Пророчество. Солнечный монах

А в Зачарованных горах все эти чудеса цивилизации не работали, и проживающих здесь ждал только постоянный тяжёлый труд без выходных. И, чтобы согласиться на это, у человека должны были быть очень серьёзные причины, чаще всего связанные с нарушением закона. Но таких монахи сами старались избегать: зачем им в Обители не ладящие с законом преступники?

Срок Солнцеликий для их похода установил короткий, всего пять декад, около трёх из которых уйдёт на дорогу туда и обратно. Вернуться они должны к празднику Равновесия Солнца и опаздывать на него нельзя.

Вот и спешил Энасс, торопился, как мог, чтобы сократить время в дороге, вот и гнал своих спутников по горам в максимально возможном темпе.

И до сегодняшнего дня Эль ничуть не переживал из-за этого. Его сильное, тренированное тело легко справлялось с нагрузками. Дорога не казалась сложной, хоть и приходилось частенько преодолевать препятствия, которые обычный человек постарался бы обойти стороной. Но обход занимал время, поэтому они шли тайными тропами, известными только Солнечным монахам. Идти по ним было сложнее, чем по обычным путям, но они сокращали дорогу на четыре-пять дней, поэтому никто не жаловался на трудности. Все понимали, что их миссия важнее некоторых телесных неудобств. И обычно Эль успевал ещё и видами окружающими любоваться, благо, горы предоставляли для этого множество возможностей, за каждым поворотом открывая всё новые и новые красоты, то мрачные, то яркие и радостные.

Но сегодня ему было не до любования окрестностями, и он с трудом дождался привала для полуденной молитвы. К его несчастью, остановка оказалась очень короткой. После молитвы Энасс вскочил и, заявив, что пост ещё никому не вредил, двинулся дальше, даже не дав им пообедать.

И Эль опять шёл за Энассом, стараясь не отставать и мысленно постанывая при каждом неудачном шаге.

Крутые скалы не давали возможности спускаться прямо, приходилось идти то зигзагами, через полдня пути оказываясь на том же месте, с которого вышли, но на пару десятков метров ниже, то вообще обходя гору по окружности, минуя обрывы, поэтому и был путь так долог. Эль не единожды подумал, скользя по крутым осыпям, что, будь у них крылья, они бы до места назначения за несколько часов добрались. А сейчас за день только до середины горы спустятся. Завтра, возможно, дойдут до её основания. Потом будут долго идти по густому лесу, пробираясь через буреломы и овраги, затем надо будет как-то перебраться через бурную речку, а после – следующая гора. И опять – длительный подъём и не менее долгий спуск. И так – до конца Зачарованной зоны. За ней горы станут более пологими, появятся хорошо утоптанные, удобные для ходьбы тропинки и идти станет намного легче.

Но пока… если бы не камень! Если бы не этот…

Эль прикусил язык: надо же, как он самообладание потерял! Чуть не выругался. Пришлось бы потом дополнительную молитву читать, прося прощения у Великого Светила за неподобающие Солнечному монаху мирские выражения. Надо взять себя в руки. Аскеза только началась, а он уже ругаться готов. Что тогда дальше будет?

И начал мысленно повторять слова благословляющей молитвы, желая благости и трудной дороге, и Энассу, пусть продлятся его дни, и даже булыжнику, который, наверное, не хотел покидать насиженного места и сейчас тоже не рад своему путешествию.

Идти стало легче.

Так прошёл день.

Когда солнце спустилось к горизонту, Энасс объявил долгожданный привал. И Эль, не сдержав стон, рухнул на землю, потирая горящую огнём ногу.

Энасс удивлённо поднял брови, усмехнулся иронично:

– Ты уже спать собрался? Устал, малыш?

Эль сердито мотнул головой и, стиснув зубы, встал и пошёл помогать Эристу разводить костёр.

Кашу сварить не удалось: вблизи не оказалось ни ручья, ни родника. Поэтому после молитвы поужинали сухарями, запили водой из фляжек, и Эль, наконец, решился посмотреть, что же булыжник сделал с его ногой.

