Проклятие
Шрифт:
И это — после бездомных, бездарных 17 лет! Тут бы жить достойно поживать, вековать, предаваться радостям жизни, консерватория, музеи, импрессионисты, Ван-Гог, разлюли-малина, волшебная сказка с типичным, счастливым концом, катарсис — какого еще рожна надо для полного счастья?
Это — новое веянье времени, подарок истории.
Напомним и будем помнить, не у одной Анны Ильиничны изменилась жизнь, не одну ее выпустили из лагеря и милостиво разрешили прописку в Москве: из лагерей вышли целые шалманы озлобленных зэков, захваченных кипящей похотью мести; реабилитирован Кузьма реабилитированы и его славные апостолы, вся спаянная, закадычная камарилья, так называемая “Молодая Россия”; хлебнули лагерей, срок-то отбывали в разных местах, кто на Колыме, кто в Джезказгане, кто в Ветлаге, кто героически упирался, соединял Волгу с Доном, а вышли эти кореши со схожими, стандартными убеждениями, которыми обильно напитал, накачал их лагерь. Отлично подкованы, лягаются. Хлебом не корми, а дай возможность позубоскалить, накинуться всей злобной сварой, продемонстрировать свою, зэковскую, высшую правду, а другой правды, они так считали, нет и быть не может: история послереволюционной России
И эта молодежь махрово, нахально расцвела, обнаружила волю к конфронтации, неймется о себе заявить, не пальцем деланы, проявляет живость ума, изъявила интеллектуальные претензии, свергает все авторитеты, “стучится в дверь”, выражение Ибсена (его тема), полагает себя имеющей важный исторический опыт, политически прожжены и искушены, уверенно и мужественно держат руку на пульсе современности (герой, помнится, Чехова, умирающий врач, говорит другому врачу: — Мы-то с вами знаем, что никакого пульса нет). Да какой у них опыт, всего ничего, шесть лет — детский срок, изображают себя лагерной косточкой, битыми фраерами приличной закалки; это уже не тихие, долгие, у кольца нет конца (дурная бесконечность — Гегель), думы на нарах, встали в агрессивную позитуру, махали картинно идеологической шпагой, имели повадку развязно угощать пламенную революционерку пошлыми пирогами, кажется просто непостижимым, что между поколениями лагерников никакого понимания, смычки или просто серьезного разговора не получалось; одни наскоки, агрессивность, жаркая дискуссия переходила в распрю и тяжелую свару, слово за слово, громовые стрелы, пошло — поехало (— Рук у вас нет? — хотелось резко одернуть).
Они отрицали напропалую и с максималистским, фрондистским пафосом самое святое: революцию, Октябрь! Вякали, дескать, Анна Ильинична завязла, застряла в марксистском болоте; шло плотное, век свободки не видать, кощунственное осмеяние незыблемых, святых установок. Мол, вообще никакой революции не надо было, даже Февральской, подлой, бескровной (да какая она бескровная? читайте Бунина), с самого начала сплошной обман и демагогия, пошлость, подлость, террор, разгулялись бесовские полчища, надвинулась над Россией страшная туча и закрыла наглухо свет, вольготно гуляют нетворческие, деструктивные, разрушительные, инфернальные силы; Ленин с самого начала подл, отвратителен, преступен (сейчас это расхожее мнение, а тогда! О! черт знает что! спросите Ахмадулину), хуже Сталина. Всё это лепилось с торжествующими пошлыми улыбочками, хамье, насмешники, броня непонимания, да как им не стыдно, всё же они младше, имейте уважение к сединам; молодые злые и зловредные языки, максималисты, залетевшие в антисоветское бешенство; великие, упрямые спорщики, театрально освистывали, улюлюкали, исступленно и нещадно дразнили, ей-ей! перед нами вражья рать.
Кто они, если поименно?
Прежде всех — отец всех отцов и отец нового русского анархизма Кузьма, далее — путаник Краснов, до неприличия растолстевший несравненный Эдик Бирон, Шмаин, Александров, Витька Красин, Федоров. То было на редкость сплоченное, спаянное братство, славное братство образца 1955 года: бактерии вредные и заразные, яд лагеря неизбывный.
