Прощание с Джоулем

Нюхательный чай ЮВК был действительно очень высокого качества. После двух носовых затяжек этого чая, обычно сильно краснел лоб, отчего красноголовые и получили свое название. Чай СЗК был гораздо более низкого качества и после него сильно синели губы. "Вот и вся наша идеология, - думал Кесс, затягиваясь сигаретой.
– Вот и весь этот чертов Лизм-Низм".

– И ведь бункерный праздник еще толком не кончился, - говорил Шум, обильно сплевывая под ноги какого-то раскормленного штабного.
– А я ведь еще вчера вечером пил "Бункерную Особую" с их старшим сержантом.

– С Момом?

– С ним. Мы ведь с ним друзья-приятели еще по старому фронту. Не один и не два бункера вместе обмыли. Знаешь, у него в прифронтовом городе есть секретная квартирка и я там часто зависал со своими ребятами. Проститутки у ЮВК замечательные. И чай.

– А у нас лучше галеты и шоколад.

– Смотря на чей вкус. Я уже давно подумываю - а не перейти ли мне на сторону ЮВК? Вместе со своими ребятами? Как считаешь, Кесс? Просто ради разнообразия?

Кесс понял, что Золотой Шум шутит и решил поддержать шутливый разговор.

– Неужели ты готов предать наш Лизм, а, Шум?

– Легко. Я же не какой-нибудь непримиримый лист. Я человек мирный и большой ценитель хорошего чая.

– И проституток?

– Ага.

– Скользкий ты человек, Шум.

– Ладно, - Шум бросил окурок на сапог пробегающего мимо штабного и потянулся всем телом, громко хрустнув золотыми суставами.
– Все это ерунда. Интересно вот что - завалили Мома сегодня ночью или нет?

– Труповозки до утра по полю ездили.

– Наверное, завалили Мома, - грустно сказал Золотой Шум.
– Плакала наша секретная квартирка. Будь проклята эта война.

– Будь проклята война, - Кесс бросил окурок под ноги худосочного штабного, с испитым лошадиным лицом.
– Так ты не знаешь где мне найти Оу?

– Оу Золотоножку, командира четвертого, или Оу Дурноглаза из контрразведки?

– Командира четвертого.

– Тебе нужно вернуться назад и свернуть во второе правое ответвление, потом пройдешь метров сто. Там под лампочкой будет железная лесенка. Спустишься по ней и пройдешь ко второй двери по левой стороне. За ней и сидит твой Оу Золотоножка, командир четвертого батальона.

– Спасибо, Шум.

– Не за что.

Они обменялись крепким рукопожатием (Кесс сразу почувствовал под кожаной перчаткой твердое золото суставов, и почему-то горько пожалел Шума). После рукопожатия они быстро разошлись в разные стороны.

***

Помещение было огромным и темным, лишь в самом его центре под тусклой лампочкой стоял обгоревший, заваленный бумагами стол. За этим столом сидел, вернее - полулежал, капитан Оу - Оу Золотоножка, командир четвертого пехотного батальона. Голова капитана покоилась на скрещенных кистях рук и в лучах слабой лампочки его тело казалось абсолютно неподвижным, как бы окаменевшим, неживым, но когда Кесс громко щелкнул каблуками Оу сразу поднял голову и его мутные со сна натуральные глаза очень быстро сделались осмысленными, живыми. Сержант заметил на лбу капитана большое красное пятно и сразу подумал о нюхательном чае красноголовых, но, возможно, это был просто отпечаток его кистей.

– Сержант Кесс прибыл по вашему приказанию!
– громко отрапортовал сержант и повторил щелчок каблуками.

По темному залу пронеслось гулкое эхо "занию... занию... занию... клац... клац... клац..."

Оу улыбнулся рассеянной сонной улыбкой и указал подбородком на обгоревший железный стул.

– Присаживайтесь, сержант. Курите...

– Благодарю.

– Как дела на фронте?

– До сегодняшней ночи все было хорошо, господин капитан.

