Пропаганда 2.0

5. Галушкин А. Разговоры с Виктором Шкловским // www.intelros.ru/readroom/nlo/131-2015/26417-razgovory-s-viktorom-shklovskim.html

6. Boje D. M. Excerpted from: Introduction to Narrative Methods // lisacookfilm.files.wordpress.com/2011/08/antenarrative-reading.pdf

7. Antenarrating papers // business.nmsu.edu/~dboje/papers

8. Boje D. M. Deconstructing the narrative story duality – constructing a space for ethics // www2.le.ac.uk/departments/management/documents/research/research-units/cppe/conference-pdfs/derrida/derrida_boje.pdf

9. Boje D. What is antenarrative? // business.nmsu.edu/~dboje/papers/what_is_antenarrative.htm

10. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М.-Л., 1925

11. Реформатский А. Борис Викторович Томашевский. Мемуар // magazines.russ.ru/zvezda/2007/8/re12.html

12. Boje D. M. Introduction to narrative methods // business.nmsu.edu/~dboje/papers/narrative_methods_intro.htm

13. Boje D. M. Narrative methods for organizational & communication research. – London etc., 2001

14. ГКЧП создал Горбачев. Интервью с А. Лукьяновым // lenta.ru/articles/2015/03/25/lukianov

15. LePage R., LePage J. Handbook for a phase transition // www.bridgetochange.com/handbook/handbook.pdf

16. Katz L. Dangerous narrative: politics, lies and ghost stories // Cosmopolitan Civil Societies. – 2011. – Vol.3. – N.1

17. Autesserre S. Dangerous tales: dominant narratives on the Congo and their unintended consequences // afraf.oxfordjournals.org/content/early/ 2012/02/09/afraf.adr080.full.pdf+html

3.4. От фонового воздействия до партизанской информационной войны Умберто Эко

Есть самые парадоксальные предложения по работе с информацией в массовой аудитории. Понятно, что и самые неожиданные предложения все равно заслуживают серьезного рассмотрения, поскольку многие коммуникативные сферы сегодня заторможены в своем развитии как раз из-за отсутствия новых подходов.

К примеру, достаточно революционной, по нашему мнению, является постановка вопроса, возникшая у американских военных: почему западные нарративы не кажутся достоверными для мусульманского населения, а нарративы Аль-Каиды – да. Отсюда выросло совершенно новое направление по изучению нейробиологии нарративов в попытке положить чисто литературоведческое понятие на более объективные основания нейронауки, которая базируется на реакциях человека, снимаемых с помощью функционального магнитного резонанса.

Сегодня важным фактором является наличие внимания, захват его в данный отрезок времени. Однако еще в начале прошлого века именно на захвате внимания специализировался авангард в искусстве. Они практически применили новые способы остановки внимания, говоря точнее, перенесли их из жизни в искусство. В. Беньямин, к примеру, писал о дадаизме [1]: «Проявления дадаизма в искусстве и в самом деле были сильным развлечением, поскольку превращали произведение искусства в центр скандала. Оно должно было соответствовать прежде всего одному требованию: вызывать общественное раздражение. Из манящей оптической иллюзии или убедительного звукового образа произведение искусства превратилось у дадаистов в снаряд. Оно поражает зрителя. Оно приобрело тактильные свойства. Тем самым оно способствовало возникновению потребности в кино, развлекательная стихия которого в первую очередь также носит тактильный характер, а именно основывается на смене места действия и точки съемки, которые рывками обрушиваются на зрителя. Можно сравнить полотно экрана, на котором демонстрируется фильм, с полотном живописного изображения. Живописное полотно приглашает зрителя к созерцанию; перед ним зритель может предаться сменяющим друг друга ассоциациям. Перед кинокадром это невозможно. Едва он охватил его взглядом, как тот уже изменился. Он не поддается фиксации».

Сопротивление отсутствует там, где не ожидают атаки. Именно по этой причине столь активно используется кино и телесериалы для продвижения нужных моделей поведения. В них на первом месте стоит развлекательность и основной сюжет, поэтому сюжеты второго плана и стоящая за ними рациональность не принимаются во внимание.

Главной моделью при этом становится продвижение нужного вне сферы осознавания объекта воздействия. Мы можем сравнить это с рекламой на стадионе. После матча останется в сознании футбольный результат, но в спрятанном виде будет и реклама, которая была размещена в рамках футбольного поля как фон.

