Проклятые туманом

— Дело номер сто двенадцать тире двенадцать, — начала судебный исполнитель. У нее был вид человека, который только что читал интересную книгу, но ей пришлось ее отложить.

Мистер Фарнхэм помог мне подняться и встал вслед за мной. На лице судебного исполнителя читалась скука и желание оказаться подальше отсюда. Монотонным голосом она начала зачитывать иск. Нет, не обвиняя, — то, что я сделала не преступление, — а просто описывала мою хулиганскую выходку. Жалоба. Болтающийся внизу пояс с пистолетом звякнул, когда она передавала папку.

Судья удивлённо приподняла брови и посмотрела на меня. Мое темно-синее платье, которое мама выбрала для суда, не сочеталось с синяками на моем лице. И само платье мне не шло. На ощупь оно напоминало смирительную рубашку, такую грубую и сковывающую движения. Наручников на мне нет, но руки я держала скрещенными за спиной.

Неужели я должна была выглядеть виноватой? Кающийся? Наверное, мне не стоило морщиться, когда судья разговаривала с моим адвокатом. У мистера Фарнхэма была раздражена кожа после бритья, а смотрел он на меня призрачными зелеными глаза. Он толкнул меня локтем. От него пахло дорогой одеждой, прямо как от Бейли, когда она провела прошлое лето в загородном клубе. Только этот запах взбудоражил в моей голове картинки прошлого — стариков и шелковые галстуки. Места, в которых мы были вместе с Бейли. Как Леви своими кривыми зубами вгрызался в яблоко, заставляя улыбнуться светильник Джека.

Воспоминания вставали перед глазами и искажались: поцелуй Сета Арчамбальта на маминой кухне, истории об октябрьской буре, которую мама и папа пропустили из-за своей свадьбы. Как в первый раз я заработала стодолларовую купюру, училась прокладывать маршрут по навигатору. Диксоны мелькали в школьной газете «Ньюэл-пост» сто, восемьдесят, шестьдесят, сорок, двадцать лет назад. И вот сейчас есть свежая статья с моим именем.

— Уилла, — произнес адвокат. Повернувшись, он прошептал мне на ухо. — Судья спросит, признаешь ли ты свою вину. Тебе следует ответить «Да, Ваша честь». После она предоставит тебе слово.

Я спустилась с уступа.

— Виновна, — произнесла я.

Трудно было сказать, волновало ли судью то, что я вышла вперед. Листая бумаги, она едва взглянула на меня.

— Вы хотите взять на себя ответственность?

Позади меня раздались голоса. Я услышала отца и обернулась. Его лицо было красным, и он что-то яростно шептал матери. Несколько человек вокруг начали переговариваться. Я видела, как шевелятся их губы, но не смогла разобрать слов.

Судья не обратила на них внимания. Лишь продолжила:

— Мистер Фарнхэм, мисс Диксон?

Мой адвокат испуганно оглянулся на родителей, прежде чем снова обратиться к судье.

— Да, мэм, именно так…

— Вы понимаете, что, признав свою вину, вы лишитесь права на апелляцию? И лицензия будет приостановлена на три года. Так же вы понесете штрафы, возложенные на вас.

Отец выругался, встал и повысил голос. Я не знаю, что он собирался сказать. Судья прервала его, царственно и невозмутим.

— Вы можете подождать снаружи, сэр.

— Ваша честь, — сквозь зубы процедил папа.

— Либо вы выйдете сами, либо вас выведут из зала суда, — ответила судья.

Мама встала рядом с ним и положила руку ему на локоть. Меня передернуло, когда он отстранился от ее прикосновения. Они иногда ругались, а однажды на День Благодарения отец выкинул свою бейсболку. Меня потрясло, когда он отмахнулся от мамы. Я ни разу не видела, чтобы он делал вот так. Выходя, отец бросил сердитый взгляд. Он предназначался не мне, но я знала кому.

Грей

Интересно то, что я не знаю с чего начать. В ее комнате полно подсказок. Я сижу на кровати и размышляю над этим, как над головоломкой. Семейные фотографии — ложь. Ее брат мертв и огонек его души находится в моей банке. Лодка принадлежит ее отцу. Весла появились из ниоткуда, а колдовские шары — пустая магия.

Уилла не верит в волшебство. Она признает мое существование и в то же время отрицает. Призирает, ведь в этой самой комнате она поверила в самое худшее. Я хочу, чтобы она заняла мое место. Хочу поцеловать ее, передавая свое проклятие, почувствовать, как моя жизнь возвращается, благодаря теплу ее губ.

Но по своей воле! Сознательно! Я существо, но не чудовище. Хотя она не видит разницы. Признаюсь, я ранен, но несильно. Я пошатнул ее уверенность. А она дала мне надежду.

Приподнявшись на локтях, я растворяюсь в ее постели. Она пахнет Уиллой, но очень слабо. И этого недостаточно, чтобы снова вызвать боль в груди. Я окидываю взглядом балдахин. Беленые ракушки и морские ежи усеивают линии, океанические созвездия заменяют звезды. Вокруг море, ее фотографии, воспоминания, но я не думаю, что эти атрибуты несут для нас одинаковое значение.

Я ненавидел лодку своего отца. Прорубать лед почти также увлекательно, как завтракать овсянкой. Мы меняли направление в зависимости от времени года. Зимой ходили в Мэн, а летом в Новую Шотландию. Холод и сырость пронизывали корабль насквозь. И мне никогда не было тепло.

Каждый раз лодка уносила меня в никуда. На воде мне было одиноко, пусто и плохо. Ничем не лучше, если сидеть в пустой комнате, не имея под рукой даже книги.

Закрыв глаза рукой, я задерживаю дыхание. У нас с Уиллой разные приоритеты. Но когда я открываю их, намереваюсь понять ее. Позволю себе сгореть и почувствовать вкус отчаяния. Она ведь смогла — прошлой ночью Уилла кашляла и боролась, даже находясь без сознания.

Это правда, что я не могу умереть. Мое тело ненастоящее, но оно прекрасно справляется со своей ролью. Моя воображаемая борода растет. Вьющиеся волосы ниспадают на глаза. Тело имитирует голод, а бестелесный мозг работает и иногда мне снятся кошмары. Я ощущаю биение сердца. Его нет, но думаю, что все равно чувствую его. Я сажусь и снова рассматриваю комнату Уиллы. Вот она в белых, зеленых и голубых оттенках. Вода, фотографии. Я бросаю взгляд на колдовские шары. Они покачиваются на окне. Вибрации рассеивают свет, который струится сквозь окно. Лучи мерцают вдоль стен, играют на волнах.

Вот и ответ. Дело не в том, что она несет в себе скрытый источник магии. Просто я — ее раздражающее исключение.

Удовлетворенный своим открытием, я встаю. Нет, в ней нет никакой тайной магии. Я для нее всего лишь дополнение к океану. А ведь она жаждет жить в нем. Возможно, в этом вся Уилла. Может, и нет в ней загадочности.

Но когда я спускаюсь на кухню к моей новой музыкальной шкатулке, беспокоюсь. Такое пульсирующее чувство на затылке. Боли нет. Ощущение появляется, задерживается и уходит. Мне от этого не по себе.