Проникновение

Конечно, я солгала. Актёры трагедий заканчивали дни в психиатрических клиниках или выбирали смерть своего героя. Прочла много биографий. Но в тот раз передо мной сидел не актёр, а лицемерная сволочь из учеников «Курсов сценического мастерства для жизни». Узнала соседа снизу, его кобель изуродовал мне ладонь. Столкнувшись с ним в подъезде, из-за страха и боли запомнила пасть собаки и свой непроизвольный, беспомощный жест защиты.

— Вы не любите людей!

— И собак тоже.

Была бы нормальной, один звонок и пса усыпили бы. Но странная вера в то, что всегда и во всём виноваты люди, помешала набрать заветный номер.

— Теперь узнаю вас. Кошатница!

Разглядел повязку и царапины Луны на сгибе локтя.

— Гм… А кошка ваша — жалкое существо. Как и вы сами. Типичная жертва.

Есть такие люди на свете: каждый норовит ударить их побольнее.

«В этом сне Ульвиг убил бы тебя, если бы я не вызвала ветер», — сказала Маугли в то неприкаянное утро в Альпах. Неправда! Ты появился, когда мой мир уже был разрушен, а я проваливалась в небытие. И сейчас помню: жить больно. Ты же метнул мне меч и рассёк им мой хаос, моё безмолвие. Заслонил, заполнил, заменил собой целый мир. И обращался со мной так же жестоко. Ты был воином и палачом. Наказанием за то, что предала жизнь, уйдя в свои сны. Я и не ждала от тебя иного.

«Все мы жертвы или палачи и выбираем эти роли по собственному желанию. Только маркиз де Сад и Достоевский хорошо это поняли», — сказала в интервью Лилиана Кавани, режиссёр фильма «Ночной портье» [73] . Честный фильм, один из лучших о войне. Я смотрела много кинолент о войне. Война обнажает людей, спускает с цепи спящего внутри зверя. «Поколение второй мировой народилось после амнистии в Аду. А как иначе объяснить захлестнувшие мир безумие и жестокость, эпидемию чёрной магии и дьявольских культов?» — распространённый мистический взгляд на историю. Чушь! Все войны одинаково уродливы и беспощадны, они проявляют негативы: в мирное время человек не знает, на что способен. Потребительский мир — завуалированный концлагерь, призрак войны, пожирающий не тела, но души. Время рабства и слепого цинизма. Пресыщение ведёт к безумию и к новой войне. Круг замкнут.

73

Кинолента о любви между бывшим нацистом и бывшей заключённой концлагеря.

А любовь соткана из той же материи, что и война. Первобытные инстинкты. Прыжок в неизвестность. Очищающие языки пламени: войди в огонь, как в реку, и не вернёшься, не увидишь берега. Кто сказал, что любовь — забота и нежность? Всё, что не ранит, — ненастоящее. Звала её и боялась. Думала, она — бескрайнее море, никогда не кончится. Нюхала горький ветер битвы, предвкушая освобождение и полёт, один вдох на двоих, один выдох. Но она вышла из твоих волос, как Афродита из пены, когда гладила тебя по голове под звуки систра. Маленькая хрупкая девочка. Золотой песок сыпался, солнечный тростник шелестел на ветру. Смотрела на нас и ждала, когда накормим собой. Мы не замечали её, были заняты: вели войны, спасали свои миры. А она стояла на платформе поезда и ждала, голодала и плакала. Когда поднесла тебе чашу с вином, эта девочка оседлала тень волка, уехала верхом на твоей лесной душе, забрала с собой твою силу и мою радость. И теперь наши поезда из жизни в жизнь мчатся в одну сторону — к той платформе, где убили её. Всякий раз будем возвращаться, чтобы стать врагами и вновь потерять друг друга. И никто этого не изменит, если не сможем отыскать мост, пока не погаснет северный ветер.

— В первом рождении я была благородной жрицей. Но пожертвовала любимым ради власти над фараоном, ради роскоши египетских дворцов и храмов. С тех пор из жизни в жизнь падала всё ниже и ниже. Плохо помню другие, но последняя была жалкой, не жизнью — подобием. Вряд ли мои сны, моя память чего-то стоят.

— Любовь стоит царства. Какая бы ни была. Веронезе писал белотелых женщин краской цвета уличной грязи [74] . Твоему мосту необязательно быть чисто выметенным и без пробоин.

74

Винсент Ван Гог. «Письма к брату Тео».

— Веронезе был мастером.

— Он был сыном божьим. Да, у Бога много сынов и дочерей. Не всем предназначено умереть на Голгофе. Герой — всегда один. Но все они несли крест и были воскрешены в своих творениях. Цивилизация нуждалась в наставниках и пророках. Почему тайна опережающего время гения Леонардо никем не разгадана? А Микеланджело? Смог бы простой смертный расписать Сикстинскую капеллу? Данте, Блейк, Бах, Бетховен… Бог стар, у него много детей. Иисус был любимым, но не первым, призванным объединить разрозненные мифы в религию, многоликий пантеон богов отразить в одном зеркале. До него приходили и другие посланники. Пракситель, Лисипп, Павсаний, Апеллес [75] … Проповедуют не только Словом. Живопись обрела имя в Египте, где была известна за шесть тысяч лет до культуры эллинов, рисовал Гермес Трисмегист, обучившийся у потомков Ноя. Они играют главные роли, но киноэпопее не обойтись без персонажей второго, третьего… немого плана. Миссии вершат Мессии. Но и у всякого из нас — своя роль. Мы — дети детей. Всё, что нам нужно, — унаследовать их бесстрашие. Мы не рождены и не станем пророками, но хотя бы спасём себя и тех, кто рядом.

