Прорвемся, опера! Книга 4

— Паха, ты совсем уже с дуба рухнул?

Даже не вспотел, выглядит, как невиновный, незаконно побитый, синяк свежий потирает. И если бы не зелёнка, все бы решили, что я сочиняю или спятил. Но чем дольше я говорил, тем сильнее мне верили.

— Тихо, — оборвал его я. — Сразу, как увидел снимок, ты отменил рыбалку и начал готовить охоту, не нравятся тебе почему-то зелёные глаза, раз ты их обладателей убиваешь. И тут ещё приехал на труп, и я при тебе сказал, громко, чтобы ты слышал, что Сева будет в больнице. А тебе выяснить, в какой палате он лежит — плёвое дело, ты там всех знаешь, и все ходы видел. Ты медик, хоть и по трупам. И я ещё Кириллу повторял это, чтобы точно до тебя дошло, что и как. Причина тебе не важна, ты слышал только то, где твоя цель.

И пока все пытались осмыслить услышанное я продолжал накидывать:

— Славы себе ты не ищешь, поэтому убийство медсестры Фёдоровой, которую ты мог знать лично, ты попытался утаить, так бы и не увидели. Профи-судмед, такой как ты, обязан был увидеть следы удушения, а ты про них промолчал. Если бы не я — начало серии мы бы пропустили. И ты сразу начал отбрехиваться, намекать, мол, Ручка играл на скрипке, чтобы сразу подозрение заложить на него, чтобы мы на него хотя бы неосознанно начали думать. Струну-то у него стырил? Или где нашёл?

— Я понял, — вдруг вскричал Кобылкин. — Мне когда частные детективы фотку притаранили молодого Ручки, говорили, на работе нашли… а ещё думаю, чего он на работе такое держать будет? А её ты принёс туда, так? И им подкинул? Хитрый ты. Всё продумал, коллегу подставить его хотел.

— Какую фотку? — Ванька всё ещё делал вид, что смертельно на нас обиделся. — Вы чё, пьёте или чё? Ты же, Паха, непьющий!

— А потом Ручка вернулся из наркологии, — продолжил я. — И живо бы испортил тебе всё. Он-то профессионал, сразу увидит, что смерть насильственная, от удушения, едва только на труп мельком взглянет. И ты решил от него избавиться, записывал для него песни монахов, а он думал, что белочка прогрессирует. И в итоге — мешать тебе он больше не мог, а мы на него всё думали и думали, всё больше и больше.

— Эх, Яха-Яха, — пробормотал Устинов. — Бухарик ты старый, чуть не посадили тебя.

— Ключ от квартиры ты мог у него с шеи взять и дубликат сделать, он часто бухой в морге спал, бери у него дома, что хочешь. И футляр от виолончели мог найти у него, и струна может там где-то завалялась, так что у тебя было время подготовить все улики против него. Вот чем опасны такие маньяки — не с жертв начинают, а с путей отхода. Не убивать они не могут, но могут с себя подозрения снять заранее.

Ванька всё спорил, остальные мрачно молчали. А я перевёл дух.

— И нам помогал, — сказал я, отпив холодной воды из носика чайника. — И даже Юлю ты осматривал, а она как вздрагивала, помню, не по себе ей было. Хотя тут мы ничего не поняли, она и так напугана была. А ты уверен был, что она тебя не видела ни в лицо, ни в глаза, хоть ты и упал. А глаза ты специально прятал под очками, Ванька. Чтобы не видели жертвы их, или они бы сразу заметили, что левый глаз сильно косит.

Все посмотрели на него, будто сами только это заметили.

— Фотку проститутки Тимофеевой ты видел наверняка, Мишки тоже. И ты был на том месте, где задушили наркобарыгу. И обидно тебе, должно быть стало, что ты его не убивал, а вешают труп на тебя. Ещё и надписи, Мишка, бывший медбрат, с ошибками написал. А ты же медик с высшим образованием, тебя это возмутило, конечно. А он тоже зеленоглазый, так что расправа с ним была вопросом времени. Но посторонних ты убивать не хотел, вот и отпустил Лимонову. Посмотрел в глаза и отпустил. Нет смысла в лишних жертвах, да?

— Да хватит уже! Паха! Мужики, отпустите, я не могу, это дурдом какой-то!

