Прорвемся, опера!
Шрифт:
Но пусть даже я по нему ничего не помню — опыт-то остался, его не пропьёшь. Надо раскрутить его побыстрее, заодно буду заниматься своим списком в записной книжке. А работа в «поле» на дежурных сутках может неплохо мне помочь найти хвосты других дел. Ведь подавляющее число небытовых преступлений, странно это или нет, совершается одним и тем же контингентом.
Город всегда полнится слухами, так что нужно оперативные позиции свои нарабатывать. И скоро я так или иначе выйду на киллера Федюнина или тех отморозков, которые устроят налёт на кассу завода. И не пропущу момент, когда вернётся из Чечни Орлов, вмешаюсь в ход событий, чтобы он не сколотил свою ОПГ
Спустился Толик, причёсанный и довольный — готовился, блин… Ведь придётся опрашивать женщину, а этот бабник своего не упустит.
— Ну что, Паха, где она? — не скрывая улыбки, спросил он. Судя по тону, ту нашу старую ссору забыл не только я за давностью лет, но и сам Толик. — Где там наша заявительница? Ещё не ушла?
Но городской интеллигент, сын художника и учительницы музыки, не ожидал, что вместо симпатичной молодой заявительницы придёт крепкая деревенская баба. Ей хоть и под тридцать, но выглядит заметно старше. Зато сильная, привычная к тяжёлой работе и громогласная. И очень, очень разговорчивая.
Сели мы в бывшем красном уголке, который приспособили как закуток под всякий хлам и сломанную мебель. Своей комнатой для опросов-допросов дежурная часть образца девяностых пока не разжилась, а тащить в кабинет женщину мы не стали. Тут спокойнее. Как раз у бюста Ильича свободное место было, и даже стол там стоял приличный. Правда, вместо стульев были только старые лавки. Но это сейчас дело привычное.
На голове у Любы цветастый газовый платок, на плечах — китайская ветровка, староватая, но чистая и починенная. Женские сапоги из чёрной кожи — совсем не по погоде, они явно уже для более поздней осени. Но, скорее всего, Люба просто надела всё лучшее для поездки в город, чтобы повидаться с дедом.
Всего за пять минут мы узнали, что у неё есть дети, Машка и Колька, кошку зовут Светка, и она пятнистая, а собака откликается на кличку Байкал. Что муж Петька работает трактористом, и он тот ещё алкаш, который ухлёстывает за какой-то Людкой с почты, пока заявительница Люба не дала ему по горбу кочергой.
Ну а потом она перешла к делу.
— А я приехала к нему, на автобусе, вон, пять тыщ стоил! — чуть ли не кричала она. — Звал меня, чтобы с этой больницы его увезла, на квартиру-то! А мне-то некогда, картоху копать пора! Корова вон недоена осталась, я соседку попросила, чтобы подоила, и сена ей подбросила, а я же знаю, что она половину молока себе заберёт.
— Что с дедом? — спросил я.
— Так говорю же, всё бегом успевала. Но надо было ехать, а то знаю, что он опять забухат! Всегда бухат, как папка вон мой, Царствие небесное, тот тоже кажный день гулял! Ох! Зелёный змий ему в ребро!
— Так что с дедом? — Толик устало потёр лоб и склонился над листком бумаги в клеточку, куда собирался вносить стоящую информацию, но пока только нарисовал сбоку косичку.
— Так приезжаю, а в больнице его уже нету! — заявила внучка. — Говорят, выписали. Ну думаю всё, забухат старый, значица. Вышла тогда, попутку ловить давай, а он говорит, за пять тыщ довезу! Пять тыщ! А морда не треснет, за пять тыщ-то?
— Так, стоять, — я поднял руку, — с чем он лежал в больнице? По какой причине?
— Я-то откуда знаю? Положили и положили, старый же. Он ещё тогда с поста мне звонил, на почту, мне туда пришлось бежать, всё побросала. Жаловался, что кормят плохо и уколов много ставят. А ещё курева совсем нет.
