Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди

Ворота оказались заперты. Ухватив за руку полковника, который уже понял, что хорунжий трижды прав, и теперь готов был крушить не только дубовые створы, но и каменную стену, Гжегож попросил:

– Не торопись, я еще одни ворота знаю, оттуда легче незаметно к дому подобраться.

Прислушиваясь к доносящимся из-за ограды пьяным голосам гостей, большинство которых осталось ночевать в саду, Шептицкий, сам того не зная, двинулся вдоль стены по следу Мечислава.

«Плохо дело, у такого труса, как Казимеж, своей охраны до черта, а тут еще гостей полон двор. Случись драка – эти спьяну не станут разбираться, кто прав, кто виноват, все сторону хозяина примут, супротив такой оравы можем и не устоять», – подумал он.

Гжегож было пожалел, что не привел с собой подвластной ему хоругви, но тут же порешил – нет худа без добра, так соблазну меньше вступить в открытый бой. Учинить побоище в столице, воспользовавшись предназначенным для похода на Московию литовским ополчением, – это уже мятеж, а хорунжий презирал людей, за провинности которых кару несли другие. Когда в той, прошлой, жизни ротмистр Шептицкий поднял руку на полкового командира, мстя за загубленный эскадрон, он рисковал самим собой и на казнь пошел бы в гордом одиночестве. Сейчас все было по-иному.

В это время конь Марцевича, испуганно заржав, встал, как вкопанный, у придорожной канавы. Не дожидаясь приказа, вахмистр спрыгнул с седла и исчез в непроглядной тьме. Вскоре Гжегож услыхал его встревоженный голос:

– Пан хорунжий, взгляни-ка.

Шептицкий и последовавший за ним Озорчук спустились в канаву. Ярослав уже высек огонь, тусклый свет которого вырвал из темноты обезображенный лик мертвеца.

– Кто из канцлеровых слуг? – шепотом спросил Гжегож. В ответ полковник лишь кивнул и, цепляясь руками за траву, полез наверх. Когда хорунжий с вахмистром выбрались обратно на дорогу, он уже сидел в седле и ошалело глядел по сторонам, пытаясь отыскать коварных недругов, но, кроме шляхтичей его отряда, никого поблизости не было. Шептицкий сразу понял – дай Яну волю, он просто наломает дров, чем окончательно погубит может быть еще живых Елену со Станиславом. Преданно взглянув в глаза обезумевшему с горя другу, он снова попросил:

– Ян, доверься мне. Я за все пятнадцать лет, что мы знакомы, хоть когда-нибудь тебя подводил?

Услышав его спокойный, уверенный голос, Озорчук как-то сник и тихо вымолвил:

– Приказывай, хорунжий, – он и сам уже прекрасно понял, что нападение на замок их малочисленного отряда, скорей всего, будет отбито, а Вишневецкий, скрывая следы своих преступлений, непременно убьет его дочь. Оставалось лишь надеяться на бога да Шептицкого. Только Гжегож, лучший во всем литовском ополчении офицер-лазутчик, ранее не раз бывавший в обители князя Казимира, может скрытно провести их в замок, чтоб без шума вырезать внутреннюю стражу и освободить Елену.

Между тем принявший командование хорунжий уже начал отдавать распоряжения:

– Сойдите с дороги на обочину, нечего копытами о камни звенеть. Стойте здесь засадой, ежели кто сюда сунется – задерживайте, артачиться начнут – сразу же кончайте, но только без пальбы. Мы для начала втроем сходим, поглядим, чего там, в доме у Казимежа творится.

Вынув из седельной сумки подаренные Воловичем пистолеты, он засунул их за пояс и коротко приказал:

– Ежи, Марцевич, за мной.

Пройдя шагов двести вдоль стены, хорунжий и его бойцы наконец увидели калитку. Шептицкий помнил, что от нее тянется аллея, которая проходит под окнами замка и заканчивается у парадного подъезда. Впрочем, проникать через него в Казимежево логово Гжегож не собирался, для этого вполне могли сгодиться окна нижнего этажа. Прежде чем войти в ограду, он на всякий случай поглядел по сторонам и лишь теперь заметил в десятке саженей от запасных ворот четверку белых лошадей. Дав знак своим солдатам притаиться, хорунжий крадучись направился к повозке, в которой уже признал карету канцлера. Направив на дверцу пистолет, Шептицкий приоткрыл ее. Под передней скамейкой лежал бездыханный человек – это был Станислав. В лунном свете полуоткрытые глаза мертвого канцлера тускло блестели, а стекавшая с губ на щеку кровь напоминала выползающую изо рта змею. Отчаянному шляхтичу сделалось чуток не по себе, закрыв карету, он вернулся к калитке.

