Проклятая

Я себе купила новый костюм. Серые брюки с серым пиджаком. Немного блестящие. Я его купила специально для суда.

Я заявила на братьев Яннелло, Кутрупи и Кучинотту. Но ведь в том деле участвовали не только они.

Всего я не рассказала никому – ни адвокатессе, ни даже вам. Нет-нет, боже мой, ни за что.

Но мне все-таки нужно было с чего-то начинать, и я начала с них, потому что они были первыми.

Я не могу рассказать все и сразу, потому что тогда бы мне никто не поверил. Даже и вы бы мне не поверили. Так что приходится рассказывать постепенно, идти шаг за шагом.

Душу Калабрии понять нелегко: такая она глубокая. Ее можно постичь, но ей нельзя бросать вызов, потому что иначе от этого не будет никакого толка. Я написала заявление не на всех, кто меня насиловал, потому что некоторые из них – люди опасные: они вооружены и входят в мафию. Ну вот, я и сказала. Больше я ничего говорить не буду, потому что здесь мы в Калабрии. Нет, я ничего не боюсь, но я же не дурочка и не собираюсь идти напролом. В Калабрии свои законы, и их все знают.

Эти законы можно изменить, но их нельзя поломать. Я же не сумасшедшая и никогда ею не была. И не подумайте, будто это мое рассуждение продиктовано страхом или, того хуже, уступчивостью. Нет. Потому что потом, позже, я заявила на них на всех. Когда я поняла, что следователи мне поверили, я заявила на всех. А когда оценила всю силу своей правды, начала новый судебный процесс.

Но я отвлеклась. Это я от волнения. Я волнуюсь, потому что вспоминаю тот первый день, когда я вошла в здание суда в Палми. Скоро я вам расскажу и о втором процессе. Но пока мы говорим только о первом. Так вот, я говорила, что купила себе новый и очень элегантный брючный костюм.

И все-таки в последний момент я решила его не надевать. Я не хочу чувствовать себя какой-то другой, не хочу чувствовать себя неловко. Это будет самый трудный день в моей жизни. Я снова их всех увижу – Доменико Кучинотту, Микеле, его брата, Кутрупи. Я буду по одну сторону, а они – по другую.

После того как их арестовали, я их уже больше не видела.

Они согласились на сокращенную процедуру. Адвокатесса мне объяснила, что это хорошая вещь и что срок, который они получат, если будут осуждены, будет немного меньше, но зато они признают свою вину. Это хорошая вещь.

И все-таки я ничему и никому не доверяю. А если вдруг судья им поверит? Я готова бороться. Ну а если мне придется сражаться, то тогда не стоит надевать новую одежду, не мою одежду – одежду, которая ничего обо мне не говорит. Ни судья, ни они, ни все остальные не должны видеть разодетую и фальшивую Анну Марию, облаченную в роскошный и блестящий костюм. Нет, все должны видеть меня такой, какая я есть, какой я бываю в обычной жизни. Моя правда должна начинаться с меня самой.

Вот потому-то, несмотря на возражения матери, я и оставила новый костюм на постели. И надела синие джинсы, синюю джинсовую рубашку, белые кроссовки и черную курточку.

А вот это настоящая Анна Мария – Анна в джинсах и кроссовках.

* * *

За мной приезжает полицейская машина, и до зала заседаний меня провожают мама и папа. Я сажусь в машину. Смотрю на наш дом. Смотрю на гладкое лицо моей матери, на обожженное солнцем и изборожденное морщинами лицо моего отца… Беру их за руки, и мы уезжаем.

Сегодня начинается суд.

Городок

– Она упекла их в тюрьму.

– Эта шлюха, ночная работница, дневное позорище…

– Упекла их в кутузку. А их женам и детишкам помирать теперь дома с голоду.

– Ну и потаскуха!

– И вот теперь их судят. Теперь их, бедненьких прилюдно допрашивают.

– Ну и шалава!

Суд

У меня кружится голова. Я еще никогда не видела здания суда в Палми. Он похож на бункер. Или, скорее, на улей – вот именно, на улей, построенный тысячами пчел – жужжащих, влетающих, вылетающих… Мужчины здесь в пиджаках и галстуках. Женщины – в брючных костюмах и туфлях на высоких каблуках. Каблуки стучат по ступенькам главного входа, и их постукивание смешивается с жужжанием человеческого улья. У меня кружится голова. Я не понимаю, что они такое говорят, они все тут разговаривают на бегу. Дверь главного входа, перед которой я стою, просто огромная. Я чувствую себя перед ней такой маленькой.

4 декабря 2002 года. Сегодня начало моей новой жизни, твержу я себе. Вот сейчас я переступлю порог этой двери, и все начнется заново. Прямо здесь. Прямо сейчас. Даже если мне и страшно.

И вот я вхожу в этот бункер. Вокруг гомонят, но я иду молча.

Мне шестнадцать лет. Судья весь в черном. В зале заседания – клетки для заключенных. Пока они пустые. Но они настоящие.

Они – Кучинотта, братья Яннелло, Кутрупи – не в клетках, сидят на скамейках.

И я тоже сажусь.

Начинается сам процесс. По сокращенной форме.

Сначала выступает прокурор. Потом говорит защита. А я только слушаю и жду.

Защитник отрицает, что «подсудимые» когда-либо имели со мной сексуальные отношения. Но этого малого: он отрицает даже и очевидное – то, что у них были со мной простые, невинные дружеские отношения. Да, но ведь мы живем в городке, где всего две тысячи жителей! Здесь пятьдесят улиц, один продовольственный магазин, одна церковь и один бар, но вот они утверждают и клянутся, что меня почти не знают. Этот процесс проходит по сокращенной форме. Адвокаты цитируют их свидетельские показания, они заносятся в протокол.

Но как они смеют?

– Мы ее с трудом узнаем. Да и то лишь потому, что живем в одном городе, – твердят они.

– Но они врут, адвокатесса, они врут, – шепчу ей я.

– Не волнуйся, Анна, успокойся, все нормально. – Она говорит мне на ухо.

– Но как они могут говорить, что меня не знают? – Мне хочется встать, подойти к ним и самой у них все спросить. И они должны будут посмотреть мне в глаза и сказать, что меня не знают.

– Анна, они просто не знают, что сказать. Защита безнадежно проигрывает, у нее нет аргументов. Вот увидишь, и судья это поймет. И чем невероятней их утверждение, будто они тебя не знают, тем больше это нам на руку. Ты только подожди и успокойся. Все идет нормально. – Адвокатесса меня удерживает: не только жестом, но и тоном своего голоса.

– Анна Мария Скарфо – девушка легкого поведения. – Это говорит Микеле Яннелло. И это повторяет его брат Доменико.

Но я себя сдерживаю. Сжимаю руки на коленях и жду, как мне велит адвокатесса Розальба. Но как мне перенести такое издевательство? Это уж совсем нагло. Нет, я этого не потерплю.

Микеле совершенно спокойно рассказывает о том, что у меня с ним была одна-единственная мимолетная встреча. Говорит, будто я подошла к его машине и сказала ему: «Хочешь хорошо провести со мной время?» А потом я якобы звонила ему два раза на мобильный.