тони!

— Не сердитесь на меня за то, что я застал вас врасплох, — Пауль уже оправился от своего замешательства. — Я случайно проезжал мимо, услышал ваш голос и... не мог удержаться, чтобы не увидеть вас!

Лицо Лили пылало, хотя нельзя сказать, чтобы эти слова очень поразили ее. В последнее время барон в своих письмах выражался так недвусмысленно, что она уже не могла сомневаться в том, к кому относились выражения его чувств. Это невольно изменило то наивное простодушие, с каким она прежде встречала Пауля. Лили, разумеется, не знала, какой прелестной казалась ему в своем смущении. Он находил, что бумажная шляпа восхитительно идет ей, и даже неуклюжее полевое орудие нисколько не уменьшало ее очарования.

В этот момент на сцену выступил маленький Тони, очень недовольный тем, что им помешали играть. Он предложил «чужому дяде» также вооружиться и принять участие в игре под командованием Лили.

Его вмешательство вернуло девушке самообладание. Она приняла строгий вид и с достоинством проговорила:

— Уйди пока, Тони! Мне надо поговорить о важном деле с «чужим дядей».

Мальчик сделал недовольную мину, но исполнил приказание и продолжал играть в саду по собственной инициативе, то стоя на часах, то маршируя взад и вперед перед дверью домика.

Лили снова положила на плечо грабли, так судорожно сжимая их, словно от этого зависела ее жизнь. Пауль спокойно взял опасное орудие у нее из рук и прислонил его к стене, говоря:

— Отложите это чудовище в сторону! У вас такой воинственный вид, что я не решаюсь подойти к вам, а между тем мне надо так много сказать вам, ужасно много! Я давно приехал бы в Розенберг, если бы только смел. Я не знал даже, примет ли вообще госпожа Гертенштейн мой визит. А вы, Лили? Вы были бы рады мне?

Девушка ничего не ответила, но ее глаза говорили красноречивее всяких слов. Пауль, очевидно, понял этот немой язык; он подошел еще ближе и, наклонившись к Лили, продолжал со все возрастающим жаром:

— В последнее время я очень часто писал вам, и писал очень откровенно, поэтому вы, вероятно, догадываетесь, о чем я хочу сказать вам, о чем хочу просить... Неужели мне придется просить напрасно?

По лицу Лили пробежала тень, а в ясных карих глазах сверкнули слезы, когда она, волнуясь, тихо произнесла:

— О чем же вы можете просить меня? Ведь вы любили мою сестру!

— Да, я любил ее! — серьезно сказал Пауль, — и не хочу унижать или умалять эту любовь даже перед вами, но она была безнадежна, и насколько безнадежна — я узнал лишь на днях. Теперь я ясно чувствую, как далека была всегда от меня ваша сестра и как близка и мила мне другая с той самой минуты, когда судьба свела нас в первый раз. Можете ли вы, Лили, простить мне, что не вы были моей первой любовью? Сейчас я отдаю вам все свое сердце, безраздельно! Поверите ли вы мне, если я скажу: «Лили, моя маленькая Лили, я безгранично люблю тебя! «

Этот голос шел прямо из сердца, от звука его последняя тень сбежала с лица Лили, и в душе ее исчезли всякие сомнения.

— И я люблю тебя, Пауль! — воскликнула она, бросаясь в его объятия.

Он горячо прижал ее к своей груди; бумажная шляпа, шелестя, упала на пол, а перед открытой дверью стоял маленький Тони и широко раскрытыми глазами, разинув рот, смотрел на необыкновенное зрелище.

Между тем Арнольд продолжал сидеть в экипаже в прескверном настроении, с глубокой обидой в сердце. Он, конечно, знал, что означает этот неожиданный визит, и не нуждался в объяснениях, но то обстоятельство, что ему ничего не говорили, вызывало сильнейшее его неодобрение. Молодой барон был помолвлен с госпожой Гертенштейн — это был неоспоримый факт, и помолвку держали в тайне из-за пастора. Однако скрывать ее от него, преданного и старейшего слуги в доме — возмутительно, просто неслыханно, и Арнольд решил самым строгим образом поставить это на вид своему легкомысленному «молодому господину».

В настоящую минуту старик охотно пошпионил бы, да нельзя было бросить экипаж, оставив горячих животных на произвол судьбы. Но, как известно, твердая воля преодолевает все затруднения. Так случилось и теперь. Проехав шагов на двадцать вперед, Арнольд остановил лошадей — понятно, совершенно случайно — под самыми окнами садового домика, потом, также совсем случайно, встал в экипаже, чтобы отодвинуть ветку, задевавшую экипаж, причем случайно заглянул внутрь беседки. Разумеется, он знал заранее, что там увидит: вот госпожа Гертенштейн сидит на диване, а его молодой господин, удивительно почтительный в выражении своей любви, благоговейно подносит ее руку к своим губам. Однако картина, которую он увидел на самом деле, нисколько не соответствовала его ожиданиям.

Анны Гертенштейн вовсе не было в садовом домике, а его «дорогой господин» стоял посреди комнаты, держа в объятиях молодую девушку, на голове которой была удивительная бумажная шляпа с павлиньими перьями, и оба целовались без всякого благоговения, но самозабвенно, как будто так и следовало. В эту минуту бумажная шляпа упала на пол, и Арнольд узнал каштановые косы и розовое личико Лили Вильмут. Это было уже слишком для старого слуги! Вожжи выпали у него из рук, и он бессильно опустился на сиденье экипажа.

Не скоро еще возвратился к нему Пауль. Он хотел немедленно идти со своей невестой к Анне, но Лили воспротивилась, потому что у сестры сейчас был Грегор Вильмут, а молодому человеку, конечно, не следовало встречаться со священником после того, как они столь враждебно расстались; это значило бы с первой же минуты навлечь на помолвку бурю. Потому молодые люди условились, что Лили сперва поговорит со своей сестрой, а жених приедет завтра в Розенберг сделать официальное предложение.

— Вот и я! — вскричал Пауль, вскакивая в экипаж и берясь за вожжи. — Тебе долго пришлось ожидать, Арнольд!

— Да, долго, — подтвердил старик недовольным тоном, но молодой человек не обратил на него внимания и погнал лошадей во всю прыть, причем его лицо сияло счастьем.

Арнольд сначала молчал, не желая признаваться в том, что шпионил. Кроме того, неровная дорога, на которой при быстрой езде экипаж бросало из стороны в сторону, могла разрушить весь эффект его наставлений; когда же они выехали на шоссе, старик выпрямился и внушительно произнес:

— Дорогой мой господин, вы приводите меня в ужас!

— Что с тобой? — спросил Пауль, оборачиваясь к нему.

— Вы приводите меня в ужас! — еще энергичнее повторил Арнольд. — Этого я от вас не ожидал, ничего подобного вы не затевали даже в Италии, чтобы... да этого не сделал бы даже синьор Бернардо!

Столь невыгодное сравнение свидетельствовало о высшей степени презрения, и это, видимо, произвело впечатление, так как Пауль с некоторым беспокойством спросил:

— Но что же, наконец, я сделал?

— И вы еще спрашиваете! — воскликнул Арнольд. — Вы помолвлены с госпожой Гертенштейн, а устраиваете тайные свидания с ее сестрой! Без всякой церемонии целуете ребенка, и девочка позволяет себя целовать! Да это — вопиющее дело!