Прощальный подарок зла
Шрифт:
— Разумеется, внешность его должна быть ужасной, отвратительной, это понятно, — сказал гость, — но достаточно ли этого?
Он опять надолго задумался, не выпуская из рук щипцов. Покачал головой, словно сам себе возражая, потом кивнул, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями.
— Пятьдесят лет назад отшельник Хаджи Халиль Рухолаку, покинув свою пещеру, целых четыре месяца шел в столицу, чтобы нижайше высказать султану свои соображения касательно одной области империи, название которой я не хочу сейчас упоминать. Область эта в те времена стала главной проблемой в государстве. Она уже давно требовала отделения, и эти требования поддерживались некоторыми европейскими странами, расположенными по соседству. Большая имперская политика требовала сохранения мира с этими странами, но, с другой стороны, султану было жаль лишаться
Тут гость заговорил тише, потом — каким-то неестественным голосом, а потом опять стал говорить своим голосом и громко, словно такие модуляции помогали ему наилучшим образом передать совет отшельника. Речь шла о вожде, которого следовало поставить во главе движения за независимость упомянутой области. Пока Османское государство управляло этой страной, оно могло сделать так, чтобы во главе восстания оказался нужный человек.
— Тебе может показаться, что сделать это проще простого, и ты совершенно справедливо возразишь, что не было никакой необходимости отшельнику Рухолаку четыре месяца идти по бездорожью, чтобы донести до султана эту нехитрую, почти детскую мысль. И мне так показалось, когда я услышал об этом впервые. Но подожди, Бекир Али. Все не так просто.
И словно рассказывая сказку, гость поведал о совете отшельника, который, к удивлению Бекира Али, был совсем не таким, как он предполагал. Во главе движения за независимость нельзя было ставить человека, преданного Османскому государству, ни в коем случае; настаивал отшельник, потому что человек верный, как бы он ни маскировался, рано или поздно будет раскрыт. Вождем движения нужно было сделать… человека… совсем другого рода…
Бекир Али не верил своим ушам. Будущий вождь должен был быть человеком, которому есть что скрывать. Что-то такое дурное, что очень хочется вырвать из своего прошлого. Скажем, он задушил собственную мать, или у него есть постыдная болезнь, или порок, вроде склонности к противоестественной любви, которая в некоторых странах считается непростительной даже для обычного человека, не говоря уже о вожде.
— Тебе, конечно, сразу пришли на ум секретные досье, которые можно использовать для шантажа? Я уверен, что ты именно об этом подумал, Бекир Али.
Хозяин дома смущенно улыбнулся, словно его уличили в чем-то предосудительном. Он и в самом деле подумал о секретных досье. У него их было одиннадцать, и не только на своих противников, но и на помощников.
— Я ведь сказал, Бекир Али, не спеши. — Гость укоризненно погрозил ему пальцем. — Секретные досье? Ни в коем случае! Только в государствах, еще не вышедших из детского возраста, где у людей ветер гуляет в голове, могут этим заниматься. Заявляются с досье в руках к человеку и тычут ему прямо в физиономию: мы, мол, знаем, что ты брал взятки с кожевенника, или обрюхатил собственную тетку, или плевал в храме, поэтому делай, что мы тебе скажем, иначе горе тебе. — Гость покачал головой. — Нет, Бекир Али, так поступают только в государствах-недоростках. Наша древняя империя никогда не опустится столь низко. Мы даем возможность судьбе и времени действовать самим. Мы только выбираем подходящего человека, а затем отходим в сторону. Как говорится, умываем руки, оставляя человека наедине с собственным демоном… Но вернемся к области, о которой шла речь, и к совету отшельника.
Властитель выслушал совет и отдал приказ действовать точно в соответствии с ним. Нашли человека, у которого был один из упомянутых пороков, и потянули за все возможные ниточки, чтобы именно он стал правителем области. Сказать по правде, у него не было ни малейшего желания быть этим правителем. Может, он стыдился своего давнего порока, кто знает. Тем не менее было сделано все возможное и невозможное, чтобы именно его провозгласили вождем. Так и случилось, и вскоре область в самом деле откололась, но султан, хоть и посетовал, все же был спокоен.