— Хотел у него даже органы вырезать в отместку, — я сделал жест, изображающий, будто режу ножом. — Но не вышло, стало стыдно за попытку, ты прекратил. А потом ещё и мне раны показал, чтобы я уж точно на тебя не думал. Да и ты же любишь нравится людям, помогаешь всем. И нравишься. Вот только если бы не эта тема с глазами…

— Но вообще, в чём смысл? — спросил Устинов. — Почему зелёные глаза?

— Я же тебе показывал снимок того кабана, — я полез в ящик стола и достал газетную вырезку. — Ты же сам говорил, что ездил, видел тело подростка в петле с яркими зелёными глазами.

И тут Ванька вздрогнул.

— Сам же ты сказал, Василий Иваныч, — я разложил вырезку с фотографией чиновника на столе, — что отец у него был какой-то партийный бонза, который сейчас — замгубернатора, мы же с тобой проверили, это и был Игнатьев. Отец Ваньки, оказывается, а не просто однофамилец. У него было два сына, один — вот перед нами сидит, а второй в петле. Который с зелёными глазами. Того любили, этого нет, поэтому он и живёт отдельно.

Тут я говорил наудачу, но, судя по реакции судмеда, я угадал.

— Вот как, — Устинов покачал головой.

— Ты чё, ещё Костю на меня повесить хочешь? — Ванька поднялся, но снова сел. — Это подло, Паха.

— А как он в петле оказался, Ваня? — спросил я. — Сам полез или ты помог? Ты парень сильный, мог и запихать силой. Но почему? — я наклонился к нему ближе.

Ну, ещё одна догадка. Не зря я столько говорил с профессором и сам изучал всякие материалы. Не просто так произошла та давняя история.

— Может, из-за родителей? — спросил я. — Может, мать твоя говорила, смотри, какой ты дурной и косой, а у тебя брат какой красивый, с глазками такими зелёными, как…

Он как тигр прыгнул на меня, опрокинул стол и вцепился железными пальцами в горло. Я ухватился в его руки, но его быстро отцепили от меня и оттащили. Сан Саныч лаял и рычал, пока я его не угомонил. Пёс уселся на пол, виновато опустив уши. А судмед дрожал, глядя на меня.

— Вот как я угадал, — я потёр горло и кашлянул. — Раз так психанул. Из-за этого?

— Да поспорили мы с ним, — тихо сказал Ваня и продолжил безжизненным голосом: — На слабо меня взял, чтобы пофоткаться в петле. А я испугался, он сам полез, говорит, смотри как надо, трус косой, только ссышься и глухой… Он всегда меня обзывал, вот и тогда тоже. А табуретка сломалась, и он повис, хрипеть начал. А у меня нож был, что верёвку отрезать, но… Я увидел, как он висит и на меня смотрит, — он уставился перед собой куда-то в пустоту. — Хороший такой стал, не ругался больше, не обзывался, просто смотрел, а глаза менялись, остекленели. И умер, сразу спокойный такой стал, добрый. Люди когда так лежат, спокойные становятся, добрые… и глазки эти зелёненькие… становятся как у кукол… Сами люди красивые, Паха, очень красивые в этот момент, ты бы видел. Они лучше становятся… чем живые.

Не только у меня в животе прошёл холодок от таких слов, другие тоже поёжились. Но странно, ведь после столкновения с этой холодной, безжалостной и нелюдской логикой маньяка, мне пришло облегчение.

Ведь я понял сегодня, что убийства в первую мою жизнь на самом деле не прекращались. Они продолжались, ведь он нашёл другой способ убивать, и кто знает, может быть, до самой моей смерти погибали люди с таким оттенком глаз. Никто не чухнул, не нашел связь между жертвами и в серии убийства не вошли. А иные вообще списали под несчастные случаи, или, например, врачебные ошибки.

Он не искал славы, а просто хотел смотреть в глаза умирающим, если они были такого же или похожего оттенка, как у его трагически погибшего брата. Чтобы снова и снова переживать тот триггер детства. Сколько он убил в первую мою жизнь на самом деле?

Неизвестно, но судмедэксперт может действовать долго, не обнаруживая себя, ведь все трупы идут через него. И он знает, как убивать без следов. И если он говорит, что ничего криминального нет, то и на биохимию, гистологию и прочие исследования запросто мог отправить ткани и образцы органов совсем других трупов. А его заключение — считай что закон, ему верят и никто повторное вскрытие не будет проводить. Он же спец с огромным опытом работы. Уважаемый человек, а в будущем — медик высшей категории.