Пропавшая история: статьи
Шрифт:
Такими были братья Орловы, выходцы из простого народа, не способные ни на откровенное, ни на тайное предательство в отличие от разных Паниных, Долгоруких, Куракиных и иже с ними, которые, находясь на важных государственных постах, все до одного состояли в различных масонских ложах и проводили политику, направленную во вред Российской империи. Орловы никогда не называли русский народ «подлым», как это делали те же Голицыны и Куракины, с трудом говорившие по-русски, а изъяснявшиеся на «изящном» французском. Верны присяге и Отечеству были Орловы, и неизвестно, что могло бы произойти, если бы письма «княжны Таракановой» не попали бы в руки Алексея Орлова.
Получив эту корреспонденцию, граф после размышлений известил
Орлов предполагал, что это происки Франции, и был недалёк от истины, ибо поддержка «княжны Таракановой» Людовиком XV была подтверждена в XX веке находками документов во французских архивах.
Орлов отправил письмо императрице 27 сентября 1774 года, добавив, что желательно взять Пугачёва живым и допросить. Он не знал, что «амператор» уже две недели как схвачен…
Ответ из Петербурга пришёл в декабре. Приказ был краток и безжалостен: «Сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и породу, употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомбы в город Рагузу метать можно, а буде без шума достать её способ есть, то я и на сие соглашаюсь»… Екатерина не боялась даже международных осложнений в случае обстрела с кораблей нейтрального города — Орлову давался карт-бланш на «царскую охоту».
Бомбы метать не пришлось — граф сделал всё «без шума», что известно, и захватил Тараканову вместе с Доманским и служанкой Франсиской Мешеде. Это произошло в Ливорно, слухи же о захвате «княжны» русскими как-то очень быстро распространились по городу, хотя всё было проведено в тайне. Можно предположить, что «княжну» и особенно Доманского «контролировали» со стороны, но доказать этого нельзя, хотя подобный контроль спецслужбы осуществлять могут.
Офицеры русской эскадры, обеспокоенные волнениями на берегу, посоветовали Орлову остерегаться «экспансивных итальянцев», но граф отмахнулся от предостережений, как от мух. Он имел под своим командованием 5 линейных кораблей и фрегат с общей артиллерией в 700 стволов, прошедшие огонь и воду сражений в архипелаге команды, которые легко смели бы Ливорно с лица земли. Зная Орлова, можно достаточно уверенно считать, что он не колеблясь пошёл бы на такой шаг — «метать бомбы» — даже без приказа императрицы — человек он был решительный.
В ночь на 26 февраля 1775 года эскадра вышла в море и 22 мая бросила якоря в Кронштадте. 24 мая «княжна» оказалась в Петропавловской крепости, а 26-го с неё был снят первый допрос. Его проводил фельдмаршал А.М. Голицын с секретарём, коллежским асессором Василием Ушаковым. Таракановой было задано всего два вопроса: её настоящее имя и кто научил её называться принцессой Елизаветой, наследницей Российской империи?
Свыше четырёх месяцев прошло, как был казнён Пугачёв, следствие по делу которого вёл граф Панин — масон, теперь дело о самозванке ведёт фельдмаршал-масон, чьё имя упоминалось в реляциях с турецкого фронта относительно недолго, затем Голицын был отозван в Петербург, где и получил звание фельдмаршала, причём произошло это буквально накануне появления самозванца. Странная случайность…
Так что теперь и очную ставку с «амператором» уже не устроить — не поторопились ли казнить Пугачёва? Если бы ещё был жив «Емелька», то очную ставку надо было бы провести не с «княжной», а с Михаилом Доманским, и не исключено, что «амператор» узнал бы шляхтича…
На допросе узница рассказала, что Елизавета — её настоящее имя, родителей своих она не помнит, выросла в городе Киле, в десятилетнем возрасте её увезли через Россию в Персию. В 1768 году она через Ригу и Кёнигсберг попала в Европу, сначала в Берлин, потом полгода жила в Лондоне. В 1772 году переехала в Париж.
