Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)

Но никто не мог дать ответа, кроме миссис Бэнкс, к которой вернулось привычное хладнокровие. Она торжественно заявила, что вмешался Господь и что лучше положиться на Божий промысел.

Вдруг снаружи раздались отчаянные крики. Троица услышала дикие вопли Пилгрима:

— Убивают! Грабят! Помогите!.. Дьявол в доме!

Таинственный дом в Клеркенуэлле

Мистер Пилгрим обитал в Людгейт-Хилле, что рядом с Олд-Бейли и Ньюгейтом. Это был юридический квартал, где обосновались адвокаты, прокуроры и судебные приставы. Дом Пилгрима был древним и уродливым, как и остальные дома квартала. Пилгрим принадлежал к тому особому классу юристов, которые не являются ни адвокатами, ни ходатаями, в них как бы соединены черты и тех, и других, и их можно сравнить с пораженным гангреной органом тогдашнего английского правосудия.

На следующий день после бегства доктора Уинстона и его сына он сидел в менее уродливой комнате своего безобразного дома рядом с очагом, где горел хилый огонь, выделявший больше дыма, чем тепла, и смаковал красный портвейн. Время от времени он вставал, подходил к окну, приподнимал тяжелые шторы и бросал беглый взгляд на улицу, залитую дождем.

— Опять появился, — вдруг пробормотал он, — дьявол, кто это может быть? И почему он не сводит глаз с моего дома?

Он разглядывал худого невысокого мужчину в потрепанной пелерине и мятом цилиндре, который, несмотря на дождь, переходящий временами в ливень, расхаживал взад и вперед, а теперь остановился и уставился на окна Пилгрима.

— Где я мог видеть эту древнюю развалину? — спросил себя судебный пристав.

Рядом с очагом висел грязный шнур звонка. Он резко дернул его. В глубине мрачного жилища зазвенел глухой удар колокола. Послышались шаркающие шаги, замершие у его двери.

— Зачем звонили? — недовольно проворчал хриплый и злобный голос. — Не даете спокойно допить пинту портера. Это мое право. Или справедливости больше нет?

Слуга, облаченный в выцветшую ливрею, с бледным, как поганка, лицом, появился на пороге и жадно уставился на бутылку портвейна.

— Шаффи, — кисло улыбнувшись, сказал Пилгрим, — ты, конечно, ворчун, но тебе нет равных в том, что касается памяти.

— Клянусь печатью лорда-канцлера, ваша правда! — гордо заявил слуга, выпрямляясь. — Я хорошо помню, что было в 1775 году, когда судья Осборн говорил…

— Шаффи, оставь в покое судью Осборна, он уже давно присоединился к своему небесному коллеге, — хихикнул Пилгрим. — Глянь-ка в окно на забавного типа, который торчит на углу перед таверной «Большая чаша».

Шаффи выглянул в окно и заворковал, как простуженная голубка:

— Конечно! Двадцать лет тюрьмы, — хороший срок, а если под ним дрожат ноги, то это из-за трясучки.

— Бывший заключенный?

— Кто же еще, но не такой старый, скажем, лет сорок. Был крепкий парень, когда его засунули в Ньюгейт. Время не красит, словно три срока отбыл! Его зовут Крейвинг, Джордж Крейвинг, если имя вам что-то говорит.

Мистер Пилгрим пил в этот момент портвейн и поперхнулся.

— Крей… кха!.. Крейвинг, кха-кха! Я чуть не задохнулся. Нет, я его не знаю!

— А он-то наверняка помнит вас, — осклабился Шаффи. И указал на тяжелые дубовые шкафы, за стеклами которых тускло поблескивали серебро и хрусталь. — Эту мебель, эти стекляшки и серебряные блюда принадлежали ему, пока он не угодил в тюрьму, — с сарказмом хохотнул Шаффи.

— А, — проворчал Пилгрим, — теперь знаю, о ком ты говоришь, Шаффи, и смутно припоминаю типа. Джордж Крейвинг… он учинил мошенническое банкротство, и судьи дали ему двадцать лет каторжных работ!

