Прорыв

Мне, семилетнему мальчишке, это путешествие запало в память на всю жизнь. Страх, пока добирались до Мариуполя по дорогам, кишащим разномастными бандитами — красными, белыми, «зелёными» и серо-буро-малиновыми: дед по материнской линии, этнический грек, владеющий лавкой, ехать с нами отказался наотрез, но денег на дорогу дал, и мама очень боялась, чтобы её не ограбили. Плавание на небольшом пароходике по Азовскому морю до Керчи. Наглость местных татар (мама была женщиной красивой, яркой, и те норовили заманить её в дом, даже несмотря на присутствие нас с пятилетней сестрёнкой), пока ждали другой пароход, идущий в Севастополь. Огромное и более бурное, чем Азовское, Чёрное море. Какая-то кишечная болезнь и смерть сестрёнки в Севастополе. Шумный, суетливый Стамбул, где каждый норовит тебя обмануть, а «русских» даже если мать — гречанка, ненавидят и презирают. Говорливый капитан-грек на пароходе, идущем в Марсель, так воспылавший «сочувствием к русской гречанке», что взял с нас за проезд только треть стоимости. Теперь-то, повзрослев, я догадываюсь, на что для этого пришлось пойти матери, очень сильно поиздержавшейся на лечение и похороны сестрёнки. Многочисленные острова и островки Эгейского моря. Дым вулкана Этна на горизонте. Портовая суета Марселя. Роскошь, в сравнении с российской действительностью, французских городов.

Но наконец-то наши полугодовые мытарства, в которых отец обвинял большевиков, закончились, и он встретил нас на вокзале парижской столицы, ошеломившей меня.

Мама умерла при родах через девять месяцев после нашего возвращения. И тут же выяснилось, что отец, работавший начальником охраны одной из французских фабрик, во время нашего отсутствия «времени зря не терял»: была у него женщина из парижанок, с которой он даже успел завести дочку. А после похорон мы стали жить вместе. И они даже заключили официальный брак. Отец стал Ивом Роже, я, соответственно, Антуаном Роже.

Ничего плохого о мачехе сказать не могу. Клерк той же фабрики, где работал отец, она, в меру собственного понимания, заботилась и обо мне. И постоянно наставляла: чтобы чего-то добиться в жизни, нужно хорошо учиться. Сначала это было трудно, поскольку язык я знал плохо, но дети осваивают чужую речь куда быстрее взрослых, так что этот фактор не стал для меня помехой при поступлении в военное училище. Ну, а после его окончания командование учло французские награды отца и его связи в эмигрантских кругах, и я оказался во французской военной разведке.

Нужно ли рассказывать, против какой страны я работал? Да, да. Против своей бывшей Родины, где теперь хозяйничали ненавистные и отцу, и мне большевики. Поэтому на перевод в Польшу я согласился с огромным удовольствием: для меня не было секретом, что весной 1941 года начнётся Большая война с СССР, целью которой является не только военный разгром Красной Армии, но и свержение в России власти коммунистов.

Однако, попав в Варшаву, я начал испытывать диссонанс. Меня корёжит просто животная ненависть поляков даже не столько к большевикам, сколько к русским вообще. На меня лично, конечно, эта ненависть не проецируется, поскольку я в их глазах являюсь не русским, а французом: на моей новой родине даже сенегалец, сумевший получить французский паспорт, француз. Ненависть и поляков, и турок, которые британо-французскими планами определены как главные ударные «кулаки» против Советской России.

Нас, группу советников посылали в Польшу в расчёте на то, что непосредственно накануне войны в эту страну начнётся переброска французских дивизий. Три-четыре дивизии, чтобы показать польским вассалам, что мы не отсиживаемся за их спинами. Но вмешался Муссолини, и армия мирного времени была вынуждена отражать его агрессию в Африке и держать границу с Италией близ Ниццы. А размеры мобилизации, задуманной как очень ограниченная, пришлось спешно увеличивать. И пока никакой отправки войск в Польшу: самим солдат не хватает. Вон, половина Туниса уже оккупирована итальянцами, а поляки и без того собрали армию, значительно превышающую по численности французскую.

