Пролог (часть 2)

— Мы слышим его храп.

Шесть дней в Америке прислушивались к дыханию астронавтов, следили за газетами, слушали радио, старались не пропускать телевизионные передачи. Полет «Аполлона-8», пожалуй, не смогла забить даже сенсация с похищением дочери одного флоридского миллионера. (Похитивший — он оказался учёным-биохимиком — положил девушку в специальный ящик, снабжённый запасом пищи, фонарём и шлангом для воздуха, закопал ящик в землю и потребовал от миллионера 500 тысяч долларов выкупа.)

В воскресенье, когда все три астронавта вернулись в свои семьи, я позвонил в телефонную справочную Хьюстона:

— Не могли бы вы мне дать телефон Фрэнка Бормана?

— Кого, простите? — спросил вежливый и приветливый голосок.

— Фрэнка Бормана!

— Повторите имя.

— Фрэнка Бормана, астронавта, который командовал «Аполлоном-8».

— Ах, астронавта! Сейчас, минутку.

Прошла минутка. Снова приветливый женский голос:

— Будьте добры, как пишется его фамилия по буквам?

Я сказал.

Фамилии в справочной книге не оказалось. Ну, это в порядке вещей. Не это меня удивило.

— Может быть, у вас есть в книге фамилии других? — спросил я. — Видите ли, я журналист, мне хотелось бы взять Интервью.

— Сейчас посмотрю… — крошечная пауза… — второй был, кажется, Лау… Луа…

— Лоуэлл.

— Да, да, Лоуэлл… А имя как?..

— Джеймс.

— Нет, его тоже нет.

— Извините, — не уступал я. — Их трое летало.

— Ах, ну да, их же было трое. А как фамилия третьего парня?.. Вы не помните?

Любопытный народ все-таки американцы!..

Полёт в никуда!

Я всё жду — когда же выйдет фильм. Я жду его как продолжения разговора.

Наверное, я пришёл к Антониони не в очень подходящее время. Было поздно — часов одиннадцать вечера. Он выглядел усталым. Его мучил нервный тик.

В большом, тяжеловесно обставленном номере — приземистые кресла, колониального стиля диван, солидные, на совесть начищенные отельной прислугой дорогие и тяжелые безделушки — итальянец казался особенно нездешним. Да и номер был каким-то нежилым. Ни окурка в пепельнице, ни галстука на спинке стула. Ничего. Как в комнате отдыха для транзитных пассажиров, когда не только твои вещи, но и твои мысли не здесь.

Антониони не приступал тогда ещё к съёмкам фильма, а только, как он сам выразился, «продирался» сквозь Голливуд.

Продираться было, как видно, совсем не легко, потому что выглядел он не только усталым, но и подавленным.

Я вспомнил, как узнал о том, что он в Голливуде. В той же знаменитой голливудской гостинице я завтракал с актёром и продюсером Т., неожиданно для себя ставшим звездой первой величины, миллионно разбогатевшим и до сих пор сохранившим по этому поводу удивленное выражение на лице Плечом он прижимал к уху трубку телефона (телефон держал почтительно склонившийся официант). В одной руке у Т. был бутерброд, а в другой — стакан молока.

— Слушайте, я видел сегодня внизу этого знаменитого итальянца. Вы не знаете, что он здесь делает?

— Какого итальянца?

Т. прожевал кусок, минуту мурлыкал в трубку и затем потер лоб рукой, освободившейся от бутерброда:

— А, чёрт, всё забываю его фамилию. Ну тот, который про фотографа — «Блоу ап», с Ванессой Редгрейв.

— Антониони. Микеланджело Антониони.

— Кажется, так.

Я удивился, когда узнал, что Антониони делает фильм в Голливуде. Как-то не совмещались в моем сознании эти два имени, ставшие, если хотите, понятиями. Они контрастировали и противоречили друг другу, как этот безвкусно богатый, напыщенный пустой номер и его усталый, сухощавый обитатель.

Поэтому прежде всего я спросил его, как возникла мысль снимать фильм в Голливуде.

Оказалось, почти случайно. Карло Понти как-то сказал Антониони, что его фильмы очень любят в Японии и почему бы ему не попробовать сделать там свой следующий фильм.

Антониони поехал в Японию. Через Америку, В Японии он отказался от идеи, предложенной Понти. И возвратился назад в Италию. Опять через Америку. А спустя некоторое, время поехал в Америку на несколько месяцев, чтобы увидеть её поближе. Точнее, увидеть американскую молодежь и попробовать разобраться, что же с ней происходит.

Как-то в Фениксе, штат Аризона, он прочел в местной газете заметку о том, как молодой парнишка пробрался на местный аэродром, написал на фюзеляже маленького самолета слова: «Хватит войн! Любовь! Мир!», — нарисовал на крыльях по цветку, сел в кабину, запустил двигатель и улетел. Куда? Неизвестно.

Антониони встречался с сотнями людей — руководителями и участниками разных молодежных движений в Америке. Он пришел к выводу, что процесс, который происходит в психологии и мировоззрении молодых американцев — очень глубокий и далеко идущий.

— Я неплохо знаю английскую молодёжь, — говорил он мне. — Там тоже происходят изменения. Но по сравнению с Америкой — они поверхностны. Если ребята стали иначе одеваться и иначе причесываться, вовсе не значит, что у них изменились взгляды на жизнь.

Он решил, что нашёл здесь молодёжь, которая глубоко и серьезно ищет новых путей в жизни. Он решил, что следующий свой фильм будет снимать здесь.

— Американская молодёжь, пожалуй, самое неожиданное и интересное явление сегодня на Западе.

Сюжет? Между двумя городами — Лос-Анджелес и Лас-Вегас (городами — символами американского счастья, американской мечты) — он нашёл местечко в Долине Смерти. Оно называется — Точка Забриски — Забриски Пойнт (фильм будет называться так же). Бензоколонка, десяток домиков и маленький отель. Вокруг — песок, пустыня. Здесь встречаются парень и девушка, ушедшие из городов-символов.

Вот всё, что он мне сказал. Наверное, сценарий был ещё не завершён. Я сужу вот по чему. Я рассказал ему о той встрече с белой спортивной машиной на безлюдной дороге у реки Миссисипи, когда один из четырёх молодых её пассажиров целился в нас из винтовки.

Я рассказал об этом Антониони просто так, к слову.

Он выслушал внимательно и сказал тихо:

— Смешная страна. Смешная… — Потом добавил: — Можно я возьму этот эпизод в фильм? Он таким и будет — неожиданным и без объяснений.

Он нашёл для своих героев двух непрофессиональных актёров. Парня зовут Марк Фречетте, девушку — Дарья Хэлприн. В фильме сохраняются их имена. Она — дочь актера. Он — сотрудник маленькой газетенки в Бостоне, ходил на демонстрации в защиту доктора Спока.