Прорывая мрак времен

Глубоко дыша, Выходцева прикрывает на секунду глаза — шумы утихают, тянущаяся боль притупляется. Отлепившись от забора, Катя ускоряет шаг. Быстрее домой! Лечь, поспать. Глядишь, всё пройдёт.

Тишину прорезает гудение моторов. Белоснежный лимузин неспешно едет по ходу движения, а по встречной полосе мчатся чёрная иномарка и зелёная «копейка».

«Opel» пролетает с жутким металлическим побрякиванием. Жигули тарахтят так, словно готовятся отдать концы, но хозяин решил перед смертью во что бы то ни стало пронестись на предельной скорости: «Погибать, так с музыкой».

Катя едва успевает отскочить от бордюра. Вот же придурок! Машину ещё и заносит… Вероятно, водитель пьяный.

Мысль испаряется — сверкающе-ослепляющий лимузин, так и кричащий: «я дорогой!» замедляет ход и, вильнув к обочине, тормозит. Затенённое окошко приспускается, оттуда вылетает серое облако сигаретного дыма; вырываются громкие звуки песни группы «Каста» — «Закрытый космос».

— Девочка, ты не заблудилась? — в проёме показывается раскрасневшееся лицо жирного мужика.

Нехорошо… Катя испуганно шарахается и мотает головой так рьяно, что даже в шее хрустит. Сердце сбивается с ритма, в груди сжимается от плохого предчувствия.

Белоснежная дверца распахивается, толстяк вылезает из машины. Большой, лысый. Выходцева затравленно отступая, бросает взгляды по сторонам. Никого! Упирается спиной в забор. «Люди помогите!» — крик отчаянья так и, не вырвавшись, застревает в пересохшем горле. Мужик плотоядно улыбается:

— Давай, мы тебя подвезём?

Риторический вопрос вводит в ступор. Из лимузина раздаётся многоголосый смех. Страх расползается по ногам и рукам, обвивая как жертву паутина. Катя открывает рот — губы каменеют, не желая шевелиться, язык онемевает.

Чего стоять, бежать надо! Через не могу, сдвигается с места — увернувшись от жирдяя, бросается прочь. Из машины, словно хищник из кустов, выскакивает второй. Тощий, кривоногий. В потрёпанной футболке и протёртых джинсах. Лицо в оспинах. Холодные глаза с диким блеском. Растопыривает руки:

— Держи суку! — гогочет в бешеном азарте.

Ловко отскочив в сторону, Катя юркает мимо и не оглядываясь, бежит, что есть сил. Позади раздаётся нарастающий топот и шумное пыхтение.

— Не уйдешь… — настигают пугающие голоса.

Накатывает животный ужас, жар от чувства опасности, неминуемой беды. Уже ощущаются крепкие невидимые пальцы. Касаются ледяными щупальцами, ошпаривают сильнее огня.

Не убежать! Твари поймают…

За плечо резко дёргает обратно. Ноги запинаются — в тело словно мириад игл втыкаются разом. Почва ускользает, и Катя ухает навзничь. Руку выворачивает с адской болью — нагнавший подонок неумолимо тащит по тротуару. Лица мужиков маячат на фоне пасмурного неба сплошным тёмным пятном. Асфальт обжигает спину и ягодицы. Выходцева кричит, визжит, извивается, лягается, царапается дикой кошкой. Злобное шипение мужиков сопровождается грубыми, безжалостными рывками — собственные зубы клацают в такт, на губах сладковато-солоноватый привкус. Хлесткие пощёчины оглушают, от звона в голове реальность ускользает. Только запал борьбы за жизнь иссякает, Выходцева обессилено распластывается на земле, вмиг оказывается на ногах. Подонки будто манекен с пола подняли — перед зарёванными глазами расплывается наглая рожа тощего. Победоносная улыбка, не сулящая ничего хорошего. Жажда жить просыпается с новой силой:

— По-мо-ги… — истошный крик отчаянья рвёт связки, но обрывается — жгучая боль в затылке вспыхивает взрывом звёзд, мир окутывает сумрак.