Помимо осуществления официальных связей между нашей разведкой и польской, в мои обязанности входит информирование начальства о реальном положении дел в этой стране и на фронтах. Ни для кого не секрет, что поляки очень любят прихвастнуть, выдать желаемое за действительное, принизить значение и масштабы неудач. Это в них говорит пресловутая «польская гордость», гонор на их языке. Вот только русские, зная это качество соседей, придали данному слову уже отрицательный оттенок, и оно стало синонимом ничем реально не подкреплённой заносчивости.

Хотя, конечно, следует отдать должное сотрудникам Офензивы, как тут называют разведку, им действительно удалось создать на территории Советской России достаточно результативную сеть агентов. По крайней мере, накануне начала войны польский Генеральный штаб имел достаточно полную картину о численности войск противника, местонахождении войск большевиков, вооружении этих войск. Правда, в течение последнего года «старую» сеть чекисты существенно проредили. Если судить по тому, что связь с агентами пропадала именно после сеанса радиосвязи, коммунисты наладили эффективную службу радиопеленгации.

В то же время, благодаря гениальному ходу с лозунгом о создании на территории Северного Причерноморья государства Израиль, уцелевшие агенты обзавелись массой «добровольных помощников» из числа националистов-иудеев в приграничных областях. Если представители других народов, даже попав в окружение или столкнувшись с многократно превосходящими силами противника, дерутся до последнего, а попав в плен, крайне неохотно «развязывают языки», предпочитая оказаться в концлагере или даже быть расстрелянными, то очень нередко евреи сдаются в плен при первой возможности и охотно рассказывают всё, о чём их спрашивают. А потом ещё и изъявляют желание воевать в составе Войска Польского за «создание независимого государства Израиль». Далеко не все, поскольку и среди евреев большинство уже отравлено коммунистической пропагандой, но значительная доля. Даже среди красных командиров.

Тем не менее, несмотря на все успехи польской разведки и относительно быстрое продвижение войск по советской территории, победы нашим союзникам даются с огромным напряжением. Русские, как им и положено, сопротивляются крайне ожесточённо. Потери польской армии огромные. Только при штурме Минска, из «котла» вокруг которого не удалось вырваться около пятнадцати тысячам красных, польские войска потеряли до двадцати тысяч убитыми и ранеными. В боях за территорию Латвии — только убитыми около шестидесяти тысяч. Прорыв советской 5-й армии к Ровно стоил нашим союзникам пятидесяти тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести, среди которых основная масса — попавшие в плен большевикам.

Конечно, если судить по польской прессе, то эти цифры в четыре-пять раз меньше, но я пользуюсь не газетным враньём, согласно которому половина Красной Армии уже уничтожена с минимальными для поляков потерями, а попадающими мне в руки документами. И они дают более или менее реальную картину развязавшейся бойни. Польская армия начинает выдыхаться уже в боях с первым эшелоном советских войск. Ей требуется оперативная пауза для восполнения потерь, подтягивания резервов и ремонта повреждённой в боях техники.

Потери в боевой технике тоже очень серьёзные. Только безвозвратные потери танков за эти почти полтора месяца составили до семисот единиц. Дошло до того, что специальные ремонтные бригады собирают на полях сражений подбитую или брошенную из-за неисправностей русскую бронетехнику (по относительно достоверным данным, в приграничном сражении большевики потеряли её намного более тысячи единиц) и восстанавливают её для пополнения польских танковых частей.

Сбита почти тысяча самолётов, включая союзные британские, направленные для поддержки поляков. К сожалению, русские сумели нас удивить некоторыми техническими новинками, вызвавшими серьёзные проблемы. Британская авиация несёт большие потери от действий русской, оказавшейся неожиданно сильной. Порой, ничуть не уступающей ей. Насколько мне известно, столкнувшись с этим фактом, островитяне срочно наращивают производство самолётов, а буквально на днях на бывший русский военный аэродром на южной окраине Минска был переброшен сформированный из французских добровольцев полк «Нормандия», летающий на новейших истребителях «Девуатин-D.520». Я был среди людей, встречающих французских лётчиков и «благославляющих» их на победы над большевиками.