Проклятье Ифленской звезды
Шрифт:
— Ох ты, добрые покровители… ты же сам говорил, что не загрустил бы, если бы все они, без исключения, враз повымерли. Что ты такое говоришь, какие долги? Они же воры, убийцы. Ничего ты никому не должен.
— Летом Джарк побитый пришёл… помнишь?
— Ну, ты ходил разбираться.
— Да уж… разобрался. Есть вещи… а, ладно. Если б не этот ифленец, Джарк бы домой не вернулся. Совсем не вернулся, понимаешь?
— Да что ж они за люди такие…
Янур дипломатично не стал продолжать разговор: он-то точно знал, кто был прав тогда, а кто, в компании таких же лоботрясов, только постарше, под командованием мутного, но очень решительно настроенного
Наместника всё равно убили, чуть позже, а может, он сам ушёл в тёплый мир, куда ему и дорога.
Но если бы вместе с облавой на секретную квартиру не явился чеор та Хенвил, возможно, и Джарка, и ещё парочку таких же бедовых городских пацанов отправили бы в тюрьму. А то и — старый наместник был суров! — в тот же день расстреляли бы на площади.
А потом, в один из первых осенних дней, ифленец впервые зашёл к ним в таверну. Вроде бы удостовериться, что Янур объяснил своему парню, в чём тот был неправ. Тогда поводом для спора у них стало то, что, по мнению Янура, его сын был виновен лишь, что попался: никто из нижнего города здоровья наместнику не желал. Чеор та Хенвил считал, что его вина в стремлении нарушить постулаты правовой буллы Ифленской империи.
Если бы вина юноши была доказана, он наверняка был бы казнён вместе с другими заговорщиками. Так — ему грозила тюрьма, а родителям, вероятно, пришлось бы покинуть Тоненг без права возвращения.
Янур до сих пор не знал, что заставило ифленца поверить им и вытащить парня из неприятностей. Но добра он не забывал. И долги старался отдавать.
Впрочем, помнил он не только добро, так что ифленец, повадившийся чуть не через день ужинать в «Каракатице», успел выслушать от Янура немало справедливых упреков и в адрес самого наместника, и всего его окружения. Благородный чеор в долгу не оставался, так что любая их встреча быстро перерастала в оживлённейшую беседу.
В день похорон наместника Янур видел его в «Каракатице» в последний раз. С тех пор минул почти месяц. Город потряхивало, словно в ожидании серьёзной беды. То там, то тут вспыхивали драки. Ифленская знать носу не казала из Верхнего города, зато усилились на улицах гвардейские патрули.
Джарк дни и ночи не вылезал из своей комнаты, как будто чтобы доказать, что ни в чём не участвует и дурных намерений не имеет. Очень его напугала та облава.
Но мысли старого моряка упорно уплывали за пределы родного дома. Чеор та Хенвил носил титул Светлейшего, а значит, не мог исчезнуть просто так. Или был вынужден внезапно уехать, или всё-таки нарвался, и теперь хорошо если жив.
Янур не очень интересовался новостями из замка — слышал только, что молодого наместника пытались зарезать, но он вовремя заметил нападавших и сумел позвать на помощь, так что выжил. Выжил и даже вроде бы собрался на ком-то жениться, но невеста ещё не прибыла.
Казалось, ифленская знать решила просто забыть о Нижнем городе, как будто если выкинуть из головы проблему, то она как-нибудь исчезнет сама.
Как ни печально, а порядок в городе сейчас зависел от этого, безусловно, умного и красивого, но всё-таки неискушенного в вопросах управления страной юноши…
Янур мысленно усмехнулся: «В наше время каждый мнит, что лучше наместника знает, как управлять Танерретом, и я ни чем не лучше!»
Тильва заметила его ухмылку и пожала плечами: в последние месяцы её мужа часто посещало задумчиво-угрюмое настроение.
Между тем хозяин таверны
тряхнул головой, возвращая себя ясность мысли и разгоняя призраки прошлого, и сообщил:— Пойду на двор, расколю пару брёвнышек. Такая хмарь на улице, хочется тепла.
— Ведро прихвати. Я у печи поставила. И кости собакам рядом в мешке…
Что ж — ведро так ведро. Помои следовало выплеснуть подальше от заднего крыльца: ночью заморозки прихватывают воду, так что кто-то мог и поскользнуться.
Янур не спешил. Собаки в загоне при виде хозяина выскочили к самой решётке, начали толкаться, догадываясь, что он пришёл не с пустыми руками. Но по первому окрику тут же угомонились и отошли к дальней стенке вольера. Две из трех — крупные городские дворняги, а один — коанерский ныряльщик, чёрный, лохматый и умный пёс, признанный вожак маленькой стаи.
Янур проверил воду, накормил псов, приласкал улыбчивую дворнягу Мышку. Оставалось только выплеснуть воду да заняться дровами. Как вдруг Холок глухо заворчал и, забыв о кормёжке, направился в ту часть вольера, что граничит с хозяйскими сараями. Мыша, тоже что-то почуяв, задрала голову и звонко залаяла.
— Тихо вы, — прикрикнул на псов Янур, — сам посмотрю!
Собаки смолкли. Прихватив на всякий случай железный ломик, которым в морозы сбивали с крыльца лед, да так и забыли прибрать, хозяин таверны направился к сараям, столь заинтересовавшим его собак. В одном из сараев ждала ремонта старая телега, в другом хранилось всё то, что по каким-то причинам в дом не помещалось, а выкинуть было жалко. Словом, если бы воры туда залезли, вряд ли они нашли бы хоть что-то ценное.
Янур скорей ожидал увидеть там приблудившегося кота или щенка.
Но это был не щенок. И не кот.
В тени под навесом, вроде бы, стояли действительно люди — двое. А уж с двумя воришками хозяин таверны справится, не с таким справлялся.
Один вдруг шагнул вперед, примирительно приподняв руки:
— Дядя Янне! Придержи псов, не признали они меня. Ты сам-то признаешь?
— Ифленец! Вот ведь, — изумился старый моряк — Только сейчас тебя поминал.
Шеддерик та Хенвил вышел на свет, и Янне поразился, как плохо тот выглядит. Голова разбита и в синяках, перевязана какой-то грязной тряпкой, подбородок зарос, как у артельного, а одежда превратилась в лохмотья.
— Надеюсь, поминал-то чем хорошим? — широко улыбнулся гость. Но тут же посерьёзнел:
— Нам нужна помощь.
Вдруг из-за его спины раздался удивлённый девичий голос:
— Дядя Янне? Даже так?
И тут перед Януром явилось привидение. Привидение было одето в обноски и выглядело немного иначе, чем Янур помнил. И всё-таки он сразу, безоговорочно её узнал.
И стоял столбом, хлопая глазами и не в силах поверить, что рэта Темершана Итвена стоит перед ним во плоти. А сама Темершана — не стояла. Подбежала, и вдруг повисла у него на шее, как в былые, прекрасные времена:
— Шкипер Янур! Я не надеялась тебя увидеть!
Благородный чеор Шеддерик та Хенвил
Тракт вымотал его, кажется, больше, чем весь предыдущий путь. Эта широкая, некогда наезженная торговая дорога на поверку оказалась почти пустынной. В первые часы они встретили лишь пару подвод да одинокого бродягу, бредущего из Тоненга с штопаным мешком за спиной. Бродяга брёл медленно, глядел только себе под ноги, и лишь когда поравнялись, окинул их насмешливым, всё понимающим взглядом.