75

Скульпторы и художники древней Греции. Павсаний изобрёл технику энкаустики (фаюмский портрет).

В подтверждение его слов над городом грянули первые залпы салюта. Сквозь тёмную повязку разглядела разноцветное зарево.

— Видишь! — возликовал Альберт, — у братишки всё получилось.

* * *

Full house [76] без одного: две дамы, два короля и пиковый туз. Меч не бывает лишним, он стоит всех. Придёт каре из тузов, отхвачу нам лодку. Нам? На секунду померещилось, сбросил с борта всех четверых. Но покер — игра беспощадных жертв. Как и война. Древние символы Таро нанесли на карты, игра превратилась в войну против судьбы. Из жизни в жизнь жертвовал то людьми, то нарисованными на картах портретами ради наживы. Душами — своей и чужими — ради новой земли. Быть воином и игроком в сущности одно и то же. Победитель не может покинуть поле боя, он — пленник игры. Вынужден увеличивать ставки, пока не захватит все земли: хозяин всегда один. Противник не спит, выжидает момент: споткнёшься, устанешь — отправит на удобрение. Шаг вперёд — чья-то кровь. Путь язычника, каменные ступени — жертвенные алтари. Проиграв, обретаешь свободу: мёртвый волен уйти.

76

Фигура в покере, дословно «полный дом», три карты одного достоинства и пара; младше каре.

Карнавал преследует город несколько дней. Канонада салютов не смолкает ни днём, ни ночью. Фонтаны источают эфир, медовый и пьяный, с привкусом дыма. Тени в масках пляшут на площадях. В кабаках у мостов в звёздных кварталах не протолкнуться, в домах из морёного дуба ставят на кон последние сбережения. Вакханалии вечно не длятся, наслаждения хочется всем.

— Не уходи! — попросила Кира.

Губы к виску в тишине между залпами.

— Не смогу без тебя. Если уйдёшь, я исчезну.

Выпрямился и разомкнул объятия. Любовь — тоже война. За территорию в сердце. До тех пор, пока любящий не наполнится тобой до краёв.

— Запри за мной дверь. Не открывай незнакомцам. В городе все обезумели.

Опустила голову, отстранилась.

— Скоро вернусь.

— Да.

Поникшие ресницы — острые лепестки чёрных ночных цветов, молчаливые стрелы. Нет ничего хуже покорной женщины: завладев сердцем, теряешь человека. Рядом с тобой призрак, повторяющий каждое движение, чувство, мысль, как отражение в чистом и ровном зеркале.

— Я бы остался с тобой сейчас, если бы знал, что нет выхода. Но верю, он есть.

В шаге от смерти люди отдают друг другу всё, что могут. Говорят, войны ведут к падению нравов: пожить напоследок. Нет, напротив, люди не телами меняются — душами, излить, расплескать себя до глотка, до капли. Возвышение над плотью: когда понял, что завтра не будет, и принял это без страха. Если бы знал, что не выберемся, подарил бы себя. Но чую, спасение близко. Человек продолжает рваться на волю и верить и когда меркнет в глазах.

Красная масть обжигает пальцы, прикуп лёгок в руке. Тузы ощущались бы полновеснее, жёстче. Я потерял деньги, эфир, всё, что было в запасе.

— Мы играем краплёной колодой?

Хозяин лодки цедит мой эфир. Кривая змея сигаретного дыма в лицо вместо ухмылки. Выкладывает на стол мою победную комбинацию: три туза и джокер. Пиковый меч в руке тяжелеет, тянет к земле.

— Ты сам кропишь свои карты, Ульвиг. Когда ставишь на карту всё, непременно проиграешь.

В Праге видел сны, здесь же они не снятся. Жаль, что я так одинок! Кира мне не помощница, но не могу её винить. Свыше двух тысяч лет женщину держали за ребро Адама — безвольное существо, само о себе не способное позаботиться. Тайная вечеря, двенадцать апостолов, все мужчины. Тринадцатая подала на стол и ушла, безответственно скрылась за кадром. Служанка, рабыня. Мечтала остаться, но её не позвали. Мария Магдалина, тринадцатая и единственная была свидетелем воскрешения Христа. Когда Иуда предал, Пётр отрёкся, а Фома не поверил. Но все позабыли об этом. А она мстит: лишившись голоса, утратила чувство вины за происходящее, переложила все грехи мира на наши плечи. Её дары нам — вынужденные, лукавые жертвы. Вот почему так хочется её ударить, из недоверия: рабыня не выбирает хозяина, привыкла подчиняться любому. Рабыня не вдохновляет на подвиги, но притворяется, что простила измену и трусость. Она разучилась любить, потому что любовь — удел свободных людей и сознательное самопожертвование. И никакие феминистки этого не изменят: недостаточно социального равенства, рабство не в голове, а в сердце, ослепшем без мистерий.