— Мебель у него была хорошая, — фыркнул Шаффи.

— Я ее конфисковал согласно предписанию закона, а потом выкупил, — оборвал его Пилгрим.

— Пусть даже так! — проворчал слуга. — Меня это не касается. Я тогда был привратником во дворце правосудия и многое повидал. Но мне плевать, я закончил свою службу. Что вам еще надо от меня?

— Этот Крейвинг по-прежнему пялится на мой дом?

— Нет, ушел за угол. Теперь с ним еще один тип. Они по-дружески болтают. Этот второй настоящий гигант!

— Гигант? — пролепетал юрист. — Как он одет?

— Он уже ушел, но если глаза мои не ошиблись, на нем было слишком просторное пальто и головной убор, под которым может укрыться полквартала.

Рука мистера Пилгрима дрожала, когда он протянул ее к стакану. Он был рассеян и не заметил, что поднес к губам пустой стакан.

— Принеси сапоги и плащ, Шаффи, — приказал он, — у меня масса дел до наступления ночи.

— И вы уйдете из дома через маленькую заднюю дверь, не так ли? — хихикнул Шаффи. — Конечно… Это я называю осторожностью.

— Старая обезьяна, — прошипел Пилгрим, когда Шаффи удалился, волоча ноги, — однажды вышвырну тебя на улицу, а пока ты и твоя дьявольская память мне нужны!

Задняя дверца дома судебного пристава выходила на пустынную улочку, которую называли переулком Полуголовы, поскольку однажды там нашли труп мужчины, половина головы которого была снесена. С тех пор на стоящие там жалкие постройки, где даже уличные кошки не находили надежного убежища, обрушилось проклятие. Но мистер Пилгрим не страдал суеверием и ходил бы переулком, даже валяйся там десяток трупов. Покинув мрачный проулок, он углубился в лабиринт улочек, ведущих в квартал Патерностер-роу, и без колебаний отправился дальше. Он выбирал самые темные и узкие улочки, даже совершая ненужные и запутанные крюки. Улочки едва освещались, и судебному приставу было легко укрыться от нескромных взглядов. Он предпринимал неслыханные предосторожности, часто оборачивался или нырял в боковую улочку, чтобы через мгновение появиться вновь и продолжить путь. Это не помешало ему вдруг выйти из пустынной улицы прямо в шумную толпу.

Расклейщик афиш, чья двурогая шляпа выдавала служителя правосудия, стоял посреди толпы и отчаянно ругался, потрясая банкой с клеем и фонарем со свечой.

— Шестая афиша, которую срывают со стен! — вопил он. — Хуже того, какой-то гигантский дракон набросился на меня, когда я клеил седьмую афишу, стукнул так, что у меня из глаз посыпались искры, и вырвал из рук оставшиеся афиши.

— О чем они извещали? — потребовали голоса из толпы. — Может, о награде?

— Сорок фунтов тому, кто поможет схватить доктора Уинстона и его сына Джеймса, — сообщил расклейщик.

— Уинстон? Врач? Хороший человек. Помогает беднякам, — в толпе раздались угрожающие голоса.

— Это не мои заботы. Я только клею извещения и ничего больше, — осторожно ответил расклейщик.

— Хорошо, что у тебя их больше нет, крокодил. Хорошо, что их вырвали из твоих лап!

Мистер Пилгрим услышал крик ярости и боли, а потом увидел, как банка с клеем несется по воздуху, словно мяч. Он осторожно ретировался и выбрал другой путь, чтобы растаять тенью, как запоздалая призрачная птица.

Через некоторое время он оказался на одной из улиц Клеркенуэлла, где высились изысканные господские дома. Он нервно оглянулся. За ним никто не следил. Он взбежал по высокому крыльцу и деревянным молотком нанес несколько условных ударов. Дверь почти немедленно открылась. Глухой голос велел ему войти.

Мистер Пилгрим снял шляпу и последовал за почти невидимым слугой, который шел впереди, светя крохотным ночником.

— Ждите, — грубо сказал слуга, втолкнув судебного пристава в крохотный зал, где оставил его в темноте, не добавив ни единого слова.