– Чего там? – нетерпеливо поинтересовался вахмистр.

– Волович мертвый, вот чего.

– А пани Елена, – дрожащим голосом спросил Ежи.

– Ее, слава богу, нет, – тяжело вздохнув, ответил Гжегож, а сам подумал, что то, что Еленки нет в карете, ровным счетом ничего не значит.И тоже содрогнулся, представив, что сейчас, наверно, вытворяет с их любимицей Казимир, но тут послышались чьи-то торопливые шаги. Все трое, не сговариваясь, прижались к каменной ограде. Калитка тихо скрипнула и из сада вышли два человека. Даже в темноте нетрудно было разобрать, что один из них по виду малоросский казак, а другой, скорее всего, польский шляхтич. В руках у незнакомцев был большой белый сверток. Когда они закинули его в карету, Шептицкий увидал свисающий из распахнутой дверцы пышный волнистый шлейф и сразу понял, что это женские волосы. Обладательницу сей роскошной гривы Гжегож знал с ее раннего детства.

– Еленка, – словно молния, ударила страшная догадка в лихую голову хорунжего. В тот же миг украшенная перстнем рука подхватила ее чудные кудри и захлопнула дверцу.

Ярость не ослепила рыцаря, его распоряжения были четки и понятны. Вручив Ежи свои пистолеты, он приказал, кивая на калитку:

– Ежели кто еще появится – убей, сам умри, но удержи ворота, – затем, широко взмахнув рукой, дал знак Марцевичу зайти с другой стороны. Осторожно вытягивая из ножен саблю, хорунжий шагнул к карете. Преданный друг-вахмистр последовал за ним, в руке его блеснул обнаженный кинжал.

25

Выйдя из спальни Вишневецкого, Мечислав и необычно молчаливый Ангел направились в сад. Взвалив на плечи труп Воловича, сообщники Казимежа, кряхтя и чертыхаясь, поволокли его к карете. Когда они с большим трудом втолкнули, наконец, в нее грузное тело канцлера, дворецкий присел на порожек и, немного отдышавшись, изволил пошутить:

– До чего ж тяжел, литвин проклятый, не зря наш князенька кабаном Станислава прозвал. Представляешь, каково княгине бедной под такою тушей было возлежать, – блудливо подмигнув Юрко, он добавил: – Так что, как ни прикинь, а выходит, мы с тобою шибко доброе дело сделали – жизнь нелегкую прекрасной даме облегчили. Что Казимир, что мы, куда изящней будем.

Не очень-то повеселев от паскудной шутки пана, казак в ответ смущенно улыбнулся и спросил:

– А с остальными как? – С какими остальными?

– Да со слугами его, – кивнул Юрко на мертвого Воловича. – Ты же сам о них князю рассказал. Так что нам с тобой теперь таскать покойничков, не перетаскать.

– Таскай, коли помимо душегубства еще и к ремеслу могильщика пристрастие имеешь, – с издевкой заявил дворецкий.

– Мечислав, ты меня лучше не дразни, а толком говори, что дальше делать будем? – обозлился Ангел.

– Да ничего пока, – мечтательно взглянув поверх ограды на окна княжьей спальни, равнодушно ответил пан и пригласил, подвинувшись: – Присядь-ка лучше, отдохни от трудов наших праведных.

– Некогда сидеть, князь же приказал слуг Воловича к нему в карету уложить, да еще ножами порезать. К чему бы это? – не унимался малоросс.

– Как к чему? – Мечислав глянул на него, как на убогого. – Вот все закончится, – кивнул дворецкий на окна спальни, – всех в кучу соберем, за город вывезем, да и бросим в ближайшем придорожном лесу. Ну, напали на канцлера разбойники, когда до дому возвращался. Так мало ли лихих людей по просторам Речи Посполитой бродит, – пояснил пан казаку, а про себя подумал: «Заодно и тебя, схизмата-недоумка, с ними рядом застреленного уложу. Должен же был князь хоть кого-то из злодеев убить, чай, не жертвенный баран, а рыцарь».

– Только с этим успеется, – сказал он вслух. – Как из города поедем, тогда и соберем. Не таскать же на себе еще холопов, с меня их господина хватит, вдоволь с ним намаялся.

– Когда поедем-то? – виновато вопросил Юрко.

– А я откуда знаю. Жди теперь, покуда князь княгиней вдоволь насладится. Или ты куда спешишь? – дворецкий подозрительно взглянул на казака, но, увидав в его глазах лишь вспыхнувшую ревность, успокоился. Еще немного посидев, Мечислав неторопливо поднялся на ноги и приказал: