Прорыв. Боевое задание

Никто не ответил. Третья рота свернула с тропки влево, в хвост ей пристроилась команда подрывников. Васенев растворился в темноте — ушел искать командира роты, чтоб договориться о совместных действиях.

Лес поредел. Открылось небо с белыми неспокойными крупинками звезд.

Была команда лечь. От третьей роты отпочковалась группка партизан — видны на фоне неба их силуэты — и бесшумно сгинула в кустах. Остальные продолжали путь. Наконец, выбрались на опушку соснового бора. Дальше идти нельзя. Путь преграждал завал из беспорядочно поваленных деревьев. Несколько смельчаков из роты стали продираться через завал, ловко, бесшумно. Собственно, Григорий их не видел, но знал, что смельчаки полезли преодолевать завал, — настолько тихо вели себя. Им приказано незамеченными выдвинуться к насыпи, снять часового.

Стояла удивительно тихая и теплая ночь. Казалось, ничто никогда не нарушит ее покоя, а между тем, это были последние минуты тишины. Только на станции, а до нее было не больше километра, тявкала собака. От речки несло сыростью, лягушки квакали. На фоне темно-синего неба четко отпечатались ажурные фермы моста.

И вдруг пиликнула губная гармошка. Еще раз. Марков наклонился к самому уху Андреева, ощущалось на щеке его теплое дыхание:

— Часовой забавляется.

Ходит взад-вперед, пиликает на губной гармошке. Боится остаться наедине с тишиной. Жуткая эта тишина. Прислушивается, все ли спокойно, не шелестят ли в завале партизаны, не крадутся ли к мосту? Ничего не видно и спокойно. И собака лает привычно, и лягушки так же квакают. В бункере, сделанном прямо в насыпи, спит смена, скоро ей подниматься. Свежие заступят на пост, а эти пойдут спать.

Такой же часовой меряет площадку размеренными шагами и на том конце моста. Без гармошки. Что-то насвистывает, вроде бы знак дает — я тут, все в порядке. Тоже жду не дождусь смены.

И не дождется. И тот и этот больше не пойдут спать.

Хлопцы из третьей роты упрямо продираются через завал. Они торопятся, надо успеть снять часового до того, как начнется бой на станции, а он должен начаться с минуты на минуту.

Андрееву зябко от ожидания. Нервы напряжены до предела. Глубоко вздыхает Мишка Качанов, толкает локтем Ишакина и шепчет насмешливо:

— Ухо давишь?

— Иди ты! — зло шипит Ишакин и одними губами ругает Мишку непечатными словами.

Марков лежит возле Григория, невозмутимый и вроде бы совсем спокойный, кусает травинку и выплевывает. На корточках поодаль сидит Васенев, смотрит в сторону моста, фуражка сбита на затылок. Чувствуется — переживает лейтенант. Это для него первое настоящее дело. Но держится хорошо, не суетится, не мешает никому.

Смельчаки опоздали. На станции гулко и раскатисто ухнул первый гранатный взрыв на секунду раньше, нежели они успели снять часового. Уже приготовились к решающему прыжку — и этот взрыв. Тогда пустили в ход автоматы. В бункере смена, оказывается, не спала, готовилась к наряду, врасплох ее застать не удалось. Завязалась отчаянная перестрелка.

На станции гремел бой. Трассирующие пули суматошно носились туда-сюда, словно взбесились разноцветные светлячки.

Третья рота торопилась преодолеть завал, чтоб смять сопротивление охраны и расчистить дорогу подрывникам.

Васенев тихо подгонял своих. Жерди, на которых несли связки тола, выкинули, они только мешали. Качанов взвалил сорокакилограммовую связку на плечо и полез через сучья и стволы. От неловкого движения связка потянула его вниз, и Мишка неуклюже завалился между стволов, зашипел на Ишакина, будто в Мишкиной беде виноват был он:

— Чего разинул — помогай!

