Прорвемся, опера! Книга 3

Ржавые ворота мясокомбината открылись, мы заехали на территорию и остановились подальше, у холодильных цехов. Так уж повелось, что на мясокомбинатах часто работают бывшие зеки, и бывает, что они берут там всё в свои руки. Сразу и криминал расцветает, и воровство начинается повальное, да и крыша у конкретно этого мясокомбината — Слепой и его «синие». Так что дорогу сюда мы знали, бывали здесь, но работать тут всегда сложно, ведь с ментами говорить местному контингенту, как они выражаются, западло.

Сегодня не убийство, но наше отделение отрабатывает не только их, а ещё и тяжкий вред здоровью. Недавно здесь был избит сменщик, причём так сильно, что попал в больницу с переломом шейки бедра, и дело, что называется, возбудилось само. Правда, ведёт дело не прокуратура, а МВД, но наш милицейский следак здесь так и не появлялся, всё не мог выбраться. Придётся нам делать всё самим.

— Ну ёшки-матрёшки, — Устинов выглянул в окно на проходящих мимо работников. — Как же они задрали. Лучше бы сектанта искал, всегда хотел такого поймать. А тут, блин, надо ходить и искать, у кого Петренко денег занял.

— Из-за денег разве ему ногу сломали? — спросил я.

— А из-за чего ещё-то? Сам-то он молчит, да и никто не скажет. Здесь всегда так.

Тут да, чего-то добиться менту от бывшего зека сложно, особенно от принципиальных блатных. Своих они не выдадут, терпила тоже будет молчать, зная, что с ним за эти показания могут поступить ещё хуже, чем ему досталось уже. Но куда деваться — надо работать, прорываться.

Думаю, убьём здесь день, не меньше. Надо обойти всех (или вызывать работников в кабинет директора по одному), опросить, потом сгонять в больницу, где потерпевший Петренко никому и ничего не скажет.

Но зато скучать не придётся, это точно. Ведь со мной Устинов, а он даже в таком состоянии — враг любой скуке.

Василий Иваныч вошёл в пропахший душком цех первым, шагнул чуть дальше, явно зная куда идти, и заглянул в закуток, где собрались на перекур работники.

Вдоль небольшой комнаты стояли лавки, тут и сидели сотрудники мясокомбината, внимательно и недобро глядя на нас. За столом расположился бригадир смены, бледный тщедушный мужик, который что-то подписывал, за спиной у него висел стенд с информацией и планами выпуска продукции.

В углу стоял чайник и трёхлитровая банка, в которой заварили чай. Крепкий чифир, как и следовало ожидать, почти чёрный. Такой хлебнёшь, и сразу сердце начнёт в груди колотиться, но бывшие сидельцы его уважают. А на столе лежали нарды, точно самодельные с зоны, такие сейчас очень модные и сильно ценятся.

Курили все разом, из-за чего в помещении стоял густой вонючий туман.

— Здорово, мужики! — гаркнул Василий Иваныч.

— А ты где тут мужиков увидел? — приблатнённым тягучим голосом спросил один, сидевший у чайника. Смуглый носатый мужик медленно повернулся к оперу. — А?

— А ты у нас кто, если не мужик? — Устинов повернулся к нему с усмешкой. — Чудо-юдо лесное?

— Э-э! — носатый вскочил на ноги. — Ты чё, ты…

— Да мент это! — хрипло произнёс его сосед. — Вчера тут ходил, они тут постоянно ходят. Сегодня припёрся…

— Вот так сразу и испортили веселье, — Василий Иваныч развёл руки в стороны. — Короче, вопросики у меня есть…

Ладно, пусть поговорит он с ними, тем более, не просто так он это затеял, а явно в надежде, что кто-то случайно выдаст нужную информацию. Я пробегусь пока по цеху, поищу что-нибудь сам. Вводных у меня мало, только имя потерпевшего и должность. И всё.

Подошёл к одному, второму, третьему. Пальцы никто не гнул, просто пожимали плечами — мол, не видели, не слышали, ничего не знаем. Здесь работают и те, кто не сидел, но они тоже будут помалкивать, во избежание проблем с откинувшимися коллегами.

Но спрашивать я буду всех, вылавливая поодиночке, на случай, если кто-то скажет важную вещь, чтобы не подставлять его перед остальными. Не поймут, кто проболтался. Я даже светить не буду этого человека, если с его помощью выйду на злодея. Скажу, мол, сам нашёл, а дальше постараюсь его раскрутить.

Пока ничего не выяснилось, и, казалось, расследование зашло в тупик. Но помощь пришла, откуда я её не ждал.

Бледный бригадир болезненного вида из соседнего цеха, со смутно знакомым лицом поздоровался со мной неожиданно приветливо. Но где я его видел, никак вспомнить не мог. Где-то недавно, уже после того, как снова оказался здесь, в 1996-м.

— Из-за бабы ему ногу сломали, — сразу сказал он, оглядевшись по сторонам, и достал папиросу. — Эх, врач не даёт, говорит, нельзя мне больше курить…

Мужик с грустным видом убрал папиросу назад, облизнулся.

— Короче, шашни крутил этот Петренко с одной нарядчицей, Надькой Иваньковой, а муж у неё на зоне чалился. Вот, откинулся он на прошлой неделе, приехал — узнал всё про жену от соседей, пришёл в цех и арматурой полюбовничка и отделал. И вся недолга.

— Во как, — я удивился.

— Но, если что, слышали вы это не от меня, — сказал он тоном заговорщика. — Это я так, должок просто вернуть.

— Какой должок?

Ответить он не успел.

— Ефимыч! — раздался резкий окрик из глубины цеха. — Лента опять встала, надо ремонтников заказывать!

— Побёг я, — мужик махнул мне рукой на прощание и медленной тяжёлой походкой побрёл в сторону оборудования.

И после этого дело пошло. Едва я пришёл в кабинет к нарядчицам и представился, показав при этом ксиву, как одна зарыдала и чуть ли не в колени мне бухнулась, умоляя не забирать дурака-мужа, а её коллеги тут же расписали ехидными голосами, как муж колотил пострадавшего железякой у всех на глазах.

Ну и дела, и все на самом деле в курсе, но молчат. Ладно, один не промолчал, и я сам его не выдам. А работа ускорялась совсем уж неприличными темпами. Я вернулся в цех к Устинову.

— Василий Иваныч! — позвал я. — Погнали!

— Ну ты смотри мне, Ромка Хмырь, — старый опер погрозил кому-то пальцем. — Если выясню, что ты знал и не сказал, я за тобой вернусь, и опять присядешь. В этот раз надолго.

— Да я ничё не видел, товарищ капитан! — начал оправдываться тот носатый мужик, который поначалу катил на опера бочку. — Совсем ничё!