Себя показывая, сгущали краски, высыпали неимоверное множество аргументов в пользу царского режима, хватали через край, еще как через край, избыток злобы, ненасытные мстители, дидактическая бредятина, плавали и болтались в сугубых крайностях, тот еще размах идей, в упоении несли черт знает что, — да это в нормальной, трезвой интеллигентной голове просто не укладывается; мололи, молотили языками, бесноватые речи, покушались на самое святое и дорогое, рисовали безумие революции, русской смуты, восхваляли абсолютно безответственно и без зазрения совести дореволюционную идиллию России (вспомнить следует и не забывать, что они были арестованы в 1949 году и загудели в лагерь как истинные ленинцы; славно эту публику лагерь переделал, перевоспитал — университет! лучше нам не вникать в подполье психики бывших лагерников, в ее демонические истоки, диктующие максимализм, вообще-то перед нами поэты и фантазеры, не будем их бешеные слова воспринимать буквально). Дескать, всего-то в этой распрекрасной интеллигибельной России, канувшей в холодную жуткую Лету, утраченной навсегда, было с избытком, сало с салом крестьянство ело, жируйся — не хочу, это была экономически благополучная, здоровая страна, стремительно рвущаяся вперед, за 20 предвоенных лет население увеличилось на 50 миллионов, то бишь на 40%, урожайность зерновых выросла в два с лишнем раза, добыча угля в 5 раз, рисуются ретроспективные огненные дали, масло-масляное. Если вас не оставляло чувство юмора, можете слушать эту чушь, чушь собачью, они вам порасскажут, что число студентов в дореволюционной России было больше, чем во Франции, Англии, США вместе взятых, количество вышедших книг в предвоенном году превосходило все страны Европы, прямо-таки, ни дать, ни взять, культурное и экономическое чудо, да здравствует монархия (знай наших!), а Февральская революция была несчастьем для России, не говоря уже об Октябрьском преступном путче, Гучкова и Милюкова следовало повесить на фонаре, Петроград сдать немцам. Пошлятину изрыгают — контра базарная, колоритная, противно слушать, пошлятину изрекают! Этому шалману, видите ли, вообще не нужна никакая революция! Революция — деструктивное зло, зло по своей природе. А война с Германией была просто выиграна, во всяком случае до Волги немцы не доходили, как при Сталине, в 16-м году наметился перелом в войне, Брусиловский прорыв, а в 17-м, если бы не ваша проклятая революция (февральская, подлая!), вообще война была бы победоносно завершена, содрали бы с Германии контрибуцию, промышленность безболезненно построили, через какое-то десятилетие Россия должна была обогнать США по всем показателям.
— Тенденциозный подбор фактов! — нервно, истошно, задиристо выступала и наступала Анна Ильинична; гневом сверкали ее адаманты, она в отличной форме, где былая апатия, безразличие к жизни? гляньте: бесстрашная воительница, тренированный боксер, наносит точные, профессиональные
удары.Эй, братва, взялись за руки, навались! Худо будет, попадетесь на узенькой дорожке. Они стояли ноги в ряд, их было восемь.
Назидательное зрелище, народ этот, известное дело, лагерный контингент, зэчье царство, с большой всячинкой, куча мала, не слушали, что им говорят, гомонились щедро и с явным самодовольством, над ней откровенно глумились (Блок: Юность — это возмездие), культурненько прикладывали, разнообразно и затейливо потешались и занозисто ехидничали. Не нормальная, честная дискуссия, а сплошной тарарам, горлопанство, подколки. Мол, болтались вы, мадам бабуля, по лагерям и тюрьмам 17 лет, шишак наварили, но так ничего и не поняли, жизнь ничему не научила, всё еще лелеете дурацкую мечту о хрустальном дворце, всё еще верите, панацея от всех бед, ликвидировав частную собственность, осчастливите человечество. Кто просил вас осчастливливать Россию? Читали “Историю города Глупова”, осчастливливание надо проводить умеренно, по возможности избегая кровопролития.
Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить.
Они умели и старались задеть за живое. Нет общего знаменателя, общей почвы для разговора, никакого обмена опытом с остервенелыми охальниками не получилось, сказывалась разница поколений и претензий: их дубленая, бескомпромиссная зэковская совесть полагала себя всегда и во всем правой (чувство собственной правоты — крайне опасное чувство, так с легким сердцем можно проявить глубочайшее неуважение к самому святому, а значит, вообще к живой человеческой личности, можно и бревно в своем глазу перестать видеть).
— Не на ту лошадь поставили! — визжала Анна Ильинична, при этом делала физиономию волчицы страшенной, того гляди тяпнет, у этой старухи страшные клыки, желтые, мощные, очень желтые. — Я не ждала войны! По себе не судите! Я не ждала и не жду засраных американцев! Говорите да не заговаривайтесь! За такие слова можно и по морде схлопотать!
