Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Опаль вскочила со скамейки и почти бегом устремилась к зданию.

Уже отдалившись метров на десять, она вдруг обернулась. Позже он будет часто вспоминать это ее движение во всех подробностях, словно в замедленной съемке: изящный разворот, взлетающее облако волос, улыбка на лице…

— В «аське» я Clarabelle6.

— Кларабелль? — переспросил он.

— Да, и сразу после — шестерка. Одна, не три.

Она пристально на него посмотрела. Выражение ее лица снова изменилось. Бастиан не мог разгадать его смысл.

Затем снова отвернулась и побежала. Бастиан смотрел ей вслед. Он хотел подольше насладиться моментом. Неожиданно он подумал, что жизнь и в самом деле полна сюрпризов: вот ты никто и звать тебя никак, а вот два самых красивых создания во всей школе проявляют к тебе интерес с интервалом всего в пару часов.

Потом Бастиан заметил Сезара Манделя, прислонившегося спиной к колонне. Тот смотрел на него — пристальным, почти физически ощутимым, колющим взглядом. В нем ощущался гнев, злость, раздражение… во всяком случае, ничего положительного.

«Да, жизнь — странная штука», — снова подумал Бастиан, поднимаясь со скамейки. Два прекрасных создания… и одно отвратительное. Можно было подумать, что его окружают персонажи магических карт.

Глава 11

Зрелище впечатляло: огромный тип, один из тех сельских парней, что любят регби и охоту, с искаженным от горя лицом, покрасневшим от дневной работы на свежем воздухе и вечерних возлияний, сидел на табурете возле горы мышц, обтянутых черной блестящей шкурой. На животе мертвого быка был огромный разрез, через который вывалились внутренности — ужасное месиво кропи и кишок.

Он лежал в том самом загоне, в котором, вероятнее всего был выращен и взлелеян Филиппом Моризо — владельцем небольшой фермы и супругом женщины, которая только что привела Бертеги на «место преступления». Если бы не внутренности, валяющиеся здесь же на траве, любой художник или фотограф был бы заворожен сочетанием ярких сочных красок: блестящая эбеновая шкура быка, красная плоть, зеленая лужайка… Картина Бэкона, да и только, мельком подумал Бертеги. Ничего общего с утренней сценой: покойная мать Ле Гаррека, высохшее тело которой напоминало мумию, скорее наводила на мысль о мрачно-фантастических полотнах Гойи.

— Когда вы его обнаружили?

Мужчина поднял глаза, и Бертеги понял, что он уже несколько часов сидит возле своего любимца, который, судя по всему, был для него больше чем просто «рогатый скот».

— Сегодня утром…

— И сразу вызвали полицию?

— Да, — вместо хозяина фермы ответил Клеман, — но сначала приехал дорожный патруль. Потом, когда они увидели, что это… не просто несчастный случай, позвонили нам.

— У вас есть какие-нибудь соображения, месье Моризо?

Но мужчина по-прежнему сидел молча, обхватив голову руками, уперев локти в колени и уставившись в пустоту с выражением величайшей скорби на лице.

— Он обожал Хосе, — с грустью проговорила мадам Моризо.

Бертеги повернулся к жене. Это была крепкая женщина, с заметной сединой в волосах, одетая как большинство сельских жителей — в старые джинсы и свитер. У нее была квадратная, почти мужская челюсть и необычный, мечтательно-рассеянный взгляд, который никак не вязался с ее обликом.

— Да, он его обожал… Я могла бы сказать «как сына», но мне не с чем сравнивать — у нас нет сыновей… только дочь.

При последних словах она небрежно махнула рукой, словно речь шла о чем-то несущественном, и Бертеги мгновенно ощутил резкую неприязнь: он любил Дженни больше всех на свете.

— Итак, это случилось ночью, — полувопросительно произнес он.

— Да. Точнее, вчера поздно вечером. Он мне так сказал…

Все время «он»… Казалось, эта женщина не способна назвать мужа по имени. Или хотя бы просто сказать «муж»…

— И вы ничего не слышали? Ведь злоумышленник не мог пойти на такое дело с пустыми руками. У него, вероятно, был какой-то… инструмент. Ему нужно было принять меры предосторожности…

Всего на мгновение женщина отвела глаза, но Бертеги успел это заметить. Затем взгляд ее скользнул в сторону мужа.

— Нет. Но, сами видите, дом далеко отсюда.

Дом — приземистое одноэтажное здание из грубых камней — действительно стоял в доброй сотне метров от хозяйственных построек, которые выглядели добротными и ухоженными.

— У вас есть какие-либо соображения насчет того, кто мог это сделать? И почему?

— Никаких, — ответила мадам Моризо. — Не понимаю, кому понадобилось убивать быка. Тем более такого красивого, как Хосе. — Она помолчала и добавила почти с материнской улыбкой: — Он же был просто чудо. И совсем не злой… Его вся округа знала.

Бертеги взглянул на Клемана.

— Вокруг загона все осмотрели?

— Да, — кивнул лейтенант, — ребята все проверили, но не нашли ничего подозрительного…

— Быка, наверно, опоили снотворным. Как бы иначе с ним сладили?

Комиссар представил, как звонит судмедэксперту и сообщает ему об очередном, малость… специфическом клиенте. Да уж, перейти на работу с городского асфальта в сельский навоз оказалось непросто…

— Они вырезали ему сердце…

Бертеги обернулся: надо же, Филипп Моризо наконец открыл рот.

— Что? — спросил комиссар.

— Они вырезали ему сердце! — с яростью произнес фермер, словно выплевывая слова. — Эти сволочи вырезали ему серд…

— Ну-ну, это еще неизвестно, — успокаивающе пробормотала мадам Моризо.

— Заткнись! Я знаю, что говорю. Они вырезали у него сердце!

Жена коротко вздохнула и пожала плечами.

— Простите, месье Моризо, но как вы узнали? — спросил Бертеги.

Человек, освещенный последними лучами заходящего осеннего солнца и по-прежнему сидящий неподвижно перед небольшой группой молчаливых людей, затерянной среди золотистых равнин Бургундии, отвел глаза от неподвижной черной громады, распростертой у его ног, и недоуменно посмотрел на комиссара. Казалось, он только что услышал самый глупый вопрос в своей жизни.