Пророчество Блока
Шрифт:
— Это же фашисты, — обратилась она ко мне, — вся моя военная пенсия уходит только на квартплату. А жить на что? Все делается только для того, чтобы мы поскорее умерли...
Узнав, что я родом из Житомира, она обрадовалась:
— Как же, помню: наша дивизия брала его дважды...
— Почему?
— Первый раз мы взяли Житомир 31 декабря 1944 года. Но хитрые фрицы «забыли» на вокзальных путях цистерну со спиртом. Наши ребята хорошо отпраздновали Новый Год и уснули. В это время немцы и ворвались в город... Нам пришлось затем с большой кровью вновь отбивать
«Этот День Победы порохом пропах...» —
Ты теперь в эсэсовских крестах...
***
Через день я был в Житомире.
Ну, здравствуй, город моей юности!
Он страшно изменился, хотя все еще был узнаваем.
Все первые этажи были заняты под магазинчики, кафе, рестораны, над входами в которые красовались изящные козырьки из кованого металла.
Пространство вокруг Центрального рынка было превращено в сплошной базар, где все всюду продавали все.
Здесь были мои улицы, но с другими названиями.
Здесь были мои дома, но с облупленной штукатуркой или с полуобвалившейся облицовкой, фасады которых были буквально забиты рекламой «под Запад».
Здесь все говорили на моем родном языке. Говорили — но как?
Теперь мой город стал богат
На звонкий, сочный женский мат!
Мат — мужской и женский — стойко висел над его улицами!
С улиц исчезла былая интеллигентность.
Не было даже прежних предлогов:
И здесь не разобраться без вина:
Я прибыл «в» Украину или «на»?
***
В этом городе у меня не было ни родных, ни друзей, ни знакомых. Но оставались еще родные могилы. И я пошел на кладбище. Оно было в страшном запустении: я с большим трудом прорывался сквозь высокие заросли и густые, непролазные кусты вьюнка.. Было очевидно, что через год это мне не удастся...
После этого я зашел в синагогу.
Узнав откуда я прибыл, меня сразу же окружила толпа и посыпались вопросы:
— А как получить вызов?
— Мы получили вызов из Техаса. Там не очень жарко?
— Стоит ли ехать?
Даже сейчас, после 16 лет эмиграции, я был бы самым счастливым человеком в мире, если бы кто-нибудь дал мне ясный, аргументированный ответ на последний вопрос!
Мое положение было очень непростым — любой ответ был бы неверен. Как точно сказал Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь».
В глазах людей сияла надежда — в отъезде они видели единственный выход.
Но каждая медаль имеет две стороны, и я не мог (вернее, я не имел права) процитировать им
строки из песни барда Александра Городницкого «Беженцы листья»:Снова торопит кого-то дорога,
Даль расцветив желтизною монет.
В поисках родины, в поисках Бога,
В поисках счастья, которого нет!
***
Теперь я шел в свой дом.
Около него находился Областной архив, где писательница Мариетта Шагинян в 1965 году раскрыла самый страшный секрет СССР — прадед Ленина, живший в Житомирской области, был... еврей. За выдачу Государственной тайны были немедленно уволены начальник архива и главный архивариус!
А вот и клен, спасший мне жизнь!
Дело было зимой, я возвращался с ребятами из школы. Это был морозный день, поэтому «уши» на моей шапке были опущены. Но, наигравшись в снежки и разгорячившись, я решил поднять их. Это и сыграло главную роль в этой истории. Сразу же стали слышнее разговоры прохожих, карканье ворон, звон трамвая на повороте.
Мы поравнялись с архивом. И вдруг я отчетливо услышал нарастающий сверху шум густой листвы.
Любой взрослый на моем месте начал бы анализировать ситуацию: абсолютно безветренный день — и шум листвы?; зима, и, значит, полное отсутствие листвы, и вдруг — ее шум?!?
Вместо всего этого я просто резко отпрыгнул в сторону.
И тут же на то место, где я только что стоял, с грохотом обрушилось длинное, тяжелое бревно.
Сверху, с крыши архива, на меня смотрело бледное, застывшее от ужаса лицо плотника, не удержавшего в красных, обмороженных пальцах такой вес. В его расширенные от страха глаза вмерз только один вопрос: «Сколько мне дадут за непредумышленое убийство?»
А рядом клен, отряхивая с себя искрящийся снежок, весело махал мне всеми своими голыми ветвями: это они затормозили падение бревна на несколько мгновений и это они своим шорохом предупредили меня!
Ангел-Хранитель не оставил меня и в этот раз!
Да здравствует наш Ленинский архив,
Где неизвестно как, но я остался жив!
***
Стоя под «моим» кленом, я вспоминал разные факты из моей жизни, когда спасти меня мог только случай (а точнее — мой Ангел-Хранитель!)
Первый раз мой Ангел-Хранитель появился в моей жизни, когда... меня еще не было на этом свете.
Дело было в 1943 году. Наша семья жила в эвакуации впроголодь в Намангане, Узбекской ССР. Вероятность, что фашисты прорвутся туда была очень велика — немцы уже стояли под Сталинградом.... Еще один ребенок был бы огромной обузой, и моя мама решила сделать аборт, избавившись таким образом от меня. В то время в СССР аборты были запрещены, но маме удалось за немалые деньги договориться о подпольном аборте с одним узбеком-гинекологом. Когда она на следующий день пришла на операцию, он потребовал удвоенную сумму. У мамы таких денег не было...
Холод, голод, гинеколог,
И кругом война!
Так родился Борис Волок
Там, где Фергана.
***
В конце первого курса института я по уши влюбился в свою однокурсницу-итальянку. Похожая на Софи Лорен, она всегда появлялась со шлейфом лучших парней нашего факультета. Мне только оставалось молча любоваться ею издали и незаметно подкладывать ей в парту восторженные стихи типа:
Все на свете повторимо: