Пропавшая история: статьи

Орден по всему миру старался узнать всё, не пренебрегая ничем, что может ему помочь в его «работе». Об ассасинах, убийцах-фанатиках, орден знал наверняка и знал и то, что в их подготовку входило «промывание мозгов» и самое настоящее зомбирование с помощью наркотиков. В этом случае исполнитель действовал буквально как автомат, не сознавая своих действий, в случае его захвата часто не мог вспомнить даже своего имени, не говоря уже обо всём прочем — кто послал и почему.

Но «технология» создания убийц-«роботов» принадлежала Ближнему Востоку, а «Восток — дело тонкое», страны ислама были практически закрыты даже для иезуитов. Вдобавок «школы» ассасинов были уничтожены ещё в XIII веке, а оставить в стороне такую возможность полного подчинения человеческого сознания орден не желал.

С 1610 по 1768 год в Южной Америке, на территории нынешнего Парагвая, существовало иезуитское государство. Вряд ли «псы Господни» в течение полутора веков только и делали, что обращали индейцев в «истинную веру». Этот район и сейчас труднодоступен для широкой публики по географическим и в первую очередь по политическим причинам, а в XVII–XVIII веках туда попасть было практически невозможно. Это было идеальное место для проведения широкомасштабных опытов по зомбированию, т.к. индейцев за людей тогда никто не считал.

Сейчас пытаются воздействовать на людей с помощью электро-, ультра- и прочих магнитных колебаний, распыления газов и т.д. Та эпоха могла применить только «яды», т.е. психотропные вещества, вводимые непосредственно в организм человека. Нельзя также исключать и гипноз — иезуитские миссии существовали в Индии, где орденцы могли «заинтересоваться» этим способом воздействия на сознание.

Как бы там ни было, но иезуиты могли достичь определённых «успехов» в своих опытах по влиянию на состояние сознания человека. Наркотики или гипноз, то и другое вместе — могло быть всякое, ибо орден умел подбирать себе действительно людей неординарных и пользоваться всеми достижениями человеческих знаний, существовавших на данный момент, — в этом надо отдать иезуитам должное!

* * *

Петропавловская крепость, «русская Бастилия», идут допросы княжны. Она отрицала всё: написание писем кому бы то ни было, присвоение себе имени «дочь Елизаветы Петровны», отказалась от всего и на очной ставке с Доманским. И вдруг — письмо Екатерине о встрече с обещанием сообщить нечто важное. Императрица в ярости из-за подписи и приказывает ужесточить узнице тюремный режим. Голицын исполнил повеление: отобрал у княжны всё, кроме постели и необходимой одежды, перевёл на щи да кашу (меню солдат охраны) и вдобавок приказал, чтобы в камере круглосуточно находились офицер и два солдата.

Это был сильнейший морально-психологический прессинг: молодая двадцатитрёхлетняя женщина круглосуточно находилась под надзором трёх мужчин, не сводящих с неё глаз ни при каких обстоятельствах…

Княжна стала быстро сдавать, у неё прогрессировала чахотка. Через несколько дней Голицын, поражённый внешней переменой узницы, на свой страх и риск отменил «спецрежим» и допустил в камеру служанку. Похоже, что с момента заключения в крепость и до отмены «спецрежима» служанка и княжна не виделись, т.е. с 24 мая и до начала июня княжна находилась в одиночном заключении.

Не было служанки, и вдруг появилось письмо о «важных сведениях». Режим ужесточён по приказу самой императрицы, но Голицын «на свой страх и риск» нарушает его.

Нарушить приказ Екатерины II могли Григорий и Алексей Орловы, Потёмкин, Суворов, но чтобы Голицын? Пришлось рискнуть, т.к. масонская ложа, членом которой состоял этот фельдмаршал, вполне могла приказать своему «брату» проявить человеколюбие к несчастной узнице и допустить к ней служанку, поскольку у княжны Елизаветы стало наступать… просветление сознания!

Поляк Михаил Доманский — слишком уж колоритная фигура в окружении княжны, подходящая на роль её «злого гения», а любая спецслужба знает, что лучше всего подобную роль исполняет какая-нибудь незаметная «серая мышь», ещё лучше, если считается, что эта «мышка слаба головой».

Франсиска Мешеде год не получала у княжны зарплату, бедняжка же служила ей явно больший срок, была ближайшей служанкой. И воду подаст, и вино, обед принесёт, а пока наливает и несёт, то всякое может произойти — вот и не помнила несчастная женщина ни своих писем, ни своих некоторых разговоров. Не стало рядом служанки, еду-питьё носила охрана, «дозы» перестали поступать в организм, начало проясняться сознание — и появилось письмо Екатерине!

Что хотела сообщить она, теперь уже не узнать никогда. Появилась служанка, усилился туберкулёз, и на смертном одре умирающая узница Богом поклялась, что никогда того, в чём её обвиняют, она не замышляла. Что подсыпала-подливала «верная служанка» и где она «это» хранила в Петропавловской крепости?

Исчез за кордоном шляхтич Доманский со ста рублями «вспомоществования», там же скрылась и Франсиска Мешеде с полуторастами рублями и… старыми вещами покойной княжны — уж не в платьях ли княжны хранилось «лекарство от памяти»? Они ведь были узнице возвращены в камеру вместе со служанкой.

Уж если и «убрали» кого за кордоном, так только Доманского — «мавр сделал своё дело», отвлёк на столетия внимание от служанки. Талантливыми же исполнителями спецслужбы не бросаются — получила Мешеде новое имя, рекомендательные письма и снова пошла в услужение туда, куда её направили ну уж слишком умные люди.

В исторических исследованиях всё внимание уделяется королям, принцам, баронам и прочей знати, изучаются фавориты и фаворитки, но никто никогда почти не обращал внимания на слуг. Убийством в Угличе командовал стряпчий (официант) Юдин, в «деле Таракановой» главным действующим лицом могла быть служанка Франсиска Мешеде, неизвестным остался лишь тот, кого без головы оставили под Казанью гусары подполковника Михельсона.

После гибели предполагаемого советника Пугачёв ещё два месяца «гулял» по степям, пока не был схвачен. Потом состоялись первый допрос и широко известная сцена: на вопрос генерал-аншефа Петра Панина: «Как же смел ты, вор, назваться государем?» — Пугачёв ответил: «Я не ворон, я воронёнок, а ворон ещё летает».

В «Капитанской дочке» Пугачёв сравнивает себя с орлом, который всегда был символом силы и свободы, в жизни же он назвал себя воронёнком. Марина Цветаева говорила, что «как Пугачёвым „Капитанской дочки“ нельзя не зачаровываться, так и от Пугачёва „Пугачёвского бунта“ нельзя не отворотиться». Поэтесса в отличие от Пушкина не поняла, что герой литературный в действительности мог быть бандитом-садистом, коим и являлся «амператор».

Притча о вороне «поразила народ, столпившийся у двора», где шёл допрос Пугачёва, потом двести лет «ворон» считался символом грядущих потрясений. Странно лишь, что никто не задумался: а почему ворон, а не орёл или сокол?

Княжна Елизавета неделю-полторы не получала от Мешеде «лекарства», и к ней начала возвращаться память, Пугачёв уже два месяца был без советника, но на допросах ничего особенного не сказал.

Здесь возможны три варианта:

1) Емельян в своё время получил такую «дозу», что она действовала очень долго;