Она обладала блестящим искусством сажать оппонента в лужу, эрудированна в различных областях знания, в оборот брала их, ратобортствовала, с полуоборота заводилась, шла вразнос, бросалась тигрицей, начинался сыр-бор, перепалка перерастала в перебранку, сцеплялись, интеллектуальная потасовка кончалась сварой, диким визгом, ором ненормальным — буйнопомешанные, злобный клубок, прямые оскорбления.
— Хватит словоблудия, блефа, брехни, пустой болтовни о слезинке ребенка. Хватит туфту заряжать! Жизнь, Пол, шквал, Революция вне нравственности, выше ее. Революция всегда и во всем права. Кто вы такие, чтобы судить революцию?
Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?
А где вы были во время революции? Почему вас не было? Отвечайте, если вы такие умные!
Петля распри затягивалась туже и больнее, слово за слово, становилось еще жарче, она их хлестко оттягивала, хорошо причесывала, обвинила в невежестве, верхоглядстве, в отсутствии самой элементарной честности, в полном непонимании сути социальных конфликтов, завораживающей эсхатологической мистики исторического процесса, в непонимании марксизма и того, что принято называть требованием истории, когда частная собственность отменяется. Юноши, бледные, бедные юноши, пора бы преодолеть лагерь и его злобные мифы, нехорошо и глупо обижаться на историю. История и ее хитрая, таинственная канитель вас мудрее.
— Мадам революция, а как вы все же к Сталину относитесь? — пускается хамская, ядовитая, острая стрела, очередная каверза.
Никакого замешательства. В остервенении, с которым она обеляла Сталина, проявлялась странная, неуемная, черная болезнь этой замечательной женщины. Она в каком-то темпераментном дидактическом надрыве готова была драться дальше, идти напролом, оправдывала коллективизацию.
Остается развести руками, не знаем, что и думать.
— Своей головой живите, — кричит на нас, походя хлещет по мордам, унасекомливает, внятно укорачивает лагерных головорезов, отважно ведет одинокий бой с превосходящими силами противника. — Не пойте с чужого голоса!
Следует апология Сталину.
Скучная проза аргументов, которыми вряд ли кого убедишь, а тем паче бывших зэков, не в меру озлобленных, неприятная публика, лишь воду мутят.
Пламень неистовства, она легко переходит в наступление.
Знаете ли вы, что в 28-м году в стране не хватало товарного хлеба, даже пришлось ввести карточки? А не знаете, так молчите! Рушатся на их головы всеми забытые факты, перед ними не начетчик-марксист, а бесстрашный интеллектуал, свободный в своих изысканиях, бескомпромиссный, смелый, следуют ссылки на Сталина, Бухарина, сыплется, сеется цифирь, въедливые, корректные цифры, въедливые голые факты, как из рога изобилия. Теснящая, бесстрашная, стремительная аргументация.
Большевики, значит, ловко перехватили программу эсеров, лопухов этих, страна круто обречена на социализм, крестьянство дружно, хором голосует за социализм. Земля передана народу, крестьянам, в соответствии с его волей. А вы, юноши бледные, сторонники демократии, верите и уважаете волю народа? А результат? Мелкое и среднее крестьянство производило недостаточно товарного хлеба, чтобы кормить страну, хотя урожаи были хорошие, не меньше, чем в знаменитом и пресловутом 13-м году: крестьяне хлеб сами съедали и подчистую, городу не хватает. А нужны запасы хлеба для армии. Тупик. Что делать? Поговорим вплотную, прикиньте, упражнение для ума. Вот вам тема для размышления. Единственный выход из тупика, если мы хотим при этом сохранить истину социализма, создание мощных хозяйств, использующих современную технику. Колхозам нет альтернативы! Коллективизация была порождена не злой волей Сталина, а грозным ходом истории. Хлеба не хватало не потому, вернее не только потому, что вредный кулак, главная помеха, главная опасность революции, зажал хлеб, хотел поморить город, не только потому, что был дефицит промышленных товаров, всяких там ситцев и гвоздей, а потому и только потому, что этот хлеб раньше давали крупные помещичьи и кулацкие хозяйства, приспособившиеся к новым условиям, у помещиков было всего 15% земель, но именно такие хозяйства, неудобные факты, неудобная статистика, давали весь товарный хлеб, кормили и Россию, и Европу, а эти рентабельные хозяйства революция ликвидировала, по воле народа всё поделили.