Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов

– Давай. Посмотрим, что за часть, – полистав бумаги, сунул их в карман. – Долго выбираться будете?

– Вылезем через полчаса. Машина вроде в порядке, а самоходка Степана Авдеева сгорела. Не знаю, жив он или нет.

– Живой. Ладно, работай.

Фомин осмотрел разбитую дальнобойную батарею. Орудия были искорежены, развалены на части взрывами тяжелых снарядов «зверобоев». Несмотря на разрушительность прямых или близких попаданий, массивные стволы у трех пушек остались почти неповрежденными.

– Крепкая сталь, – кивнул капитан Глущенко. – Оставь эту батарею здесь, они бы на расстоянии крепко наших потрепали. Орудия эффективные, но для ближнего боя не слишком приспособлены.

Тем временем подсчитали общие потери. Одна сгоревшая самоходка, пять танков. Еще три танка получили повреждения, которые своими силами не устранишь.

Фомин связался со штабом, доложил результаты боя и обстановку. Одобрения не ждал, хотя с ходу разгромили довольно крепкий укрепленный узел. Его выслушали, что-то записали.

– Это хорошо, что ты тяжелую батарею уничтожил. Но не следовало так долго задерживать весь отряд. Не забывай про разведку. Оставь на высоте поврежденную технику и продвигайся вперед. Танковый полк тебе уже в затылок дышит.

– Задачу понял, – только и оставалось сказать майору. – Продолжаем движение.

Легко сказать. Срочно надо было решить множество дел. Главное из них – помощь раненым. Сорок с лишним человек – из них половина тяжелые, много обожженных, без чего не обходились танковые бои. Раньше эту проблему решал опытный начальник санчасти. Теперь в распоряжении майора имелись два санинструктора и несколько санитаров. Работали они быстро, перетягивали жгутами простреленные руки-ноги, перевязывали раны, накладывали на перебитые кости шины.

Старший из них, бывший сельский ветеринар Егор Долгов, быстро перевязывал заряжающего из экипажа Авдеева. Поймав вопросительный взгляд Фомина, безнадежно махнул рукой:

– Три осколка череп пробили. Без сознания. От силы час-полтора протянет. Обожженные сильно мучаются. Некоторым я морфий вколол, другим спирта дал. Эвакуировать их срочно надо.

– В «студебеккер» погрузим. Безнадежных много?

– Вон парнишка из десанта две разрывные пули в живот получил. Уже почернел. Так мучился, но после морфия заснул. Еще одному миной ноги по колено оторвало и в живот несколько осколков. Вряд ли выживет…

– Отправлять будем всех тяжелых, – отрывисто проговорил Фомин. – А там, как кому повезет.

– Само собой. Побыстрее бы только.

В кузов «студебеккера» погрузили двадцать с чем-то человек. Хватило бы места и для других, но обожженные и тяжело раненные могли только лежать. Еще несколько человек втиснули в кабину. Кроме санитара, дали в сопровождение двух автоматчиков. Мало ли что в пути произойдет.

«Студебеккер», переваливаясь на ухабах, тронулся с места. Сразу раздались крики:

– Не гони ты сильно! Тут люди от боли сознание теряют.

Егор Филиппович Долгов сунул в кузов две фляжки разбавленного спирта.

– Пейте и не скулите. Вам быстрее к врачам надо.

Две поврежденные «тридцатьчетверки» и один Т-70 оставили вместе с остальными ранеными на захваченных позициях. Мотоциклистов и бронетранспортер уже выслали вперед. Люди торопливо перекусывали сухим пайком и трофейными консервами.

Погибших снесли в одно место, их похоронят экипажи поврежденных танков и легкораненые. Двадцать три мертвых тела и еще более десятка предстояло достать из догорающих разбитых машин.

Григорий Фомин, всегда уверенный в себе, умеющий принять быстрые и правильные решения, сейчас сомневался, надо ли было штурмовать эту высоту. Неожиданным ударом опорный узел был уничтожен, но и потери оказались велики. Впрочем, они были бы гораздо больше, натолкнись на укрепления идущие следом войска.

Он не хотел обсуждать этот вопрос ни с кем. Что сделано – то сделано. Подошел Болотов и доложил:

– У «тридцатьчетверки» во второй роте башню заклинило.

– Почему раньше не доложил?

– Она поворачивалась, а сейчас, когда снова проверили, погон лопнул.

– Пойдем глянем.

Танк получил попадание в лобовую броню, но снаряд отрикошетил. Последствия сильного удара (погибший от осколков стрелок-радист, смятый пулемет) продолжали проявляться. Башню слегка перекосило, но было ясно, что вести огонь из пушки рискованно. Отдача может сорвать башню и покалечить людей.

– Оставляй машину здесь, – приказал Фомин. – На крутом подъеме или от отдачи слетит башня. Чего лишний хлам тащить.

– Танк совсем новый, – обиделся за слово «хлам» комбат. – Если еще эту «тридцатьчетверку» оставить, то у меня в строю всего двенадцать машин останется. Из них три легких Т-70. Чем воевать?

– Что осталось, тем и будем воевать.

Предстояло решить вопрос с лейтенантом Авдеевым. Он был опытный командир. На пришедшего недавно Никиту Кузнецова майор не слишком надеялся. Во второй батарее осталось и так две машины, одной из которых командует новичок.

– Кузнецов, – не вступая в долгие разговоры, приказал Фомин. – Машину сдашь лейтенанту Авдееву, а сам займешь место в моем бронетранспортере.

Предупреждая растерянный вопрос лейтенанта, постарался смягчить тон.

– Вторая батарея ослаблена. Твое место временно займет Авдеев, а ты назначаешься моим помощником. Толковый офицер необходим, станешь вроде начальника штаба, чтобы мне по мелочам не распыляться.

– Есть, – козырнул лейтенант.

Разведывательно-штурмовой отряд двинулся дальше. Колонна заметно уменьшилась. Старательно приготовленные к маршу танки и самоходные установки были исклеваны осколками, кое-где виднелись вмятины от снарядов, обгорела краска. Поредели отделения десантников.

Желая подбодрить Фомина, с ним связался командир самоходно-артиллерийского полка, Иван Пантелеев:

– Лихо вы с узлом обороны расправились. Если бы не ты, пришлось бы нам кашу расхлебывать. Внезапный удар многого стоит. Больше не задерживайся, двигайся без остановок.

В этих словах молодой самолюбивый майор почувствовал не одобрение, а скорее упрек.

– Вас понял, – отозвался Фомин. – Раненых и поврежденную технику забрать бы побыстрее. Фрицы кругом, всякое может случиться.