Проклятые

Ариман, объясняет мне мальчик, всего лишь низвергнутое божество из древнеперсидской культуры. У него был брат-близнец Ормузд, а их отцом был бог Зерван, творец миров. Ариман отвечает за яды, голод, засуху, скорпионов и прочие страсти и ужасти из пустыни. Его собственный сын носит имя Заххак, и на плечах этого сына растут ядовитые змеи. По словам мальчика в соседней клетке, они питаются исключительно человеческими мозгами. Все это напоминает… я даже не знаю… банальную жесть для мальчишек. Сплошные «Драконы и подземелья».

Бабетта полирует ногти о ремень сумки, игнорируя нас обоих.

Мальчик кивает в ту сторону, куда удалился рогатый демон:

– Обычно он обретается на другом берегу пруда Рвоты, к западу от реки Раскаленной Слюны, неподалеку от озера Дерьма. – Он пожимает плечами и добавляет: – Для гуля он даже крутой.

– Ариман и меня тоже однажды того… – заявляет Бабетта и объясняет, заметив, как загорелись глаза у мальчишки и как встопорщились его брюки в паху: – СЪЕЛ, а не то что ты думаешь, мелкий маньяк.

Да, пусть я мертвая и страдаю от комплекса неполноценности запредельной величины, но я сумею распознать эрекцию, если увижу. Даже в вонючем, пропахшем дерьмом адском воздухе, черном от жирных жужжащих мух, я все равно спрашиваю у мальчика:

– Как тебя зовут?

– Леонард.

– За что тебя осудили на адские муки?

– За онанизм, – отвечает за него Бабетта.

– Переходил улицу в неположенном месте, – говорит Леонард.

Я спрашиваю:

– Тебе нравится «Клуб “Завтрак”»?

– А это что?

Я спрашиваю:

– Как ты думаешь, я симпатичная?

Мальчик Леонард смотрит на меня. Взгляд его восхитительных карих глаз скользит по моей жирной тушке, жалит осой мои полные короткие ноги, очки с толстыми стеклами, нос с горбинкой и плоскую грудь. Покосившись на Бабетту, он опять смотрит на меня. Его брови ползут на лоб, кожа на нем собирается в складки. Он улыбается и качает головой. Нет.

– Просто хотела проверить, – говорю я и прячу улыбку, делая вид, будто расчесываю на щеке несуществующую экзему.

V

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. После не самого удачного старта я замечательно провожу время и завожу новых друзей. Ты уж прости, что я так затупила… подумать только: перепутать тебя с каким-то обычным, непримечательным демоном! Я постоянно узнаю что-то новое и интересное от Леонарда. И еще у меня появилась одна гениальная идея, как избавиться от пристрастия к надежде.

Кто бы мог подумать, что межкультурная этнографическая теология будет такой интересной! По словам Леонарда, у которого и вправду прекрасные карие глаза, все демоны ада выступали в роли богов в более древних культурах.

Да, это несправедливо, но что одному человеку бог, другому дьявол. Как только одна цивилизация приходила на смену другой, она сразу ниспровергала и демонизировала богов, которым поклонялись ее предшественники. Иудеи отменили Белиала – бога вавилонян. Христиане изгнали Пана, Локи и Марса – богов древних греков, скандинавов и римлян соответственно. Англиканские британцы запретили австралийским аборигенам верить в духов мими. Сатану изображают с раздвоенными копытами, потому что такие копыта были у Пана, а его вилы с тремя зубцами – это переосмысленный трезубец Нептуна. Каждое низвергнутое божество отправляли прямиком в ад. У богов, привыкших, что их почитают и славят, разумеется, портилось настроение при таком изменении статуса.

О, боги, я знала слово «низвергнутый» еще до того, как его произнес Леонард. Может быть, мне тринадцать, и я новичок в загробном мире, но не надо считать меня идиоткой.

– Нашего друга Аримана изгнали из пантеона богов еще дозороастрийские иранцы, – говорит Леонард, подняв вверх указательный палец. – Только не поддавайся соблазну объявить ессейство иудейским заимствованием маздеизма.

Качая головой, Леонард продолжает:

– Все, что связано с Навуходоносором Вторым и Киаксаром, очень непросто.

Бабетта смотрится в зеркальце на крышке коробочки с компактными тенями и подправляет себе макияж крошечной кисточкой. Оторвавшись от своего отражения, она говорит Леонарду:

– Какой ты НУДНЫЙ!

Во времена раннего католицизма, объясняет Леонард, церковь поняла, что монотеизм не может служить адекватной заменой давно укоренившегося многобожия, пусть даже оно устарело и считается поганым язычеством. Жрецы, проводившие богослужения, привыкли обращаться к отдельным богам, поэтому церковь учредила святых, каждый из которых был как бы аналогом более раннего божества, олицетворявшего любовь, успех, исцеление от болезней и далее по списку. Гремели битвы, возникали и рушились царства. Сраоша вытеснил Аримана. Митра занял место Вишну. Зороастр сбросил Митру, и каждый следующий бог отправлял предыдущего в небытие и забвение.

– Даже само слово «демон», – говорит Леонард, – происходит из-за ошибки христианских теологов, неверно истолковавших понятие «даймон» в трудах Сократа. Изначально оно означало «музу» или «вдохновение», но чаще всего его употребляли в значении «бог».

Он добавляет, что если нынешняя цивилизация продержится достаточно долго, то когда-нибудь даже Иисус будет скитаться по унылым просторам Аида, изгнанный и изъятый из списка богов.

– Чушь собачья! – возражает футболист из своей клетки, где его голые кости пенятся кровяными тельцами, красные пузырьки сливаются воедино, образуют мышцы, что набухают и тянутся, соединяются с сухожилиями, заплетаются белыми связками. Процесс, одновременно привлекательный и отвратительный. Еще прежде чем череп полностью покрывается кожей, нижняя челюсть открывается в крике: – Чушь собачья, придурок! – Поток новой кожи разбивается розовой волной над зубами. Вновь возникшие губы вылепливают слова: – Продолжай в том же духе, урод! Вот поэтому ты сюда и загремел!

Не отрываясь от своего отражения в крошечном зеркальце, Бабетта интересуется:

– А ты сам за что загремел?

– За офсайд! – кричит футболист.

Леонард тоже кричит:

– Так за что я сюда загремел?

Я спрашиваю:

– Что такое офсайд?

На голове футболиста прорастают рыжеватые волосы. Кудрявые, с медным отливом. В обеих глазницах надувается по серому глазу. Даже спортивная форма собирается воедино из обрывков и ниток, разбросанных по полу клетки. На спине на футболке напечатаны крупные цифры «54» и фамилия «Паттерсон». Футболист обращается ко мне:

– Когда судья дал свисток к началу игры, я случайно заступил за линии розыгрыша мяча. Это и есть офсайд.

Я спрашиваю:

– И об этом написано в Библии?

Теперь, со всеми его волосами и кожей, уже стало понятно, что футболист – старшеклассник. Ему лет шестнадцать. Может быть, семнадцать. Пока он говорит, тоненькие серебряные проволочки оплетают его зубы, и во рту образуются брекеты.

– На третьей минуте второго периода матча я перехватил пас, защитник обороны налетел на меня со всей дури, и – хренась! – я уже здесь.