Прощание еврейки
Шрифт:
– Это на что намек?
– удивился Иосиф.
– На твои еврейские штучки, - многозначительно сказала Римма и будто прикусила язык.
– Но, впрочем, что взять с игрушки.
Иосиф пропустил большинство ее слов мимо ушей, но в голове что-то застряло и просилось наружу для дальнейшего прояснения.
Иосиф вместе с Риммой сортировал бумаги Аркадия Моисеевича, упаковывал ценности - картины, книги, посуду и прочее профессорское добро.
За делами вроде невзначай сказал:
– Римма, ты меня попрекаешь еврейскими штучками. Я считаю, что незаслуженно. Я никому никогда не мешал. Я сам, на свои
Римма засмеялась, как она умела:
– Ты на какой планете живешь, Йося? Ты что, не слышал, что теперь за еврейские книги людей сажают в тюрьму? Людей на профилактические беседы вызывают куда надо за настроения в Израиль ехать. Вплоть до увольнения с работы. Это за настроение. А за твердое намерение что хочешь бывает. И в подъездах бьют, и калечат. Недавно вся Москва гудела, посадили одного. За то, что организовал кружок изучения еврейского языка иврита. И книг у него, между прочим, изъяли много. И вообще еврейский вопрос поставлен остро. С книг начинают, а там разматывают до основания. А у тебя в сарайчике полно такого было, за что можно получить срок на полную меру.
– Почему ты знаешь, что “было?” - Иосиф только тут ухватил ниточку, которая болталась у него в голове с утреннего разговора.
Римма уперлась глазами прямо в глаза Иосифу.
– Потому “было”, дорогой Йосенька, что теперь у тебя в сарае пусто. А в сарае пусто, потому что я лично ломиком скобочку вытащила, я лично людей наняла, и они книги твои и прочее барахло аккуратненько выкинули, чтобы ты нас всех не подвергал неприятностям. И, во-первых, своего сына Исаака, и своего внука Сашу. Про себя не говорю. Я в твоей жизни всегда находилась не в счет. А Саше расти и Исааку расти по должности. А про тебя любой в Козельце знает, что ты отъявленный сионист и только ждешь момента, чтобы проявить свои взгляды на деле. А твои книги - это улики. Знаешь такое слово? Из-за бумажек вся жизнь может пойти насмарку. Тебе же бесполезно объяснять, упрашивать. Я свою семью защищала. И перед тобой не вижу и не чувствую никакой вины.
Римма высказалась и ни разу не моргнула.
– Куда свалила?
– спросил Иосиф.
– Куда-куда… Куда надо, туда и свалила. Куда самосвал доехал, туда и сбросили. Осень же была, развезло по колено, не слишком разъездишься.
– Значит, ты акцию устроила. Окончательно решила вопрос.
Римма, конечно, изготовилась к беседе на повышенных тонах. Но Иосиф собрал свои вещички в тот же чемодан, с которым приехал, положил ключи от дома на стол и в полной темноте двинулся на станцию.
Ночь пересидел на скамейке в зале ожидания, а первым рейсом - в Козелец.
С вокзала домой не пошел, пересел на другой автобус и отправился на участок. Сарая не было. Надел обнесен редким заборчиком - как раз из сарайных досок. Иосиф узнал по приметам: где-то знакомый сучок, где-то щербина, где-то трещина. Походил, на чемоданчике посидел. Собрался уходить - вспомнил про дредл. Вынул из чемодана, запустил на земле. Волчок уперся в рыхлую почву и не раскручивался.
Увяз. Иосиф решил, что так тоже неплохо, что-то вроде малюсенького деревца. Подгреб ладонями землю, посадил дредл поглубже:– Вот так, Аркадий Моисеевич. Вот таким путем и образом. Вы только не волнуйтесь. Вы только не волнуйтесь.
Мирра встретила Иосифа хорошо. Стала расспрашивать про Аркадия Моисеевича. Узнав, что тот умер, пожалела о его кончине.
– Ну, Иосиф, ты прямо похоронной командой работаешь. Бедный. Ну что ж, свой долг перед Аркадием Моисеевичем выполнил. Глаза ему закрыл. Не в одиночестве умер человек. Это главное. От сердца скончался?
– Да, от сердца.
– Что ж мне не сообщили? Римма с Исааком убиваются, наверное. Они очень его уважали.
– Исаака не было. Мы с Риммой в последний путь провожали. Римма не захотела тревожить Исаака. У него на работе много неотложных дел. А я теперь свободный от обязательств. Буду снова устраиваться в клуб.
Мирра обрадовалась:
– И очень прекрасно. Мне намекают, что пора бы на пенсию выходить, отдыхать. В связи с тем, что ты вернулся, я, пожалуй, уйду-таки. Займусь наконец домом на полную силу. На участке работы полно. Мы сарайчик снесли, а то из райисполкома интересовались: столько лет не обрабатывается земля, нарушение получается. Грозились отобрать.
Мирра с опаской взглянула на Иосифа.
– Снесли так снесли. Раз по закону не положено, значит, не положено.
По приезде Иосиф сразу не спросил про детей, и Мирра рассказ не завела.
Между тем Эмма готовилась к замужеству. Судьба свела ее с молодым военным, прибывшим по распределению на место службы в Козелец. Мирра одобрила выбор и готовила торжество на тридцать персон в столовой “Хвыля”.
Вене оставалось служить полгода. Злате - полгода учиться в библиотечном. Марик и Ева - в школе на “хорошо” и “отлично”. Лучше не придумаешь, как все удачно получается.
Иосиф узнал про Эмму в обед и принял факт спокойно. Спросил, когда свадьба. Оказалось, через три дня.
– И сколько они женихались?
– спросил Иосиф.
– С месяц. У них любовь с первого взгляда, - гордо ответила Мирра.
– Могли бы и повременить. Проверить чувства.
– Ай, Иосиф! Теперь не проверяют. Павла в другую часть переводят - в Чернобыль, так хотят все оформить до отъезда. А там и для Эммочки место есть - она узнавала, в медсанчасти. И Веня из армии вернется, там какое-то строительство громадное затевают - надо же ему где-то работать. У нас захолустье стало, работы не найдешь. И Златочка в Чернобыль переберется… И мы с тобой к детям под крыло… Это ж чистый рай! Одна Припять чего стоит! Йося, мне кажется, мы с тобой начнем новую жизнь. Не обижаешься, что я так думаю? Не отвечай, а то я знаю, ты испортишь. Ты молчи, молчи, Йосенька.
* Дредл (идиш), или свивон (иврит) - волчок, на боковых сторонах которого написаны соответствующие буквы. На праздник Хануки дети запускали волчок и играли на деньги, выдаваемые специально для этого взрослыми. Волчок крутился, а дети приговаривали: “Чудо великое случилось там”, если дело происходило в Европе. В Израиле менялось одно слово: вместо “там” говорили: “здесь”.