Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
— Сказал просто так… — с колебанием выдавил я.
— Это была пуля из «бульдога», — твердо сказал комиссар.
— И опять мы практически ничего не знаем, — проворчал Патетье.
Я задумался, потом притворился усталым. Я вновь был в царстве лжи, и это меня угнетало.
— Я гулял в полях между Эстамбургом и Темплевом, — сказал я, — когда раздались выстрелы.
Я не сказал ни слова о проникновении в замок Добри, ни о случившемся там, ограничившись упоминанием о преследуемом велосипедисте в белой маске, о моих попытках помочь ему и о странном способе отблагодарить меня.
— Вечером я был в Эстамбурге, —
О замке Добри речь не зашла. Я испытал облегчение.
Борнав и Кершов ушли. Патетье с удобством разместился в кресле, решив стать сиделкой, хотя я сказал, что в этом нет смысла. Ночью кое-что произошло, но происшествие показалось мне лишенным интереса. Я думал, что заснул, но на самом деле был между сном и бодрствованием, когда вдруг услышал крик:
— Глаза… глаза Бусебо!
Я сел в постели. Мне показалось, что слова были произнесены рядом со мной. Пронзительный голос звучал у меня в ушах.
— Патетье! — позвал я.
Он разом проснулся.
— Кто-то был в комнате. Ты ничего не слышал? — спросил я.
— Нет, мой мальчик. Кто это был?
Я сказал, что услышал. Он неуверенно покачал головой:
— Приснилось. Ничего другого.
— Патетье, мне не приснилось!
— Возможно. Это все от порошков, которыми тебя напичкали.
Он закрыл глаза и заснул.
— Патетье, несомненно, прав, — сказал я, успокоившись, и спал, пока меня не разбудило утром чириканье воробья.
Словно неутомимая судьба не давала господину Кершову ни передышки, ни малейшего отдыха.
— Хочется вновь стать простым полицейским и выписывать штрафы пьяницам и ворам, — жаловался он.
Судьба опять устроила ему неприятности.
Я выздоравливал на глазах, и доктор Маттис нанес мне последний визит, уверяя, что вскоре я смогу выходить и возвращусь к нормальной жизни.
Я пригласил трех друзей на партию в вист, но Кершов ответил, что должен быть на службе. Контора моего бывшего тестя была под прицелом…
В субботу вечером, когда все кабинеты были заперты, только старик Тюит остался по привычке работать. Он классифицировал документы, скопившиеся за неделю. Вдруг ему по плечу постучали. Он в недоумении обернулся и оказался лицом к лицу с человеком в маске, приставившим к его голове револьвер. Маска с двумя отверстиями была сшита из белой материи.
— Лицом к стене, — приказал пронзительный голос, — и не двигайся, иначе получишь пулю.
Тюит, далеко не герой, с дрожью повиновался, едва не теряя сознание. Он слышал, как человек открывает шкафы и ящики, потом лихорадочно листает документы. Это продолжалось с четверть часа. Бедняга Тюит едва держался на ногах. Когда все стихло, Тюит оглянулся. Человек исчез, но маленький кабинет архивов был в невероятном беспорядке. Тюит выскочил из кабинета. Оказавшись на улице, он принялся звать на помощь. Вскоре прибыл Кершов, а мэтра Шартника вызвали из клуба.
— Ничего не взяли, сейф не тронули, как и ящик, где хранилась значительная сумма денег.
Господин Кершов не удовольствовался простым осмотром. Он попросил Тюитшевера проводить его в отделение полиции и подверг допросу с пристрастием.
Старый клерк не мог дать
никаких дополнительных объяснений, когда Кершов задал следующий вопрос?— Где находится досье Ромбусбье?
Тюит вздрогнул, конвульсивно сжав руки.
— Дьявольские документы, я всегда говорил, что они принесут несчастья и зло!
— Где находится досье?
— Оно исчезло, когда господин Хилдувард Сиппенс еще работал в конторе, — ответил старик, — спросите у него.
— Знаешь его содержимое? — спросил полицейский.
— Н…ет. Насколько помню, это были простые нотариальные акты, но я никогда не обращал на них внимания.
Полицейский отпустил старика домой. Через мгновение он решил отправить агента проследить за ним, а позже пожалел, что не прислушался к своему инстинкту.
Тюит жил в хилой развалюхе в Катсплейне и сам вел свое жалкое хозяйство.
Ночной сторож Ламменс, дежуривший в Мерхеме, около полуночи услышал шум, похожий на приглушенный выстрел, но не обратил на него внимания. Через полчаса он увидел на пороге большого дома мужчину, который вроде спал.
— Выпил лишний стаканчик, не так ли? — снисходительно спросил Ламменс, поскольку давно привык закрывать глаза на пьянчужек в субботний вечер.
Ответа он не получил, а когда увидел, что мужчина мертв, обнаружил на правом виске ранку.
— Тюитшевер убит тем же способом, что и ваша супруга Валентина. Убит из пневматического карабина.
Расследование, немедленно проведенное в доме в Мерхеме, пролило свет на неожиданные факты.
В доме жила женщина сомнительных нравов. Она сдавала комнаты парням, имевшим дела с полицией и правосудием. Женщина тут же заявила, что долгие годы сдавала самые лучшие комнаты Тюитшеверу, который щедро платил и часто проводил в одиночку целые вечера, наслаждаясь прелестями жизни. В комнатах нашли прекрасные вина, шампанское и отличные крепкие напитки, самые лучшие марки сигар. В одном из ящиков лежала крупная сумма денег в золотых монетах и банковских билетах.
Нотариус Шартинк немедленно проверил бухгалтерские книги и выявил многие неточности. Он не мог напрямую обвинить Тюитшевера, но и не имел права обвинить кого-либо другого.
Самой важной находкой в комнате убитого было письмо, написанное Тюитшевером и готовое к отправке. Оно было кратким и доказывало, что было продолжением предыдущего письма.
Теперь Вы знаете, что я знаю о Вас. Сумма, которую я требую с Вас, не такая крупная, чтобы я промолчал. Если я послезавтра не получу того, что требую, сумма удвоится. Если нет, знаю, с кем связаться. Подпись не обязательна, не так ли?
Никакого адреса на конверте.
Я получил разрешение проститься с Тюитшевером в морге, где его тело ждало прибытия судмедэкспертов.
Кто бы мог подумать, что бывший воришка почтовых марок станет отвратительным шантажистом? Я разглядывал хилый пиджачок, вышедшие из моды полосатые брюки и его лицо идиота. Смерть никак не изменила его черты, на которых сохранилось выражение постоянной униженности.
Я не часто общался с ним, поскольку он избегал всех и вся, но всегда считал его славным типом. Теперь, когда он лежал в морге с простреленной головой, убитый таинственной рукой, я, узнав все о нем, не изменил своего мнения о нем.