– Вот и я об этом все время думаю, - Оу откинулся на спинку стула и пристально посмотрел Кессу в глаза.
– Что на них нашло, как вы думаете, Май?

– Одно из двух - или свежая подвозка нюхательного чаю, или прямой приказ квадратных. Что, кстати, указывает на промежуточность этого конкретного бункера.

– Да-да, - закивал головой Оу. Красное пятно на его лбу проступало все отчетливее.

"Значит, все-таки чай, - автоматически отметил Кесс.
– Причем, свежайший".

В широком потреблении нюхательного чая не было ничего необычного, он все чаще заменял на фронте обезболивающие средства, которые полагалось пить, есть и колоть всем носителям имплантов и протезов, особенно сразу после очередной операции. Но с поставками обезболивающих всегда были проблемы, их подвозили только в самую последнюю очередь, а часто и вообще забывали об этих поставках на неделю, месяц или полгода, а практически весь личный состав с обеих сторон был запротезирован и имплантирован чуть ли не на семьдесят процентов в среднем по фронту. Встретить натурального солдата сейчас было практически невозможно, они все еще встречались только в штабах, да и то - среди самых ловких и разворотистых штабных крыс.

Между воюющими армиями уже давно были налажены прочные чайные связи. Сейчас по специальному условному знаку можно было получить мешок чаю от другой стороны и часто не один, а целую партию - по обеим сторонам фронта уже давно не осталось равнодушных к чужой боли людей. Обычно их отправляли друг другу в специальных несгораемых мешках при помощи выстрела из крупнокалиберного армейского миномета или гаубицы старого образца. Эти древние стволы так теперь и называли - "чайной артиллерией". Поэтому красноголовые часто ходили с синими губами, а синегубые разгуливали по своим окопам с красными лбами. И это еще не считая обильной чайной контрабанды, которая расцвела в прифронтовой зоне пышным цветом чуть ли не сразу после начала конфликта.

Поэтому в красном лбу капитана Оу не было ничего удивительного. Кесс это отлично понимал. Он и сам частенько гулял с красным лбом, особенно после последней лицевой операции, которая оказалась не вполне удачной и очень болезненной.

– И ведь бункерный праздник еще толком не успели окончить, - продолжал Оу.
– Вот что обидно. Ну ладно, Маммонэ, Афродизи и Марз с ними.

– Маммонэ, Афродизи и Марз с ними, господин капитан.

– Я, собственно, вызвал вас вот по какому поводу, сержант, - Оу закинул ногу на ногу, сцепил натуральные пальцы в замок и положил их на подозрительно острое и узкое колено, которое сразу обозначилось под зеленым сукном бриджей.

Кесс понял, что под штаниной находится сустав золотого протеза и сразу пожалел капитана Оу. И еще он подумал тогда, что становится слишком чувствительным, и что это нехорошо.

– Как ваш лицевой протез?
– спросил Оу.
– Я имею в виду систему наведения и вообще.

– Система наведения барахлит, - сразу признался Кесс (а скрывать это и не было смысла).

– Вот у меня здесь рапорт от нашего артиллерийского наблюдателя, - Оу вынул из пачки других бумаг покрытый мелкими строчками убористого текста серый лист и издалека продемонстрировал его Кессу, - в котором черным по белому написано... сейчас, вот "сержант Кесс кинжальным огнем расстрелял большую группу солдат противника, которые двигались в его сторону с поднятыми руками". Это правда, сержант? Говорите прямо, не бойтесь. Вы действительно уничтожили сегодня ночью большую группу наших потенциальных военнопленных? И если да, то зачем?

– Этого не может быть...
– прошептал Кесс вмиг побелевшими губами.

И сразу подумал - а почему, собственно, не может? Система наведения у меня ни к черту, это ясно, да - ночной бой, да - дым, да - блики от выстрелов. Очень может быть, что и уничтожил. Очень.

– Я... я... я не мог. Уж во всяком случае - не хотел. А это точно был я?

Оу кивнул.

– Будь проклята эта война!
– с чувством воскликнул Кесс.

– Будь она проклята.

– И много я уничтожил?