* * *

Невесомость давит на голову. От качки подташнивает, точно плывёшь на надувном матраце по волнам. Подняться невозможно, солнце перегревает голову. Наступает апатия — пусть будет, что будет, но нарастающий шум, как назло, режет по ушам. Горло стеснено удушьем. Катя судорожно вдыхает и распахивает глаза — изо рта выплёскивается едкая жидкость. Внутри горит, шею не отпускает «удавка» — сдавливает сильнее, в носу стойкий запах спирта.

В запале пробуждения, тщетно рвётся из капкана, но, ни руки, ни ноги не слушаются, как прикованные; дёргается, избавляясь от цепкого хвата — безрезультатно. Кислорода не хватает, сознание то уходит, то возвращается. Вынырнув очередной раз и глотнув воздуха, Катя заходится надсадным кашлем. Гогот мужских голосов смешивается с орущей музыкой. Челюсть сдавливает, будто клешнями. От скрежета собственных зубов хлыщут слёзы — горлышко бутылки резким толчком входит в рот. Выходцева отчаянно крутится, избегая нового приступа удушья, но внутри уже булькает, клокочет. Огненная жидкость втекает в глотку. Шею вновь сдавливает, приковав на месте.

— Ничего, сучка, — хрипловато смеется толстяк. — Это вкусно.

Грубовато выдёргивает бутылку: Катя глотает спасительного воздуха. Едкая влажная пелена застилает глаза. Они так болят, что открывать не хочется. Снова кашель раздирает горло. Мучитель рывком поднимает чуть выше и вдавливает в спинку сидения. Над ухом вжикает воздух, щёку обжигает словно кипятком. Даже «ох» застревает внутри. Всплеск звуков истончатся, сливаясь в один писк — высокий и протяжный. Катя прижимает онемевшую ладонь к лицу — на саднящих губах привкус металла, язык опух.

Ещё удар… Картинка ускользает — чёткости нет. Образы блеклые, размазанные… Мужские физиономии, искажённые оскалами, ухмылками… Жирный, откинув голову, разражается безудержным смехом… Фокус то проявляется, то пропадает. Мелькает огромный кулак, и скулу который раз опаливает огнём. В голове проносится звон стекла и новый свист воздуха. Раздаётся хруст — лицо словно вминает в стену. Нос не дышит, во рту мелкие сколки, теплая, сладкая жидкость…

— Щас я тебе дам, — хохоча, хрипит жирный.

Перед глазами расплываются очертания покачивающегося прозрачного пакетика с белыми капсулами. Как в замедленной съемке — туда-сюда. Они завораживающие точно гипноз и пугающие до чёртиков. Катя отшатывается из последних сил, дыхание снова перехватывает — толстяк заваливается сверху, давая массой:

— Лежи, — шелестит едва различимый голос над ухом. Жирдяй подрагивает, обжигая похотью и наслаждаясь властью.

Вновь рывком откидывает на спинку, позволяя глотнуть воздуха. Выходцева, хватаясь за горло, судорожно вдыхает. Чья-то нога в чёрной, начищенной до блеска туфле толчком упирается в грудь. На шее смыкаются цепкие пальцы, вынуждая открыть рот. Катя вымученно мотает головой: нет… «Тиски» перескакивают на челюсть, нажимая с такой силой, что Выходцева машинально разлепляет губы. Вместе с воздухом попадает таблетка, и следующая порция водки. Мерзкий скрип зубов повторятся, стекло бренчит, в горло льется порция горячительного. Выходцева силится выплюнуть жидкость, но сжатый нос, вынуждает сглотнуть. Резко легчает, отпускает — Катя заходится судорожным кашлем и вскоре проваливается в невесомость…

Сноп искр летит каруселью и возвращает в мир слышащих. Свинцовые веки удаётся поднять не с первой попытки. Нет сил даже кричать, на щеках жжёт. Потное, лоснящееся лицо перед глазами — толстяк усердно пыхтит:

— Хочу, чтобы видела, — опускает голову. Сопя, побрякивает металлом, явно сражаясь с ремнём. Плотоядно улыбается и бедро словно обжигает крапивой. Раздаётся треск ткани. Жирдяй враз подтаскивает за ляжки к себе. Недолго пристраивается между ног. Толчком качается вперёд — боль пронзает низ живота, с губ срывается лишь непонятный звук…