Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек

А Вера плакала. Голубые ее глазки покраснели от непросыхающих слез. Исчез рыцарь ее сердца. Он ворвался в скучное, однообразное существование, подобно принцу из сказки о спящей красавице, и исчез.

О причине своего неожиданного исчезновения Бранд поведал мне. Между рождеством и Новым годом, к моему великому удивлению, я получил письмо от него, хотя, как я уже говорил, мы не виделись с Брандом все это время и не поддерживали никаких контактов. За исключением той короткой встречи в копенгагенском магазине, которую я уже описал.

Письмо было датировано: «Свенборг, 26/12». Однако на почтовой марке стоял штемпель Фредерисии. Почерк был неровный, неуклюжий, разобрать его было трудно. Встречались помарки, казалось, что автор был очень возбужден. А быть может, это обычный брандовский почерк. Ведь мне никогда прежде не приходилось получать от него писем.

Бранд писал:

«Дорогой Шерфиг!

Это случилось вновь... то, о чем мы говорили с тобой однажды, когда я жил в Копенгагене. Я теперь совершенно не пью. Я трезв и вполне нормален.

Ты должен помнить наш разговор в моей студии в Копенгагене. Я доверился тогда тебе. И я признателен, что при встрече в магазине, где я покупал краски, ты не обмолвился об этом.

Я рассказывал тебе о человеке, которого нет уже в живых и который сказал мне когда-то: «Тебе никогда не удастся убрать меня с пути».

Сейчас я опять нашел его. Вернее, я нашел это вновь.

Здесь, в Свенборге!

Мне здорово пришлось потрудиться, чтобы избавиться от него. Убрать его с пути. Теперь все уже сделано. Оно погребено. Ты знаешь, о чем я говорю.

Но я не могу больше сохранять спокойствие. Я думал, что все в порядке. Все складывалось так хорошо, я вскоре должен был жениться. Но вот это случилось вновь.

Если это повторится, я убью себя. Я не могу оставаться на месте. Я бегу. Я уезжаю. Заберусь куда-нибудь в глубь страны. Я еще не знаю, куда податься, но это все равно. Я должен бежать без оглядки.

Твой X. Б.»

Глава 15

Единственное, что я мог уяснить из письма Бранда, это то, что у него вновь появились галлюцинации и ему опять где-то в Свенборге почудился труп Вольбека. В третий раз.

Все это походило на сущий бред. Сомнений нет — парень свихнулся. Очевидно, его здоровье было так же неустойчиво, как и приверженность к «Оксфордскому движению».

Получи я это письмо в другое время или при других обстоятельствах, я отнесся бы к нему как к очередной браваде Хакона. Письмо было вполне в духе Бранда, который всегда готов пойти на все, лишь бы приковать к себе внимание.

Но в данной ситуации, когда Бранд покинул девушку, в которую был влюблен, на которой собирался жениться и которая в придачу была еще богатой, шутка показалась неуместной.

С какой стати ему понадобилось разыгрывать именно меня, когда у нас с ним давно уже кончены всякие отношения?

Он покинул не только Веру. Покинул и ту вольготную, спокойную жизнь, которая была так ему по душе, покинул добрых свенборгских меценатов, своих друзей по «Оксфордскому движению», свою строящуюся виллу. Разве пойдешь на все это только ради того, чтобы разыграть человека, с которым у тебя нет почти ничего общего?

Позже меня упрекали в том, что я не пошел с письмом Бранда в полицию. Раз он душевно болен и говорил о самоубийстве, его следовало разыскать и поместить в больницу.

Я нахожу эти упреки нелепыми. В то время я не имел возможности помочь Бранду. Не исключено, что больница пошла бы на пользу ему, но — как мне было поступить? Не мог же я тревожить полицию на том лишь основании, что получил глупое письмо!

Начнем с того, что, во-первых, о желании совершить самоубийство в письме не было сказано. Там только значилось: «Если это случится еще раз», — под чем подразумевалось столкновение в четвертый раз со злополучным трупом Вольбека. Во-вторых, Бранд не кончал жизнь самоубийством. Позже он делал несколько попыток, но избирал такие нелепые формы, что есть все основания усомниться в серьезности его намерения уйти из жизни. Во всяком случае, маловероятно, чтобы полиция приказала принудительно поместить Бранда в дом умалишенных только потому, что он послал мне сумбурное письмо.

К тому же у меня было куда меньше оснований вмешиваться в дела Бранда, чем у директора Х.-Н. Нильсена из Свенборга, а он-то пустил в ход все средства, чтобы разыскать беглеца.

Да это и не так трудно было. Его серую машину видели в нескольких местах, последний раз в Падборге, — он обращался в полицейский участок за паспортом и международными правами на вождение машины. Г-н Нильсен хотел, чтобы его незамедлительно арестовали и силой доставили домой, но полиция на это не пошла. Ведь люди в наши дни имеют право ездить куда им заблагорассудится. И это в полной мере относилось к Бранду. Если даже допустить, что он не в своем уме, нигде ведь не сказано, что он представляет угрозу общественной безопасности.

Исчезновение Бранда было предметом всяческих толков и пересудов в Свенборге. Чего только не говорили о сбежавшем почитателе «Оксфордского движения». Слухи ходили самые фантастичные. Дошли они и до переулка Фиулстреде в Копенгагене. Вот где воспрянула духом фру Друссе, почувствовала себя на седьмом небе.

— Я знала это! — говорила она, сверкая глазами. — Всегда знала. Нет, была убеждена. Он сбросил с себя колдовство этой гремучей змеи!

Под гремучей змеей она подразумевала белокурую фрекен Нильсен со вздернутым носиком.

— Любит он только меня! Он вернется ко мне! Я ждала его все время. И теперь он придет!

— Но вы ведь мертвы, фру Друссе!

— Мертва? Как так мертва? А ну-ка, поклянитесь, если можете!

— Да нет, зачем же, вы сами утверждали, что мертвы, прошлый раз, когда мы виделись. Это было в конце декабря, и это предсказал гороскоп, который вы составили сами.

— Смерти не существует — это только внушение. Человек не может умереть. Я живу сейчас, я жила в прошлых веках, много-много тысячелетий назад. Я помню древних египтян, народы майя, Атлантиду. Я сама была однажды принцессой инков. А Хакон Бранд — принцем инков. Его звали Амадафис.

— Амадафис? Занятное имя.

— Да, его звали так. О, каким прекрасным мне кажется это имя. Амадафис, Амадафис. Четыре тысячи лет назад. Разве я могла это забыть!

— У вас поразительная память.

— О, он вернется ко мне! Я знаю! Я жду его! О мой Амадафис!

И фру Друссе раскрывала объятия, точно готовясь принять в них невидимого принца инков.

Но Бранд не вернулся к фру Друссе.

Зато однажды он появился на вилле Нильсенов, словно ничего не случилось.

Не знаю, как он объяснил свое странное бегство разгневанному королю ликеров. Но Вера была счастлива. Значительно больше счастлива, чем на то были основания.