Ишакин подхватил связку и сам полез с нею вперед, а Мишка кое-как вылез из дьявольского колодца и заторопился за Ишакиным.

Пули цвикали над головами, а трассирующие пролетали красиво: так и поймал бы их в пилотку. Андреев больно ушиб ногу о сучок. Пуля жихнула по сосновой шершавой коре, и от коры во все стороны полетели колючие пылинки. Одна попала в глаз и мешала смотреть. Андреев покрутил головой, туго сжимал и разжимал веки, выжал слезы. Они и смыли пылинку.

С той и с этой стороны моста перестрелка крепчала.

Подрывники спрятались в воронке под насыпью и ждали, когда автоматчики выкурят из бункера фашистов и проложат путь к мосту.

Мишка жарко задышал совсем рядом:

— Разреши, сержант, а? Туда, с автоматом? Помочь!

— Лежи, помощник.

— Разреши, сержант? Там бой идет, а мы, как кроты, прячемся.

— Значит надо.

— Герой, — усмехнулся Ишакин. — Чихал бы в тряпочку, и ладно.

— Молчи! — обиженно огрызнулся Мишка. — Душа в пятки, а кальсоны выжимать пора, да? К земле жмешься!

Мишка еще что-то ворчал, но ему никто не отвечал, даже Ишакин.

А вокруг творилось невероятное. Трещали беспрерывно автоматы, гулко ухали гранатные взрывы, такали заливисто пулеметы, гулко стегали воздух винтовочные выстрелы. Крики, стоны. Над станцией полыхал пожар, багровый трепетный свет накалил темноту, и она нехотя раздвинулась. Ало горело небо.

И вдруг совсем близко, на самом скосе насыпи громко лопнула граната, брошенная немцами из бункера. Комья земли и песка полетели в саперов, но вреда никакого не причинили.

Марков лежал на животе у основания насыпи и внимательно вслушивался в грохот боя, будто слушал концерт, в котором хорошо разбирался. А Григорий чувствовал себя не в своей тарелке — томило бездействие. Кругом грохочет бой, умирают люди, а они притаились в этой воронке, словно последние трусы. Мишку Качанова можно понять.

Но это чувство ложное, нельзя ему поддаваться.

У каждого своя задача и свое место. Стрелки с боем возьмут мост, подрывники уничтожат его. Если же кинуться сейчас в пекло и минерам, как хотел Мишка, можно погибнуть, и тогда некому будет взрывать мост. Тогда зачем столько жертв, чтобы смести охрану?

Григорий вслушивался в грохот боя на станции. Ничего себе тарарам подняли! Марков спросил:

— Разбираешься в этой музыке?

Андреев пытался определить, что к чему, где наши, где немцы, но с непривычки это было трудно. Ответил:

— Плохо.

— Но вот слушай. Чуешь: гулко бьет и вроде бы редко. Это фрицы смолят из крупнокалиберного. А эти резкие частые очереди — немецкие автоматы, а помягче, слышишь — наши. Во заливается «Дегтярев», умный пулеметик. Ага — бах! Уловил? Гранату хлопцы бросили. Замечаешь, крупнокалиберный молчит? Амба ему. А это винтовки — как хлыстом ударяют. Во-во! Наши автоматы перебивают. Стрекочут!

Теперь звуковая картина боя стала яснее. Ваня Марков, помолчав, заключил:

— Нет, что ни говори, а Давыдов — мастер устраивать такие концерты, этого у него не отберешь.

Сверху насыпи, как с того света, свалился связной о командира третьей:

— Братва, подымайсь! Ваш черед!

Андреев подхватил вместе с Качановым связку тола, и они во всю прыть бросились к мосту, отчаянно скользя на крутом подъеме. На мосту жарко полыхали автоматные очереди, но уже реже и не так густо. На том конце моста, похоже, немцев из бункера выкурить не удалось, их обложили, но для подрывников они были не опасны, потому что сектор обстрела у них спланирован в сторону леса. Мост из него не простреливался.