Проклятие визиря. Мария Кантемир

Много узнал Толстой от ворника: и как непосильна плата за престол, и лишь очень богатый человек мог позволить себе сесть на этот престол, и какая тяжёлая дань, и самое главное, что все богатства Молдавии турки вывозят к себе, в Туретчину, расплачиваясь за меха, кожи, скот, мёд, воск, пшеницу своими совсем обесценившимися деньгами — турецкими аспрами, а дань требуют только в золотых талерах...

Однако дворец господаря, украшенный по случаю приезда почётного гостя венками, ветками дуба и гирляндами цветов, оказался огромным, высоким и затейливо отстроенным.

У высокого крыльца, расходящегося надвое, встретил Толстого сам господарь Константин Дука, в высоченной шапке — нестарый ещё, светловолосый человек с небольшими голубыми глазами, яркими румяными щеками и широкими пунцовыми губами.

Раскланявшись по этикету, Толстой хотел было уже заговорить о толмаче, чтобы переводил речи, но господарь сказал несколько фраз на чистейшем латинском языке, а потом перешёл на современный итальянский, и Толстой вздохнул с облегчением: очень трудно общаться с человеком при помощи толмача. И скоро оба они — представительный Константин Дука и маленький толстый Пётр Андреевич — разговаривали так, как будто знали друг друга много лет. Была у Толстого эта особинка — умел он расположить к себе собеседника, находил темы для разговоров, которые сразу привлекали и задушевностью, и многим знанием.

Сидя по правую руку от господаря за пиршественным столом, богато уставленным и медовыми напитками, и белым отборным молдавским вином, и особыми молдавскими кушаньями, Толстой не переставал расспрашивать Дуку о Молдавии, выказывая непременный интерес ко всему. И с первых же слов господаря он узнал, что Константин старается открывать в Молдавии народные школы при соборных церквях по всем уездным городам, хоть и малые средства для этого можно было выделять из господарской казны. И выказал Дука глубокое знание Аристотелевой философии, так что Толстому только и оставалось, что удивляться и говорить лестные слова в адрес такого учёного человека.

Казалось бы, после многочисленных здравиц в честь славнейшего и храбрейшего турецкого султана, в честь молдавского господаря, учёнейшего и известнейшего правителя княжества, в честь великого русского царя, после зажигательных вихревых молдавских танцев, исполненных с таким блеском и огненностью, после вкусной непривычной острой еды русский посол должен был не просто свалиться под стол от тяжести в желудке и голове, а заснуть от непомерного количества впечатлений. Но взглянул господарь на посла и безмерно удивился, увидев ответный, ясный, осмысленный взгляд, трезвость в лице и позе. Удивился, зная, как ведут себя другие гости — одни уже лежали лицами в оловянных тарелках, другие свалились под широкий пиршественный стол, а третьи храпели, откинувшись к стенке.

— Умеете пить, — негромко сказал господарь Толстому тихонько по-итальянски.

— Нужда заставляет, — улыбнулся Толстой.

— Может, всерьёз поговорим? — вопросительно поднял густые белёсые брови Константин.

— Почему нет? — вопросом на вопрос ответил Толстой.

— Я пришлю за вами, — так же тихо сказал Дука и вышел из-за стола.

После ухода господаря всё пришло в движение — что было недопито, исчезло в глотках, что было недоедено, пропало в раскрытых ртах. От молдавских служителей, бояр и высших людей господарского стола не отставали и русские, составлявшие свиту Толстого.

К Петру Андреевичу скользнул ворник, сопровождавший его во время поездки, и жестом пригласил следовать за собой.

Толстой оглядел стол и приказал двоим из охраны идти за собой: он всё время помнил, что находится в чужой стране и что надо держать ухо востро.

У дверей комнаты, к которой все подошли, Толстой велел своим служителям остаться тут и вбежать только по его крику.

В простом кафтане, с открытой головой, позволявшей видеть мягкие волнистые светлые волосы, падавшие по плечам, Константин стоял у большого, на толстых серебряных ножках в форме львов стола и дожидался посла.

В углу комнаты благоухал крепчайшим кофе низенький столик, дымились чубуки кальяна.

На низеньком мягком диване Константин и Толстой сели по разные стороны столика. Константин махнул рукой, ворник исчез, и посол остался наедине с молдавским господарем в сумрачной полутьме кабинета, освещённого лишь высокими скрученными свечами в бронзовом тяжёлом подсвечнике.

Они несколько минут молчали, попивая кофе и потягивая из чубуков ароматный дым табака.

— Не знаю, могу ли я доверять вам, — медленно сказал Константин, — но мысли гнетут меня, родина моя стонет, и мне надо обязательно поговорить об этом...

— Не доверяете — говорить не надо, — осторожно ответил Толстой.

— Русский царь велик и могуч, — снова медленно начал Константин, — молдавское княжество мало и слабо. Но царь милостив, своим подданным он не приказывает так разоряться, как делает это султан.

— Я думаю, — дипломатично сказал Толстой, — мы не будем оценивать политику турецкого султана. Будем говорить только о том, что касается моей страны и вашей. И я что-то не заметил, чтобы ваша страна была так уж слаба: прекрасные плодородные земли, много скота, а какое высокое небо и чудесное солнце — у нас такого нет, и я давно так не нежился на солнышке, с тех самых пор как уехал из Италии...

Константин остро взглянул на Толстого:

— Я понимаю, почему ваш царь выбрал именно вас для посольства в такой трудной стране, как Турция...

Толстой лишь молча поклонился в ответ на этот комплимент.

— Но Россия далеко, — несколько оживился Константин, — а Турция под боком. И сила пока что на её стороне...

Он слегка затянулся и выпустил колечками дым.

— И всё-таки Молдавия всегда хотела быть под рукой русского царя, — продолжил господарь.

— Я надеюсь, что никому не пришло в голову слушать этот разговор, — перебил его Толстой.

— Да, стены здесь имеют уши, но далеко не все, — рассмеялся Константин. — В этом углу достаточно секретно.

Толстой взглянул на Константина, словно приглашая его продолжить эту интересную для него тему разговора.

— Сто пятьдесят лет стонем мы под Туретчиной, — сказал Константин, — и всё это время взгляды наши были обращены в сторону России.

— Ну, положим, не всегда и не только в эту сторону, — заметил Толстой.

— Да, — кивнул головой Константин, — вы совершенно правы. Некоторые из родовитейших бояр глядят в сторону Польши, другие связаны с Туретчиной родовитостью, богатством, положением и поместьями...

Толстой пожал плечами, будто бы показывая, как хорошо он знает положение, так что и толковать не о чем.

— Но большинство считает, что Россия могла бы помочь Молдавии освободиться от турецкого владычества. Только Россия. Польше недостанет сил воевать о Туретчиной, а вельмож-фанариотов у нас не так уж и много.

— Георгий Штефан ещё к царю Алексею Михайловичу обращался, и даже договор был заключён — изгнать турок и татар из Молдавии и войти вашему княжеству в состав России. — Толстой остановился и прямо посмотрел на Константина.