Проклятия по контракту
Шрифт:
— Кто это?
— Друг нашей семьи, Август Генрихович Шляпке, из обрусевших немцев, профессор психологии, членкор многих академий мира. Преподавал в разных Университетах… Сейчас уже очень старенький, в основном, сидит дома, пишет статьи, иногда читает лекции, консультирует. Как я о нём сразу не подумал!.. Он спас от гонений многих экстрасенсов, шаманов, гипнотизёров — ведь советская власть их не признавала, — продолжал рассказывать Борис. — Взял под свою опеку, якобы, чтоб изучать их возможности, но, в основном, он просто давал им крышу, прикрывал своим именем и авторитетом… Потом, когда сменилось время, их признали, позволили работать, многие из них стали знаменитыми. Но они не забывают его и до сих пор с ним в контакте.
Через
Профессор жил на Чистых прудах, в старом доме, в большой трёхкомнатной квартире с длинными коридорами и высоченными потолками. Он сам открыл им входную дверь и провёл в свой просторный кабинет, который напоминал музей стариной мебели: письменный стол из красного дерева, книжные шкафы, с резными узорами, кожаные кресла со львами-подлокотниками, бюро, инкрустированное перламутром, бронзовая люстра величиной с вертолёт, напольные часы с боем, секретеры с узорами из бисера… А на стенах, в резных старинных рамках, как иконы, были развешены фотографии одной и той же женщины, в различных ракурсах и одеяниях… Борис с широко раскрытыми от удивления глазами переводил взгляд с одной фотографии на другую: это была его покойная мама, Людмила Михайловна Пахомова, артистка Театра Оперетты, в разных ролях из разных спектаклей… Он перевёл вопрошающий взгляд на хозяина кабинета и тот спокойно ответил на его немой вопрос:
— Да, я любил вашу маму. Ходил на все её спектакли, собирал её фотографии во всех ролях, и прятал их, чтоб она не догадалась. Развесил всё только после её смерти.
Для Бориса это признание явилось неожиданностью:
— Вы любили маму?!
— Да. Много лет.
— И не признавались?
— Упаси Господь! Она красавица, талантлива, популярна! У неё было столько шикарных поклонников, а я… — Но она к вам очень хорошо относилась!
— Я знаю. — Он тепло улыбнулся своим воспоминаниям. — Она всегда встречала меня песенкой: «Скоро осень, за окнами Август»… Когда я её чем-то радовал, она называла меня Апрель, а когда была недовольна — Январь.
Борис всё ещё не мог прийти в себя.
— Почему же вы ей не признались?.. При всех поклонниках, она была очень одинока. Вы могли согреть жизнь друг другу!
Если б вы знали, сколько разя собирался это сделать, но так и не решился.
— Почему?..
— Потому что до конца своих дней она оставалась полноценной, привлекательной женщиной. А я?.. Я старше её почти на четверть века, что я мог ей предложить? Возможность каждое утро наблюдать, как я укладываю свой единственный волос и чищу свой единственный зуб?.
Тина, стараясь это делать незаметно, с интересом рассматривала хозяина кабинета. Он был маленький, худенький, высушенный, как сухарик. В своём огромном кабинете, среди высокой мебели, он казался гномиком в гигантском лесу. Видно было, что ему много лет, но держался он бодро, фразы произносил уверенно и чётко, только большие очки с толстыми стёклами выдавали, что со зрением у него не всё в порядке, и передвигался он, опираясь на старинную трость, на которую, быть может, когда-то опирался сам Александр Сергеевич Пушкин.
Заметив её любопытный взгляд, профессор продолжил, адресуя свою речь уже не только Борису, но и Тине.
— Я ещё держусь, потому что превратился в сухофрукт, а сухофрукты хранятся намного дольше, чем свежие фрукты… Когда-то, на встрече со студентами, мне задали этакий непосредственный вопрос: почему вы живёте так долго? Я ответил: потому что я не задаю Богу вопросы, которые ему задают другие: «Господи, за что мне такое?..» Или: «Почему именно я?.. Почему именно меня?», и так далее… Вот он и берёт их на небо, чтобы ответить.