— Дождь снова зарядил, — проговорил гость прежде чем продолжить свое повествование. Теперь он уже явно словно сказку рассказывал, пару раз даже прибегнул к фразам вроде: "И прошло лето, и наступила зима", — напомнившим Бекиру Али сказки его бабушки,
когда та баюкала его в детстве.— И вот вскоре совет мистика Рухолаку принес свои плоды. Отгремели первые празднества и торжества, и молодой вождь впал в черную тоску. Внутреннее беспокойство, связанное с давнишним его грехом, мучило его, не давало житья. Он-то думал, что стер с себя это пятно, но теперь, когда он стал вождем, у него вновь возникло подозрение, что об этом помнят. Червь сомнения грыз его днем и ночью. Сначала он ломал голову, кто мог знать об этом, а кто нет, кто мог бы рассказать другим, а кто промолчит. Ему было невыносимо думать, что по вечерам, собравшись в кругу друзей, люди смеются над ним: "Ах, что за вождь! Видели, как он надувается перед марширующими войсками и стучит кулаком по столу на заседаниях правительства? Знали бы вы, как несколько лет назад… в задней комнате… в таверне некоего…" Ну да ладно, не будем вдаваться в непристойные детали подобных бесед. Для вождя были нестерпимы эти сомнения и мучения. И однажды произошло то, что и должно было произойти: мрачный, бледный, измотанный бессонными ночами правитель решил, что необходимо что-то предпринять. Положить конец пересудам на свой счет. Покарать шептунов. Убить, если потребуется. Убить, — повторил гость. — Сначала тех, кто говорил. Потом тех, кто мог говорить. Потом… тех, кто знал… или мог знать.
Бекир Али с нетерпением ждал, когда же голос гостя снова вызовет в нем то приятное ощущение засыпающего мальчика, слушающего сказку.
— Подозрения все сильнее терзали правителя. И вот он начал наносить удары. Но трудно было выяснить, кто мог знать его тайну, а кто нет. Поэтому он начал уничтожать подозреваемых, не щадя никого, включая всех их родственников. Затем всех их друзей. Дальше — больше. Поначалу для этого нужно было какое-то оправдание. Выдумали то, что всегда выдумывают в таких случаях: антигосударственный заговор. Преступления раскрывались одно за другим. Ведь преступление, как собаку, привлекает запах другого преступления, а за ним — еще одного и еще. Но для того чтобы создать атмосферу преступности и страха, потребовалась соответствующая государственная машина.
Однако, как тебе, вероятно, известно, Бекир Али, Европа не так терпеливо, как мы, относится к подобного рода делам. Они там у себя выдумали всякие страшные слова: «тирания», "диктатура". И боятся их больше чумы. Так что мы знали, что однажды победоносная Европа сурово осудит своего любимчика. А у нас не было никакой необходимости настраивать его против Европы. Он и сам восстал бы против нее.
Гость коротко рассказал о том, как произошло сначала охлаждение, а затем и открытый конфликт вождя с Европой. Потом, как и ожидалось, вождь обратил свой взор в сторону Азии.
— Однажды он должен был к нам вернуться, Бекир Али, как и предвидел святой мистик, да пребудет его душа в мире там, где она сейчас. Должен был вернуться, потому что мы были для него единственной защитой. Наш принцип был простым и ясным: делай что хочешь, раз теперь ты хозяин, ты сам себе голова, но знай, что долго ты так не протянешь. А к нам — добро пожаловать. И он в самом деле вернулся к нам вместе со своей страной, которой правил до конца своих дней.
— Да благословенна будет его душа! — проговорил Бекир Али, вздохнув так осторожно, словно перед ним была свеча, которую он боялся загасить.
— А дождь, смотри-ка, перестал, — задумчиво произнес гость.
Бекир Али, словно человек, которому не терпится почесаться, все ждал момента, когда можно будет завладеть железными щипцами и как следует помешать угли в жаровне, а когда такая возможность представилась, почему-то не стал этого делать. Ему померещилось, что если он возьмет в руки железяку, то совершит что-нибудь непоправимое: вместо того чтобы помешать угли, ударит гостя по лицу — раз, другой, третий. Он мысленно пожаловался Богу, зачем Он посылает ему такие искушения, помолился и глубоко вздохнул.
— Ты, конечно, спросишь, а пристало ли нашему благословенному государству использовать столь низменные, грязные средства, чтобы обеспечить себе верных союзников.
Он посмотрел Бекиру Али прямо в глаза, словно беззвучно повторяя вопрос.
— Э-э, как сказать… по совести говоря… — пробормотал Бекир Али.
— Ты вправе задать такой вопрос. Тут нет ничего предосудительного. Все, кто впервые узнавал об этом, задавали. Ответ, Бекир Али, очень простой: любые средства хороши, если речь идет о нашей победе. Ты меня понимаешь?