Проклятые ключи
Шрифт:
Даркирий приобнял, разворачивая к целующимся спиной, и бросил через плечо, чтобы ведьма обувь для племянницы подобрала.
На пороге полушепотом успокаивать служитель начал. И чем дольше говорил он, тем больше в душе обида росла. Слезы быстро высохли, оставив чувство опустошения.
Дарк бессмысленность утешений когда понял, о другом заговорил:
— Поняла, кто пытался через Агафью с тобой разговаривать?
Я головой покачала, делая вид, что не ведаю. Интересно стало, насколько откровенен со мной служитель будет.
— Наталина ее имя! Дух неприкаянный, который долгое время непробудным сном спал, а теперь жаждет
Рассердилась на мужчину, как собака рявкнула и прочь пошла. Верить не хотела, что мать родная, которую пусть и не знала, на погибель толкает. Очнулась на пустом берегу, где вода в Черемоновом болоте в лужу превратилась.
— Нет больше Кассандры! — Услышала позади голос молодой и звонкий. Обернулась, девица младше меня стоит, косу заплетает. Ох, поделился маг с тетушкой силой, переборщил с лаской.
А ведьма, чужого настроения не замечая, продолжала говорить:
— Дарен заточил ее в стеклянный шар и в карман сунул, к Марьяне унес. Я ведь думала, что все беды — дело рук старшей сестры, а оказалось, милая и приветливая Матрена пакостила да людей губила.
На Ростислава старалась не смотреть, всю душу измотал улыбкой яркой да настроением задорным. Поцелуй с ведьмой напомнил о лихом прошлом да временах веселых, когда он причиной чужого горя становился.
— Откуда про Матрену знаешь? — Вдруг, поменявшись в лице, колдун спросил. Глаза прищурил, словно проверять готовился, правду ли тетушка ответит.
Агафья подпрыгнула от неожиданного вопроса, потом съежилась. Бросила незаплетенные волосы и на Ростислава уставилась, как впервые увидела.
— Не ты ли виной тому?! Стоило Марьяне связаться с тобой, колдун, как посыпались беды и проклятия на ведьмовскую голову. Знаю, Вершитель тебе дорогу к ее порогу проложил, но Матрене голову не он запудрил!
У черного мага зрачки больше стали. Он губы поджал, ответ утаивая.
— Что же молчишь? — Тетушка продолжала наседать на колдуна. — Обещал ткачихе силу великую да власть. Не ты ли место Верховной ведьмы хотел занять? Или нашел алчную душу, ради развлечения? Всю правду мне Матрена поведала…
— Замолчи! — Разозлился Ростислав, глаза кровью налились. А я вздохнуть боялась, не хотелось верить, что колдун насколько опасен и глуп оказался. — Никогда бы Марьяну не обидел и обмануть не посмел. Она единственная приютила и приняла с запятнанной душой.
Агафья рот закрыла, но при своем мнении осталась. Злой и расчетливой ведьме она почему-то верила больше, чем колдуну. И думаю, дело не в том, кто сколько зла по свету сотворил, то Вершителю на суде решать, каким наказание будет. А дело в том, что Ростислав никогда к черной магии отношения не имел, не родился с черным нутром, а благодаря богу и человеческим порокам, приобрел темную магию.
— Некогда обвинениями сыпать! Идти пора, — сухо сказал Даркирий, — открывай зеркало!
Ростислав повертел кулон, что у Агафьи на время одолжил. Я на ведьму взглянула, глаза которой страхом и волнением наполнились. Надежда, что вернуть ей украшение, не использовав, совсем угасла. Тем временем в руках колдуна серое облако расползалось; росло, как снежный ком. Несколько минут и под ноги ложиться серая масса начала, до лужи добралась и впиталась, словно вода в сухую землю. Зашипела грязная водица, забурлила, а потом резко затихла и тонким слоем серебряного льда покрылась, в зеркало
превратилась.Первым погрузился Ростислав. Дорогу проверить пошел, чтобы ловушек, по возможности, избежать. Потом Даркирий намерился шаг сделать, но прежде чем в отражение наступить, служитель повернулся к лесной ведьме и произнес:
— Попридержи язык, Агафья! Кабы нам жизнь сохранить, а ты силы на споры тратишь, и злость ненужную в колдуне рождаешь! Добром она к тебе не повернется. Столько лет живешь, а ума, как у девчонки!
Ответ выплюнуть не успела, ушел служитель. Наедине с тетушкой оставаться долго не хотелось, потому поспешила за мужчиной последовать, но не тут то было.
— Катерина, послушай! Много зла я среди людей делала, но близких никогда не обижала. Ростислав изменился. Перерождение в нем старые раны открыло, о которых в черном теле он совсем позабыл, забавляясь с людскими жизнями. С тобой играл, а я гнала, потому что Марьяна судьбу его открыла.
Продолжать не стоило, так как знала сама, что Агафья скажет. Но тетушка заговорила совсем о другом.
— Колдуна не просто так сердила. Он снаружи спокойный и рассудительный, а внутри огнем горит! И пожирает это пламя не только душу, природный дар уничтожает. Коли вспыхнет Ростик, сгорит без остатка. Не возродиться оранжевым фениксом. Навсегда грешный мир покинет!
Я о спешке забыла, ведь о том же говорил Вершитель — последняя жизнь у черного мага. Владлена советовала беречь письмена на теле, значит, видела что-то нехорошее. Волнение и страх душу охватили, и неважно стало, что не любит меня колдун. Главное, сохранить жизнь и здоровье тех, кого я люблю.
— Совет тебе дам! — Начала Агафья привычным поучительным голосом, будто я маленькая девочка, а она жизни учит. — Если вдруг огонь пожирать колдуна начнет — беги! Уходи, как можно дальше! Не приближайся! Иначе сама сгоришь в ярком пламени!
Головой тетушке кивнула, в знак понимания, а на душе коты мартовские песни горланили, во всю глотку о боли рассказывая.
Шаг. Ноги погружаются в ледяную воду, которая, словно тугими веревками, их связывает. Судорога прошла по всему телу и отпустила. Затянуло меня в водоворот быстрый. Перед глазами мелькали мазками картинки, на которых разобрать изображение невозможно. Все смешалось в безумном танце. Вздох. И я вышла в комнате, где во сне с Владленой встречалась. Одна. Обернулась, отыскивая Ростислава и Дарка, а зеркало, из которого я появилась, трещинами пошло. Еле успела от осколков укрыться. Тысячи пар собственных глаз смотрели на меня из кусочков стекла. Ужасная примета! Но испугаться не успела, ибо среди осколков седьмой ключ заблестел. Разгребая стекло, поранилась, кровью напитывая проклятый предмет, который в руки взяла. Мир поплыл перед глазами, открывая завесу чужого прошлого.
В зеркало смотрелся длинный сухой юноша лет восемнадцати — двадцати. Необычные карие глаза с включением фиолетовых крошек переливались, будто речная гладь, в которой видно отражение неба, но сейчас очи показывали голого юнца, на котором отсутствовала одежда и обувь. Юноша улыбнулся совсем не по-детски, обнажая длинные клыки и ряд острозаточенных зубов. Такие могли принадлежать оборотню либо русалки, но лукавый взгляд, полный восторга и расчетливости, не мог отнести создание ни к тем, ни к иным. Было в глазах что-то необъяснимое и непостижимое смертным. Сквозь радость читалась усталость прожитых тысячелетий.