Прорыв. Боевое задание

— Давыдов еще вчера его ждал. Думал пропал Федя. Разве пропадет? Федя из воды сухим вылезет!

И вспомнилось Григорию: был в отряде Анжерова такой Шобик, трус и паникер. Все подбивал бросить отряд. Даже хотел бежать. Феликс тогда по своей инициативе отобрал у него винтовку. Носил две, но с Шобика глаз не спускал. Такая самоотверженная наивность была в нем. И нравственная чистота. На серьезное дело его тогда и посылать было нельзя — теленок был. А этот Сташевский за языками ходит самостоятельно, на его счету немало боевых дел и зовут его не Феликсом, а Федей. Может, это другой человек? Не один же Сташевский на белом свете!

Григория дважды позвал Марков, потом с улыбкой тронул за плечо.

— Извини, пожалуйста, — сказал Григорий виновато. — Задумался.

— Бывает. Знакомый?

— Сам не пойму.

— Уточним.

— Спасибо, как-нибудь потом.

Марков свернул в глубь леса, сказав, что ему нужно по делам. Григорий продолжал путь один.

Тот Сташевский или другой? Просто, конечно, — пойти и спросить у него самого был он в сорок первом в отряде Анжерова или не был. Но не стал этого делать сейчас. Пожалуй, трудно объяснить — не стал и все. Даже себе признаваться не хотелось. В сорок первом был политруком отряда. Сейчас — всего лишь командир подрывников, и подрывников-то под его началом — Мишка Качанов, Ишакин да еще пропавший без вести Лукин.

А Сташевский — известный партизанский разведчик. Глаза и уши Давыдова. А я для Давыдова пустое место. Пойду к Сташевскому и он может подумать, что я заискиваю перед ним, хочу в друзья напроситься. Хорошо, если Феликс остался тем же Феликсом. Ну, а если нет?

Андреев подходил к месту, где остановились его друзья — гвардейцы.

Васенев, Качанов и цыганистый партизан Борис, расстелив плащ-палатку, обедали. Качанов лежал на животе и доставал из банки мясо финкой. Борис сидел, поджав под себя ноги, орудовал немецким перочинным ножом с полным столовым набором — вилкой и ложкой. Васенев стоял на коленях и аккуратно поддевал мясо ложкой, которую еще на Большой земле соорудил ему Ишакин — из самолетного дюралюминия. «Хорошо, — отметил про себя Андреев. — Опять хорошо. Хорошо, что лейтенант запросто ест из одной банки с Качановым и партизаном. Едва ли он вот так же присоединился бы к ребятам на Большой земле. Отдельно бы устроился, сам по себе».

Ишакин лежал на спине под кустиком, прикрыв пилоткой глаза, и посапывал.

— Иди, сержант, с нами, — пригласил Качанов, и Андреев без лишних слов присоединился к компании. Открыли еще одну банку, теперь уже сержантову. Не успели ее начать, как подошел Марков с усачом Алексеем Васильевичем и еще одним молоденьким партизаном.

— Иех! — сказал обрадованный Мишка. — Что есть в печи — на стол мечи!

Васенев не спеша отправил ложку в рот и взглянул на сержанта, вроде бы опросил: будем на стол метать? Андреев без лишних слов полез в вещевой мешок.

— Ну, хлопцы, шире круг! — скомандовал Мишка. Вытрясли почти все запасы. Ишакин лежал неподвижно. Либо действительно дремал и ничего не слышал, либо слышал да помалкивал. Качанов кинул в него сосновой шишкой:

— Эй, соня! Давай к столу!

Ишакин не шелохнулся.

— Я его сейчас, сурка, — поднялся было Мишка, но Андреев остановил:

— Пусть спит.

— Да не спит он, сержант! Не видишь — притворяется?

— Ладно, все равно не тронь.

И начался пир горой без хитрого Ишакина. «Смотри-ка ты, — думал про себя Андреев с удивлением и досадой. — Ишакин-то, действительно, хитрый. Ему просыпаться нельзя. Проснешься — к компании примыкать придется; А примкнешь — раскошеливайся. Ему же раскошеливаться — острый лож к горлу. Колыма прет из него, много, наверное, в нем еще ее. Ну, и дьявол с ним».

После обеда Васенев и Андреев устроились в сторонке ото всех. Об этом попросил лейтенант. Андреев лег на спину, а Васенев сел, обхватив колени руками, и задумался. Потом сказал отчаянно:

— Дай попробую покурить!

— Да ты что! — удивился Андреев, тоже садясь.

— Жалко тебе?

— Хоть все возьми, — Григорий достал кисет и протянул лейтенанту. Тот принялся скручивать цигарку. С непривычки бумага рвалась, табак сыпался на землю. Андреев без слов отобрал у него кисет, ловко скрутил папироску и отдал Васеневу. Глотнув дым, лейтенант закашлялся, из глаз потекли слезы. Плюнул со злости и вернул цигарку сержанту:

— На, не могу. Всегда считал, что я смелый человек, ничего на свете не боюсь, а сегодня струсил.

— Почему?

— Давыдов определил на должность, в которой я ни уха ни рыла не смыслю.

— Странный ты человек, лейтенант. То ты недоступный и колючий — прямо еж. То вот должности испугался, тебя же повысили!

— Повысили, — усмехнулся Васенев. — Если бы я отличился и меня повысили. А то ведь я даже дела не знаю. Прикажет комбриг мост взорвать...

— Пойдем и взорвем.

— Успокаиваешь?

— Зачем тебя успокаивать? Один ничего не сделаешь, а с нами — сделаешь. Ваня Марков — бывалый парень, дело знает.

— В голове и у меня гладко, а на душе кошки скребут, курить вот потянуло.

— Не расстраивайся попусту. Как говорится в пословице: глаза боятся, руки делают.

Андреев опять лег на спину и сказал задумчиво:

— Вот мне подкинули задачку!

— Кто?

— Судьба, наверно.

— Судьба. Суеверным делаешься?

И Андреев рассказал лейтенанту про встречу с Федей-разведчиком.

— Так ты сходи! — убежденно посоветовал Васенев.

— А что? — встрепенулся Григорий. — Схожу!

И Андреев пошел к штабу. Он старался представить себе, какой будет встреча. Ведь два года на войне — срок немалый и трудный. Много в Феликсе, разумеется, изменилось, но главное-то должно остаться прежним? Отзывчивость, непосредственность, та нравственная чистота, которая так поражала Григория. Скажем, я с тех пор тоже изменился, это бесспорно. Опытнее стал, пороху наглотался, всяких мерзостей нагляделся, но ведь нахальным я не сделался, душа моя не очерствела, по крайней мере, мне самому так кажется. И вообще, возможно ли, чтобы человек характером изменился до неузнаваемости?

У штабной палатки Анюта-радистка пришивала на Лешину гимнастерку чистый подворотничок. Медаль на гимнастерке мелко вздрагивала каждый раз, как Анюта тянула нитку. Леша сложил из сухих, мелко наломанных сучков костерок, чтоб не давал дыма, и пристроил над ним котелок с водой.

Андреев козырнул Анюте:

— Здравия желаю!

Девушка подняло на него карие глаза, улыбнулась в ответ и ответила певуче:

— Здравствуйте. К нам?

— Мне нужен Федя-разведчик.