А я его не тревожу по пустякам, так, иногда, что-нибудь попрошу.Борис невольно улыбнулся.
— И ваши просьбы доходят до него?
— Представьте себе. Потому что я не клянчу — я ему доверяю. Называю только проблему и говорю: реши её сам, Господи, ты лучше знаешь, как это сделать.
— Ну, и как?
— Решает. Он ко мне неплохо относится. И знаете почему? Я его смешу. Есть такая мудрость: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. У меня было столько безумных планов — на год, на пять, на десять лет вперёд… Я очень смешил Бога, очень!..
Тина осмелилась и спросила:
— А какая у вас была главная цель в жизни?
Он спокойно ответил:
— Сама жизнь.
— Как здорово!
Тина готова была зааплодировать. Её поддержал Борис.
— Вы — умница! Недаром, мама всегда с вами советовалась.
Профессор-гномик грустно улыбнулся.
— Когда ум становится единственным достоинством мужчины, женщины приходят к нему только за советом.
Гости невольно засмеялись. Борис спросил:
— Но, надеюсь, вы по-прежнему остались заядлым театралом?
— Конечно. Вчера был в каком-то новом, очень модном театре. Мой сосед-режиссёр пригласил на премьеру своей комедии.
— Что за спектакль?
— Называется «Весёлый Апокалипсис».
— Многообещающее название!.. Понравилось?
— Мне было скучно, но публика знала, что это комедия, поэтому хохотала.
Тина не скрывала своё восхищение этим человеком.
— Август Генрихович, честное слово, я бы могла в вас влюбиться!
Он воздел ладони к небу.
— Где вы были пятьдесят лет назад!? Но в следующей жизни я вас обязательно найду и припомню ваше обещание!
— В следующей жизни, — задумчиво повторил Борис, — в следующей жизни… А она будет?
— Очень на это надеюсь.
— А как вы относитесь к концу Света, которого сегодня все так боятся?
Профессор встрепенулся.
— Если б только боялись — мы же его сами проектируем!.. Был такой фильм «Гибель Японии», давно, вряд ли вы его смотрели. Так вот, в нём, ещё много лет назад, японцы показали и извержения, и землетрясения, и цунами, — всё то, что у них недавно произошло, они смоделировали свою беду… А американские фильмы о падении небоскрёбов?.. О взрывах атомных реакторов?.. О гибели миллионных мегаполисов?.. Это же всё входит в наше сознание и притягивается… Не надо бояться Конца Света — надо перестать его ждать и подготавливать!.. — Он завершил свой темпераментный монолог. Потом вдруг спохватился. — Хорош хозяин: угощает гостей сентенциями!.. Значит, так: коньяк не предлагаю: вы на машине, кофе готовить долго — угощу вас потрясающим французским ликёром, коллеги из Парижа привезли… — Он вынул из бара три хрустальных фужера и пузатую бутылку с выгнутым горлышком. Плеснул золотистую жидкость в прозрачные фужеры. — За ваше счастье!
Борис пригубил, похвалил:
— Очень вкусно. — Поставил фужер на стол, помолчал и произнёс: — Август Генрихович, мы пришли к вам за помощью.
И он, со всеми подробности, рассказал о Мерлине, о его фирме, о проклятии, которое осуществилось.
Профессор внимательно слушал, запивая эту информацию маленькими глотками ликёра.
— Я знал Мерлина, — сообщил он, когда Борис завершил свой рассказ. — Он был среди тех, кого я прикрывал от чиновничьей расправы — тогда ещё начинающий экстрасенс, не выдающийся, но очень амбициозный. Когда разрешили, занялся частной практикой целителя, но не преуспел — вокруг были более сильные личности, они быстрей завоевали известность… Тогда он исчез. Говорили, что пошёл в науку, открыл свою фирму, стал преуспевать… Н-да!.. Так вот в чём его успех: не получилось исцелять, стал проклинать…