Прорыв
Шрифт:
"Господи! Дела-то -- говна-пирога, а двадцать генералов по кругу носятся, держась за сердце".
Последние десять дней он чувствовал себя, как заключенный, у которого кончается двадцатипятилетний срок заключения. Нанес на бумагу десять квадратиков и перед сном перечеркивал по одному.
Восемь осталось, семь, шесть... Последние двое суток Наум уж не смыкал глаз. Ходил по разворошенной комнате из угла в угол. Из угла в угол.
...В Вене Наума встречало "Евровидение". Молодцы с телекамерами снимали полуспящего Наума, зеленую, почти прозрачную Нонку и Динку-картинку, портившую все кадры: она показывала операторам
Наум поглядел на сметанного отлива щеки дамы, источавшей аромат дорогих французских духов "Шанель-5" (это Нонка определила), на массивные золотые подвески в ее ушах и усмехнулся. Этого ей, голубе, не понять.
– - Извините, это большой разговор, а я смертельно устал, -- и он галантно выгнул свою жирафью шею.
– - Два слова!
– - дама заволновалась.
– - Вам делают паблисити!
– - Не надо паблисити! Дайте закурить!..
Пока он закуривал невиданно-длинную папиросу, телеоператоры работали, как черти. Присаживались, скрючивались, пытались поймать худющее, с заострившимся носом, лицо Наума.
– - Правда ли, что вы записали на пластинку Гимн покидающих страну социализма?
– - взволнованно спросила дама, поднося к губам Наума микрофон.
– - Ги-имн? На пластинку?.. Где записал? Во Всесоюзном Радиокомитете?
– Наум захохотал, закачался от смеха.
– - Под Лубянский оркестр записал.
– - И только тут он остро осознал, что свободен. Свободен! Больше не будет Ведьмы! Дирижеров в свадебных костюмах!.. Свободен!.. Он взболтнул длинными ногами, как стреноженная лошадь, ударил ладонью по подошве своего испытанного туристского башмака, отбил матросскую чечетку и пошел по кругу, выкрикивая в восторге слова своего "гимна"...
Тюр-лю-лю, тюр-лю-лю, тюр-лю-лю,
Тель-Авивскую тетю люблю!..
...Мы прибыли встречать Наума затемно. Припали носами к толстым пуленепробиваемым стеклам аэропорта Лод, его "застеклили" после стрельбы по людям японцев-смертников из "Красной Армии". На ленточных транспортерах выплывал багаж. Туристские, из крокодильей кожи или цветного пластика, саквояжи и -- изредка -- картонные, трехрублевые, с обитыми краями, "еврейские" чемоданы, как их называли тогда в Москве.
Объявили о посадке самолетов "Сабена" из Копенгагена, "Эль-Франс" из Цюриха. Из Вены самолетов не было.
– - Спокойнее, граждане Гуры, -- возбужденно произнес Дов.
– - Самолеты компании "Эль-Аль" -- это наши, еврейские, самолеты. Им не к спеху.
Явилась Геула, которую встретили добрыми ухмылками. Человек не религиозный, она неделю назад отправилась к Стене Плача, незаметно, как ей казалось, запихнула в стену, между белыми глыбами, записку к Господу, чтоб Науму удалось вырваться...
Когда Наум появился часов через пять после нашего приезда, он, обняв сразу и отца, и мать, которая плакала на его плече, отыскал взглядом Геулу и закричал:
– - Гуля! Ленинградское ГБ тебя ищет по сей день, чтоб присобачить к очередному процессу...
Оказалось, Гиллель Шур, который сидит по "кишиневскому", передал из лагеря, что видел в своем следственном деле вкладыш -- запрос: "Левитан Геула, проехала контрольно-пропускной пункт в одном направлении..."
– - Не успели тебя прирезать, гуманисты!" -- восторженно
проорал Наум.Он целовался со всеми, тряс, ощупывал. И года нет, как расстались. А мать подалась, под глазами тени. Отец, Дов просто обуглились. Отец, вроде, усох, шея худая, жилистая. У Дова проседь в бороде.
Вспомнилось, как в одной из сходок под Москвой, когда собрались евреи, подошел к ним старый цыган из табора и принял их за сородичей из табора по соседству. "Романы?" -- спросил. "Нет, евреи!" -"Ай, врешь, романы!" -Романы?
– - весело спросил Наум.
Захохотали, закрутили Наума. Дов, не теряя времени, дернул Наума за руку и принялся объяснять, кто за этот год скурвился, с кем не надо разговаривать. Чаще всего он произносил слова "Мисрад Ахуц". Наум на радостях не воспринимал ничего. Потрогал бороду Дова.
– - Как проволока! Как тебя бабы терпят?
– - Не терпят, -- Дов вздохнул, хотел что-то добавить, но тут вдали раздался глухой взрыв.
Солдат с автоматом "Узи" спросил носильщика деловито: -- Внутри? Снаружи?
Носильщик ответил, что снаружи, и солдат зашагал спокойнее: не его участок.
Наум поглядел на аэропорт, спросил без удивления: -- Галина Борисовна и тут достает? Любовь до гробовой доски... А где Сергуня? Сергуня жив?!..
Выяснилось, что Сергуня остался дома. Он, известно, гастроном. Взялся готовить по случаю приезда Наума острые израильские закуски Салаты.
Сергуня встретил Наума в белом бумажном колпаке, полез целоваться.
– - Погоди, -- сказал Наум, отталкивая его.
– - Ты чего плел по "Голосу Америки" насчет Меира Кохане? А?! Попадись ты мне тогда под горячую руку...
– - С-сыны, сегодня не надо!
– - просвистел-прошелестел Иосиф. Больше об этом не говорили. Но у Сергуни лицо погрустнело, хотя салаты и острые израильские "хацилим" хвалили громче обычного.
Когда графины были опорожнены, Дов сбегал за добавкой, принес отвратительную сивуху с наклейкой "Водка прекрасная". Наум по-пробовал, изумился: -- И тут наклейки врут?
Дов разлил сивуху по стаканам, Иосиф встал и сказал со слезами в голосе.
– - Ну, теперь, слава Господу, все Гуры на воле. В своем государстве. Споем, евреи?
И запели евреи в своем еврейском государстве: -- По До-ону гуляет, по До-ону гуляет, да э-эх! по До-ону гуляет казак молодо-ой!..
Наум начал искать работу с первого дня. "Вправе ли я пойти в ульпан, учить иврит, если в Москве я объявил себя преподавателем иврита?" Гуры решили, что Наум, как всегда, шутит. Какое! Он оставил в ульпане под Иерусалимом Нонку и дочь, а сам решил двинуться вдоль Израиля.
– - За меня золотом плачено, -- сказал он отцу.
– - Бедная страна, а не поскупилась. Обязан вкалывать с первой минуты.
Для начала он позвонил Шаулю бен Ами, поблагодарил за "выкуп". Голос у Шауля потеплел:
– - Слушай, ты первый русский, который сказал мне спасибо... Что ты привез? Два изобретения. Электронный прибор "поиск"? Поиск чего? Нефти? Газа? Урана?.. Локатор дальнего обнаружения? Это все не по моей части. Иди на "Таасию Аверит"! Это наш исследовательский центр.
И на другой день голос Шауля не потерял прежней теплоты.
– - Что?.. Требуют двенадцать характеристик от старожилов? Теперь, вроде, шесть?! Нет, двенадцать?! Слушай, Наум! Ты -- ученый. Ты можешь стать на их точку зрения. Тебя они не знают...