Пророки

– Прочь отсюда! – прорычал он, набросил пальто поверх пижамы, сунул босые ноги в ботинки и бросился вон из дома, ведомый слепой яростью. Опустился густой туман, он окутал фонари зыбкой вуалью и превратил весь Гарлем в призрачный город. Редкие человеческие силуэты мелькали в нем подобно теням. Мемфис развернулся и пошел в центр.

Почему все это происходит? Что, если Исайю поразила та же болезнь, что и маму? Они даже не подозревали, насколько все плохо, пока не стало слишком поздно. Может быть, это было предупреждение? Он вспомнил слова сестры Уолкер: что Исайя, как радио, улавливает все сигналы. На какую волну он настроился теперь, и как сделать так, чтобы все это прекратилось?

Он пришел в себя только перед кладбищем «Тринити». Раскрытая калитка скрипела на ветру. Почему она не заперта? Дорогу вдруг перебежала черная кошка, и Мемфис испуганно зашикал на нее:

– Пшла! Прочь!

Он поежился: непонятно почему, резко похолодало. Дело было не в ветре – вся природа замерла без единого движения. Не качались ветви деревьев, и ни одного листочка не дрогнуло. Мемфис почувствовал, как у него по рукам и шее пробежали мурашки. Ему почему-то захотелось бегом броситься домой, забиться в угол кровати и с головой укрыться одеялом.

– Кар-р! – на голой ветви засохшего дерева сидел ворон и смотрел на него.

– Оставь меня в покое! – крикнул ему Мемфис.

И тут он увидел силуэт человека, стоявшего посреди кладбища в тумане. Он не шевелился, а просто стоял на месте.

– Мемфис…

Голос был резкий и шершавый, как шелест сухих листьев в канаве. Мемфис стоял, не шевелясь, если не считать его дрожавших коленей. Его дыхание выходило прерывистой паровой азбукой Морзе. Он попытался заговорить, но пересохший язык будто прилип к небу.

– Гэйб?

Фигура поманила его к себе.

– Брат…

Ворон снова каркнул, и Мемфис засмеялся от ужаса. Он совершенно точно сходил с ума – вот в чем было дело. Он уснул, видел какой-то страшный кошмар и попросту не мог проснуться. С чувством полной обреченности Мемфис последовал за призрачной фигурой в глубь окутанного туманом кладбища и оказался у мавзолея, где убийца распял Гэйба в тот страшный день. Друг стоял перед ним в том самом костюме, в котором его похоронили. От его лица исходило легкое мерцание, и весь он слегка светился по краям, фосфоресцировал, как редкая глубоководная рыба, по ошибке заплывшая на мель. Мемфис услышал звук, долгий и пронзительный, как самая высокая нота трубы. Он разрывал его уши и проникал в самое сердце, заставляя его биться, как загнанного зверя. Силы оставили Мемфиса, и он рухнул на холодную землю, не в состоянии пошевелиться. Силуэт Гэйба перед его глазами стал мерцать и меняться, проходя разные фазы: его преданный друг, смеющийся дьявол, полуразложившаяся мертвая маска, по которой ползают опарыши, веки зашиты, и нет языка.

Раздался голос Гэйба, нечеткий, утомленный, словно дававшиеся с трудом слова были последними, какие он мог вымолвить:

– На перекрестке тебя заставят сделать страшный выбор, брат. Бойся того, кто может работать двумя руками. Не позволяй оку увидеть тебя…

Мемфис забился в судороге. Звук трубы достиг такой неправдоподобной высоты, что ему хотелось вопить от боли в ушах. Туман окутал Гэйба мерцающей мантией, и последнее, что Мемфис услышал перед тем, как потерять сознание, были слова друга:

– Шторм надвигается… Все будут нужны…

* * *

Сестра Уолкер сидела за кухонным столом в ночной рубашке, с головой, повязанной шарфом, перед нетронутой чашкой кофе и внимательно слушала рассказ Мемфиса о погибшем друге. Пока он испуганно и сбивчиво рассказывал свою фантастическую историю, она хранила невозмутимое молчание: с самых слов о предсказании Исайи и до происшествия на кладбище «Тринити». Ни один мускул на ее лице не дрогнул и тогда, когда Мемфис рассказал о предупреждении Гэйба – что надвигается шторм – и о том, что он растворился в тумане. Когда Мемфис закончил, сначала ему ответили только монотонное тиканье часов на кухне и робкий молочный свет раннего утра в окне.

Наконец сестра Уолкер заговорила:

– Мемфис, я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно. У тебя шок. Я не знаю, что на самом деле случилось на кладбище, но прошу до поры до времени сохранить эту тайну между нами. Никому не рассказывай. Никому – ты меня понял?

Мемфис так устал, что смог только кивнуть.

– Что касается Исайи, я на некоторое время прекращу с ним работать, пока ему не станет лучше. А когда он снова появится, мы будем заниматься только арифметикой, и ничем больше.

– Исайе это не понравится, – глухо сказал Мемфис.

– С этим уже я разберусь. – Она зашлась в приступе болезненного кашля и сунула в рот таблетку. Потом с материнской заботой накинула Мемфису на плечи пальто. Он почувствовал, как где-то в самой глубине его горла зарождается плач.

– А теперь иди домой, Мемфис. Тебе надо отдохнуть.

Стоя на пороге, она смотрела в спину Мемфису, уныло плетущемуся домой. Сегодня кашель был очень сильным – от недостатка сна. Чашка горячего чая и лекарство сделают свое дело. У нее не было противоядия от того, что грозило произойти со всеми ними, – только чувство глубокого, неотвратимого ужаса перед тем безымянным, что распростерло свои необъятные крылья над землей, грозя утопить всех в непроглядной тени.

Глава 50 Ложные боги

Машина с визгом затормозила перед театром «Глобус», и Эви выскочила из нее практически на ходу, бросившись к входным дверям. Они не поддались.

– Заперто! – в отчаянии закричала она.

– Служебный вход! – ответил Джерихо. Он обежал здание кругом, Сэм и Эви последовали за ним. Дверь служебного входа была распахнута. Медная ручка почему-то оплавилась до состояния бесформенного кома, а древесина почернела.

Рискуя споткнуться и упасть в темноте, Эви побежала по темному проходу, мимо гримерки, мутно поблескивающей зеркалами.

– Джерихо! – окликнула она. – Сэм?

– Я тут! – Сэм выскочил из-за двери, как чертик из табакерки, и Эви испуганно вскрикнула.

На сцене горели прожекторы, и, подойдя ближе, Эви поняла, что там произошел какой-то страшный спектакль. Увидев подсвеченную лестницу из номера с Баалом, она схватилась за сердце.

– Тета? – робко спросила она. Ответа не последовало.

Эви поднялась на сцену. Загородив глаза от слепящего света софитов, она подошла к алтарю на вершине лестницы. Место было усыпано радужными отражениями миллионов блесток на сценическом костюме бездыханной девушки, лежавшей на алтаре.

– Сэм! Джерихо! – закричала Эви и бросилась вверх по лестнице. Увидев тело, она схватилась рукой за поручни, чтобы не упасть.

– Это она? – крикнул Сэм, поднимаясь к ней.

– Нет, – тихо сказала Эви. По алтарю рассыпались белые локоны.

– Ее кожа… – начал Сэм, положив руку Эви на плечо. Она испуганно подскочила.

– Ее нет, – договорил за него Джерихо.

Двери резко распахнулись, раздались крики «Ни с места!» и «Не дергайтесь!», и в зал ворвалась толпа полицейских с оружием в руках. Эви увидела металлический блеск наручников.