На второй вопрос ответила, что сама себя
никогда не называла дочерью Елизаветы Петровны, так о ней говорили другие, а она лишь пользовалась этим именем, не считая его зазорным. Назвать же людей, кто научил её называться царской дочерью, она не может, т.к. этому её никто не учил.История «княжны Таракановой» известна с её слов, записанных на допросах в Петропавловской крепости. Последующие историки делали свои выводы именно на данных их этих протоколов, не принимая во внимание следующее обстоятельство: все допросы вели только два человека — Голицын и Ушаков.
Чин фельдмаршала относился к 1 классу «Табели о рангах» и соответствовал канцлеру, т.е. почти премьер-министру. Коллежский асессор состоял в 9 классе и приравнивался к премьер-майору или секунд-майору. «Княжна», это известно, не говорила по-русски, и допрос мог идти, например, на французском языке. Голицын должен был владеть им, а вот Ушаков — неизвестно. Но даже если и он знал иностранный язык (что очень вероятно), то субординация (подчинение младшего по чину старшему) была в ту эпоху жесточайшая. На основании этого можно сделать предположение, что записывавший показания «княжны» Ушаков мог по приказу Голицына прямо в камере что-то не зафиксировать либо извратить смысл слов узницы — короче, просто сфальсифицировать протокол. Тараканова в этом случае не могла бы ничего понять, поскольку не понимала по-русски! Фальсифицировались не все показания подряд, а только то, что могло представлять угрозу для… масонов, «расцвет» которых в России приходится как раз на эпоху Пугачёва и Таракановой!
Голицын был масоном, мог быть им и Ушаков, вполне возможно, что к «вольным каменщикам» относился и «подследственный» Михаил Доманский. На допросах он сначала заявил, что «княжна» не раз называла себя дочерью Елизаветы Петровны, но потом полностью отказался от своих показаний. Чтобы вернуть Доманского к первому признанию, ему сделали очную ставку с самозванкой. Он умолял её подтвердить то, что она когда-то говорила ему, но узница наотрез отказалась сделать это, заявив, что у Доманского помутился рассудок.
Если Доманскому ещё в Италии приказали-предложили вести игру до конца, пообещав «вытащить» его в случае провала, то можно понять его действия с отказом от первоначальных показаний, приведших к очной ставке. Очную ставку должны были провести обязательно, она фиксировалась в протоколе. Отказ же узницы подтвердить слова Доманского превращал его из соучастника в… просто любовника, попавшего под арест случайно, «за компанию».
Но камера в «Петропавловке» — не солнечная Италия, у «княжны» резко обострилась чахотка, к тому же есть сведения, что она была беременна от Алексея Орлова. В начале июня самозванка написала письмо Екатерине, прося о личной встрече и обещая сообщить какие-то важные сведения. Письмо было подписано именем Елизаветы, что привело Екатерину в ярость, и она приказала Голицыну ужесточить узнице тюремный режим. Встреча не состоялась.
Подпишись самозванка любым другим своим именем, всё могло, наверное, измениться как в её судьбе, так и в истории. Но письмо наверняка писалось в присутствии Голицына, а тот, зная характер Екатерины, вполне мог посоветовать несчастной женщине подписаться… своим настоящим именем, которое она назвала на первом же допросе — Елизавета.
«Княжна» умерла в тюрьме от чахотки 4 декабря 1775 года и была там же похоронена без креста и надгробия. Доманский «за недоказанностью улик» был выдворен за границу, получив «вспомоществование» в сто рублей и дав клятву вечного молчания о происшедших событиях. Служанка Франсиска Мешеде как «умственно слабая» не подозревалась ни в чём, а потому тоже была выслана за рубеж с полуторастами рублями, т.к. «жалованье от своей хозяйки она не получала год» (ай да Екатерина II — знала, что зарплату никому нельзя задерживать).