— Значит, почему заболел дед, вы не знаете?
— Да на скорой увезли. Он ещё ругался,
зачем, мол, всё же здоровый, как конь.— Так, — я пометил это себе в уме. — В больнице его не оказалось. Тогда вы пошли к нему домой?
— Ага-ага, — Люба закивала. — А там какой-то мужик открыл, морда во! — она показала руками.
— Бандит? — спросил я.
— А я-то откуда знаю? На нём не написано. Толстый, жена у него там, тоже толстая, дети бегают, собака такая мелкая, гадина, лает, мне сапоги нюхает и рычит. Тьфу, а не собака. У меня кошак больше. И говорит, иди-ка ты, мать, отсюда, квартира моя, я её купил, твоего деда знать не знаю.
— Собака говорит? — Толик заулыбался.
— Мужик этот! Собака-то чё скажет, брехает только впустую! А плюгавенькая, её кошка моя задрёт!
— Во как, — произнёс я и переглянулся с Толиком. — А документы на квартиру они показали?
— Нет! — распалившись, уже почти рявкнула женщина. — Говорят, вали отсюда, а то в милицию позвоним! А я говорю — сама туда пойду, чтобы вас выгнали отсель! Ну не вас, в смысле, а их! А то поселились там, у деда! Вот и пришла к вам!
— Понял. Толик, — я поднялся, — проверь, что там за жильцы и собака такая. Сгоняй в больничку, потрещи с врачами. Узнай, что за диагноз у пропавшего был, и каким макаром его вообще туда запихнули, если он здоров. И вы тоже, — я посмотрел на женщину, — если что-то важное вспомните, говорите Толику. Но сами в квартиру деда больше не ходите, ждите окончания проверки. Если что важное, звоните в отдел, спросите лейтенанта Васильева, то есть меня, или Коренева, — я похлопал Толика по плечу.
— А вы их выгоните? — с надеждой спросила она. — А то двухкомнатная хата, а тама они поселились! Дедовская же, а у него больше нет никого из родни, кроме меня!
— Выселяет, гражданка, суд. А мы ищем преступников и злой умысел. Может, действительно ваш дед продал хату. Если нет, то заберём постояльцев в новое жилище, — Я кивнул в сторону обезьянника. — Разберёмся, в общем.
Толик было начал было спорить, с чего это я командую, но я усадил его на место.
— Ты собери пока всё, что можешь, — шепнул я. — А я подготовлю остальное. И поедем с тобой туда. Сафин сам сказал, что это дело нам доверит, но надо себя показать, чтобы доверял. Поэтому поработаем, да, Толик?
— Ну лады, — Коренев вздохнул, поправил чёлку и приступил к рутине.
Я вышел из красного уголка и пошёл в дежурку, чтобы договориться о машине и взять следователя, пока он не свалил к себе в прокуратуру. Он для дела мне нужен, как Сан Санычу пятая нога, но протокол осмотра ведь тоже надо кому-то писать. По потеряшкам всегда так — положено осмотреть место последнего проживания пропавшего на предмет возможных следов крови и следов борьбы.
Но память и оперская чуйка услужливо вторили, где-то в глубине меня: «Да, знаем точно, как и откуда растут хвосты у таких дел, и нам они не нравятся». Вспомнились другие глухари из прошлой жизни, с похожими эпизодами, когда хаты на раз-два отжимали.
И почему это меня заботит?
А потому что пока Люба рассказывала, я вспомнил, что отец за неделю до гибели интересовался такими вот пропажами пожилых людей, приходил к нам в отделение, искал, есть ли связь между всеми этими делами, и подозревал, что это может проворачивать какая-то ОПГ, чтобы завладеть квартирами.Так что выясню сам, вдруг это дельце тоже из той оперы. После его гибели я рыл в этом направлении, но ни на что не наткнулся. Молодой был, зелёный… А вот сейчас, по горячим следам, могу выяснить новые подробности.