Советский вариант парада или демонстрации работал на объединение аудитории, создание коллективной памяти, в которой фиксировалась правильность советской картины мира, где власть и народ живут в полной гармонии. Музыка, коллективное шествие, цветы и песни, – все они работали на создание и фиксацию данного события в памяти как праздника. Когда люди делают что-то вместе, это имеет совершенно иной тип воздействия на человека.

Н. Тамручи в статье «Медицина и власть» пишет ([2], о советских праздниках см. также [3–4]): «Физкультурные парады, агитационные (вело)кроссы, разнообразные спортивные состязания – по плаванию, гребле, метанию ядра и проч. – проводились не ради спортивных достижений, а ради публичного зрелища. Они устраивались для поднятия духа, для создания бодрой картины массового действия, представляющего советскую жизнь как вечный коллективный праздник. Главным их содержанием были многочисленность и однородность участников. Обряженные в одинаковую форму, делавшую их на расстоянии до неразличимости похожими друг на друга, физкультурники воплощали собой мультиплицированный эталон советского человека. Он был здесь как на ладони: простой, предсказуемый, слитый в одно целое с коллективом, готовый с энтузиазмом выполнять команды. Он находился в окружении своих клонированных копий, фотокамеры так и льнули к его размноженным мускулистым телам и отрепетированным героическим позам. Ничего личного и лишнего не отражал его внешний вид. Словом, спорт превратился в спектакль, где советским людям показывали советских людей – таких же, как они, только поднявшихся на ступеньку выше на пути к унифицированному всеобщему счастью».

Нам представляется очень важным то, что подобные государственные праздники основное время обходились без слов, кроме первых приветственных, исходящих от руководителей, возвышавшихся на площади. Действия, а не слова определяли все. Ритуалы без слов являются самыми сильными и одновременно самыми древними.

Массовый ритуал, проникающий во все уголки сознания, должен был быть подобным бессловесным вариантом. Слова могут вызывать сопротивление, действо без слов имеет меньше возможностей для этого. По большому счету, все торжественные ритуалы блокируют слова. Одной из причин этого может быть и то, что слова всегда носят в определенной степени авторский характер, элементы которого также могут вызывать несогласие.

Универсальность ритуала доказывает и его активное использование во все времена. Кстати, у Ю. Лотмана было неожиданное представление о всеобщей грамотности и реформе орфографии, как вспоминает В. Успенский [5]: «Он заявил, что простота орфографии не является сама по себе положительным качеством, что реформа правописания 1917–1918 гг., приведшая к его упрощению, сыграла скорее отрицательную роль. По его мнению, известные затруднения в овладении грамотностью скорее полезны. Если до революции слова “грамотный” и “образованный” были до известной степени синонимичны, то теперь их значения сильно разошлись, и это плохо. Возможно, что он критически отозвался даже и об идее поголовной грамотности, но не берусь сейчас на этом настаивать».

Мы приводим это замечание к тому, что чем менее сложным интеллектуально будет гуманитарный объект, чем более эффективным будет его воздействие на массовую аудиторию, поскольку будут сняты все преграды для восприятия. Можно сказать, что аналогом демонстрации является цирковое представление, которое также не нуждается в словах. Кстати, и то, и другое можно считать машинами по производству счастья. С одной стороны, производства счастья публичного, с другой – частного. Человек, поставленный в условия, когда все вокруг радуются, и сам вскоре начинает улыбаться.

Индустриальным производством счастья занимаются кино и телевидение. Человек там получает те эмоциональные ощущения, которых ему не хватает в реальной жизни. Здесь он может «приватизировать» чужое счастье или чужую храбрость.

Р. Талер и К. Санстейн в своем подталкивании к правильному поведению предложили работать с автоматическим восприятием, отказавшись от рефлексивного, поскольку тогда выбор проходит вне рационального участия человека [6]. Он начинает идти по выбранному за него другими пути, хотя создатели этого метода спасаются, говоря о том, что выбор все равно сохраняется. По сути, так оно и есть, хотя «правильный» выбор более облегчен. Во многих случаях это оказывается чисто информационным воздействием, когда, например, человек получает информацию о том, сколько электроэнергии потребляют его соседи, как хорошо платят налоги другие, сколько пьют в неделю другие и пр. То есть активируется влияние социального окружения, а человек всегда стремится быть таким, как все.