Скинул куртку, осторожно стянул штаны… и услышал судорожный вздох Эриста:

– Эль…

Хмуро поморщился, разглядывая расцвеченную синяками ногу и засохшую кровь там, где булыжник особенно сильным ударом рассёк кожу, прикидывая, что можно сделать, чтобы снять отёк и заживить ранки.

Энасс криво усмехнулся:

– Шрамы украшают мужчину.

А Эрист кинулся к своему мешку, начал поспешно в нём копаться, потом вскочил и протянул Элю небольшую баночку:

– Держи. Намажь тонким слоем, дай впитаться. Легче станет.

– Спасибо, – с благодарностью кивнул Эль. Открыл баночку, осторожными прикосновениями нанёс на ногу заживляющую мазь. Прикрыл глаза, чувствуя, как холодит она пылающую кожу. Снова повторил: – Спасибо, Эрист. Правда, помогает.

И бросил настороженный взгляд на Энасса, ожидая услышать запрет на пользование облегчающей наказание мазью.

Но тот сделал вид, что не услышал его слов. Отошёл в сторону, улёгся с другой стороны костра, проворчал:

– Надеюсь, сегодня ты не заснёшь.

И закрыл глаза, делая вид, что спит. Не хотелось ему встречаться взглядом с побитым Элем. На душе было муторно. Объявляя аскезу, не думал он, что она окажется такой суровой. И сейчас ругал себя, что назначил её на целых десять дней. И одного бы вполне хватило, чтобы выбить дурь из дурной головы мечтателя.

Эрист посидел ещё рядом с Элем, сочувственно на него поглядывая, но для Эля его сочувствие было хуже удара булыжника, и он отослал его спать.

А сам остался сидеть, закусив губу и глядя на пляшущие огоньки пламени. Смотреть на звёзды сегодня почему-то не хотелось.

Когда закончился срок его дежурства, разбудил Эриста, а сам лёг на место, нагретое телом друга. Сомкнул веки, пытаясь заснуть, но сон не шёл. А вместо этого потекли воспоминания: детство, гибель родителей, его появление в Обители, служение Великому Светилу…

Воспоминания были рваными, перепрыгивали с одного на другое без всякой связи, но Эль не пытался выстроить их по порядку. Просто погрузился в какое-то полубредовое, полуреальное состояние и заново начал переживать всё, что так старательно забывал все семнадцать лет, проведённые в обители. Но сегодня его дух устал: болела нога, ныла спина, вынужденная весь день поддерживать неудобную позу, чтобы удержать тянущий к земле камень, в душе нарастала злость к ненавистному вэссеру. Эль устал и физически, и морально, и, закрыв глаза, вдруг увидел родителей, о которых все эти годы старался не думать. Увидел их такими, какими видел в последний раз перед их гибелью: весёлыми, красивыми, совсем-совсем молодыми.

У Эля был день рождения, ему исполнилось пятнадцать, и родители позвали его в парк развлечений. Эль поупрямился немножко: это ж развлечение для детей, а он уже взрослый. Пятнадцать лет – не шутка! Но потом всё же не справился с искушением и согласился.

Перед выходом долго вертелся перед зеркалом, пытаясь соорудить на голове какое-то подобие причёски, но густые тёмные волосы никак не хотели приглаживаться. Ни одна расчёска их не брала, вечно торчали во все стороны. Да они и сейчас такие, поэтому Эль вообще перестал расчёсками пользоваться, собственной пятернёй обходится. А в тот день ему хотелось быть красивым, праздник, всё-таки.

Мама называла его модником, очень уж он любил себя разглядывать. А ему всё хотелось выяснить, на кого же он больше похож, на маму или на папу. От отца ему достались высокий лоб, широкие брови и ярко очерченные скулы, от матери – большие выразительные глаза и мягкая линия подбородка. Как ни странно, такое сочетание родительских черт его не только не портило, но, наоборот, придавало лицу живость и утончённость. По крайней мере, так утверждала мама, а ей он привык доверять. А ещё он в тот год вытянулся, подрос так, что почти догнал отца, и это было предметом его особой гордости, ведь отец был достаточно высоким.