Прощание еврейки

Клара Захаровна принялась застегивать чемодан. Но порядок вещей оказался нарушен, и крышка не защелкивалась, упираясь в развернутую ступню протеза.

Клара Захаровна вынула протез, закрыла чемодан, тут же уплывший за черный покров, и проследовала на посадку.

Она несла протез в руках и умудрилась помахать им, обернувшись на прощанье.

Встреча

Аптека около дома по воскресеньям закрывалась в 16 часов, и Василий Иванович отправился в центр - там аптека работала круглосуточно.

Сошел с троллейбуса и - через сквер, чтобы сократить дорогу.

В Чернигове в начале июня цветет все, что может: акация, жасмин, флоксы, мальвы, дикие розы, медуница и сотни неведомых никому, кроме работников зеленхоза, растений.

Василий Иванович присел на скамейку, снял дырчатую шляпу и зажмурился. Чистый рай!

Просидев несколько минут, открыл глаза и увидел: на другом конце лавочки примостился дядька с кипой газет. Чудной дядька - в несерьезной желтоватой курточке-размахайке, в кепочке с огромным козырьком, в темных очках, рассматривал газеты, решая, с которой начать.

Василий Иванович посоветовал:

–  “Деснянку” можете прямо теперь выкинуть! Опять брешуть! А в “Фактах” статья крепкая!

Дядька снял очки. И тут Василий Иванович его узнал:

–  Фимка! Ефим! От это встреча на Эльбе!

–  Василь?

Обнялись. Василий Иванович не мог поверить:

–  Фимка! Ты ж, говорили, в Америке, и давно… Шо тут делаешь? Потянуло! На вареники, значить!

–  Фимка-Фимка. А я ж Нумович. В Америке отчества не признают - тоже Фима да Фима. До семидесяти пяти дожил - а все Фима.

–  Ну рассказывай! Это ж надо!

–  Приехал в родной город, так сказать.

–  Сколько тут?

–  Три дня. В техникуме нашем был. На Троицкой горе, на Валу, на Десне - катером возили до Днепра. Укачало.

–  И что, специально приехал или так, куда по пути?
– Василий Иванович смотрел на Ефима и не мог поверить, что видит его.

–  Специально. Ничего тут не поменялось!

–  Центр! А ты на Лисковцу или к Александровке подъедь - высотки такие, шо дух спирает! По двадцать два этажа каждая!
– гордо сказал Василий Иванович.
– Растет Чернигов! Скоро до Киева добежит!

–  Ты-то с квартирой?
– поинтересовался Ефим Наумович.
– Я папаши твоего халупу помню.

–  Э, халупа! Где та халупа! В семьдесят седьмом получили - трехкомнатную. Огроменная! 53 метра. Хочь собак гоняй. Теперь с Наталкой вдвоем остались - дети поразъехались, мы с ней пануем. Наталку помнишь?

–  Помню. Трио строительного техникума исполняет романс Глибова “Стоить гора высокая, по-пид горою гай”. Самодеятельность первой марки!

–  Ага. Наталка и теперь поет: “А молодисть нэ вэрнэться, нэ вэрнэться вона”. Помнишь: она запевает, а ты по второму разу: “Нэ вэрнэться, нэ вэрнэться”…

Ефим Наумович вздохнул:

–  Дураки, накаркали… Ты, Василь, какой был, такой остался.

–  А шо, я всю жизнь худой. Это ты в Киеве на руководящей работе живот наел. Мне еще в 68-м рассказывали, видели тебя наши хлопцы. Теперь режимишь? Как я стал. Меньше весу - больше жизни.

–  Да я не в том смысле. Вот мы с тобой пятьдесят пять лет не виделись. Фактически с техникума, вся жизнь прошла. А ты так со мной говоришь, будто года два.

–  Какая разница - два, пятьдесят два. Сам сказал: прошли-проминули. Ты лучше скажи, как в Америке.

Ефим Наумович в который раз воспроизвел рассказ про то, как устроены дети, какая у них зарплата, как внуки учатся и говорят по-английски без запинки.

–  Хорошо!
– Василий Иванович стукнул кулаком по колену.
– А от я никуда б не поехал отсюда. Ты понюхай кругом - рай! В Америке чем пахнет?

–  А ничем.

–  Ну вот… Как личная жизнь?

–  Смотря с каких пор рассказывать. Жену еще тут похоронил. Она по женской линии умерла, молодая была. Там пробовал сойтись - не получилось. А так ничего - живу отдельно от детей.

Помолчали.

–  Не искал меня, то есть нас?
– спросил Василий Иванович.

–  Не искал. Зачем? Видишь, ты и сам пришел.

–  Так то случай, - протянул Василий Иванович.
– Я в аптеку шел, а тут ты - стиляга! Если б не твои газеты - так не узнал бы. И мимо пошел.

–  Ну и пошел бы, - раздраженно ответил Ефим Наумович.

–  Сердишься? А чего - так склалось, как склалось. И у тебя семья, и у меня семья. Ну что, до свиданья?

Василий Иванович поднялся, протянул руку.

Ефим Наумович отмахнулся:

–  Да посиди, сейчас потихоньку пройдемся - ты меня до гостиницы проведешь, вместе в аптеку зайдем, посмотрю, чем у вас тут лечат.

Посидели. Ефим Наумович рассказал про новый дом, купленный сыном, - хорошая кредитная история, потому и позволил себе.

–  А давай в “Макдоналдс” пойдем, тут рядом, - предложил Василий Наумович.
– Пивка возьмем, черниговского, лучшее в мире, я в газете читал, выпьем за дружбу народов, - и потянул Ефима Наумовича за рукав, как в молодости.

–  Вообще-то мне пива нельзя. Да и макдоналдсов тоже. А-а-а, пойдем!
– Ефим Наумович рассовал газеты по карманам и осторожно поднялся со скамейки.

В “Макдоналдсе” Василий Иванович вспомнил:

–  Ой, Наталка дома с ума сходит! Я ж на час пошел. Обожди, найду, откуда позвонить… И карточки автоматной нет… Счас на раздаче спрошу…

–  Не рыпайся! На!
– Ефим Наумович протянул мобильник.
– Звони. Кругом - через Америку в Чернигов.

–  Освоил! А мне вроде ни к чему, - Василий Иванович взял телефон, повертел, рассматривая, вернул.
– Дорого выйдет.

–  Говори номер, сам наберу. Темнота.

Василий Иванович диктовал, а Ефим Наумович аккуратно, как-то даже с любовью, тыкал в крошечные кнопки.

–  Але! Наталка! С тобой будет говорить супруг, - деланным “телефонским” голосом прогундосил Ефим Наумович.

–  Але! Наталка! Это я. Ага. А хто той дурак, шо глупости по телефону говорит - угадай. Нет. Нет. Фимка! От так тебе и Фимка. Приехал. Ну я тебе дома расскажу, а то тут деньги американские капают.

Схватив Ефима Наумовича за плечо, Василий Иванович убедительно просил: