Прощание с Джоулем

Сначала сержант выхватил пистолет и три раза выстрелил в воздух, а потом приставил ствол к голове Джоуля и, страшно вращая глазами, хриплым и низким, чужим для себя голосом, закричал вмиг притихшей толпе фронтовых простаков:

– Назад, скоты! Или я разнесу ему голову! Назад, кому говорю?! Считаю до одного! Р-рраз!

Все произошло настолько быстро и было такой неожиданностью для большинства окопников, что толпа действительно отпрянула от защитного периметра на шаг или два и даже выпустила из своих лап избитого до полусмерти заградителя, который со стоном и глухим стуком тяжело завалился на землю. Поступок Кесса действительно выглядел страшным преступлением перед неписанными законами фронтового братства, он был почти святотатством - угрожать смертью любимому поисковому псу, который уже спас множество жизней конкретно на вот этом участке фронта, да еще на глазах у целого пехотного батальона, который почти полностью состоял из этих самых спасенных.

Это было нечто новое, по фронтовым понятиям невероятное, немыслимое. Оно точно не укладывалось в представления фронтовиков о естественном, нормальном, человеческом поведении. Это было нечто запредельное, не свойственное видимому для них миру, населенному людьми и животными.

Все эти чувства словно бы мгновенно отпечатались во множестве натуральных и искусственных глаз, которые теперь смотрели на Кесса не только с ненавистью и презрением, но еще и с мистическим страхом, как на некое неведомое им раньше чудовище, как на вынырнувшего невесть откуда демона ада.

В любом случае, Кесс добился своего - толпа ослабила свой напор и даже немного отступила назад, золотые стволы уже не смотрели своими черными зрачками в их лица, они чуть-чуть приопустились, и золотые штыки тоже слегка пригнулись к земле, и золотые гранаты остались лежать в грязных подсумках.

Кесс понимал, что это кратковременный успех, что пройдет минута или две, три и они очнуться, отойдут от шока вызванного его противоестественным, нечеловеческим поступком, а потом бросятся вперед с новой удвоенной силой, и тогда их будет уже не остановить никакими словами. Тогда их сможет остановить только смертельный огонь вертопрадов. Нужно было немедленно что-то сделать. Нужно было не дать им перехватить инициативу. Просто для того, чтобы спасти их всех.

– Всем стоять!
– рявкнул Кесс.
– Или я убью Джоуля прямо на ваших глазах! Мне терять нечего! Опусти винтовку, да ты, ты - лупоглазый, я тебе говорю! Приклад к ноге, смирно! Я кому сказал?

Сержант прижал ствол пистолета к голове Джоуля и тот доверчиво потерся об него, а потом радостно тявкнул и пару раз вильнул хвостом. Все это выглядело настолько дико, что один из поваров не выдержал напряжения момента. Он выскочил из толпы, подошел к Кессу, и плюнул ему под ноги.

– Кесс!
– закричал он истошным голосом.
– Я жалею, что я служил рядом с тобой все эти годы и не распознал тебя! Ты не человек, Кесс, ты чудовище хуже любого квадратного. Мне жаль, что я все это время дышал с тобой одним воздухом и кормил тебя своими бифштексами! Мне жаль, что я не выстрелил тебе в голову.

– Твои бифштексы дрянь, Лу, - спокойно сказал Кесс.
– Мне жаль, что я давился ими все эти годы.

Повар повернулся к толпе и, задыхаясь от возмущения, развел руки в стороны, а потом вогнал в землю по самую рукоятку свой кухонный нож и дико заорал:

– Это - не человек! Братья, все это время между нами жил дьявол, и мы не распознали его! Клянусь Маммонэ, что это так и есть!

Кесс два раза выстрелил повару под ноги и тот быстро отступил назад в толпу.

– Ты все сказал, Лу? Хорошо. А теперь вы разомкнете кольцо, - сказал он как можно спокойнее, - и дадите нам уйти с этой поляны.

– Нет!
– заревела толпа.
– Нет!

– Тихо!
– из толпы вышел Золотой Шум.
– Тихо, братья! Давайте послушаем, что скажет нам это чудовище! Сдается мне, что он блефует как старый бордельный зазывала!

Толпа сразу умолкла, и Кесс понял, что не ошибся на счет ее главаря.

– А скажу я вам вот что, - сержант почесал стволом за ухом у Джоуля и улыбнулся страшной, наполовину искусственной, наполовину натуральной улыбкой, показывая толпе все свои дешевые золотые зубы сразу.
– Если вы не дадите нам уйти, я прикончу эту собаку и ее кровь ляжет на вас. Клянусь Маммонэ, Афродизи, Марзом и всеми другими известными и неизвестными богами - я никогда не желал смерти поисковых псов, такого у меня даже в мыслях не было, но вы меня вынуждаете. Вы не оставляет мне иного выбора. Убийцы вы, а не я!

– Не желал?
– насмешливо спросил Золотой Шум.
– А чего ты желал?

– Только лишь выполнить приказ! Поняли вы, ублюдки?

Толпа снова зашумела, но золотой Шум поднял руку и она тут же умолкла.

– Ты хотел выполнить приказ?
– спросил он.
– А тебе известно, что вчера Золотоножка вызывал не только тебя? Тебе известно, что вчера к нему ходили Кред и Антонго? И они тоже получили от него и приказы, и отпускные вафли? И что же они сделали? А вот что - они потратили все свои вафли на последнее угощение для своих фронтовых братьев, и пили с нами всю ночь, до самого утра. А сегодня утром они пустили себе по золотой пуле в лоб каждый, на наших глазах и почти одновременно. А ты, значит, решил выполнить свой приказ, да Кесс?

– Ты говоришь складно, Шум, - Кесс покивал лакированным козырьком парадной фуражки.
– Очень складно. Но дело в том, что ты не знаешь и половины того, что знаю я. Кред и Антонго поступили мужественно и я уважаю их поступок. Но поступили они так потому, что вчера узнали слишком многое, и их души просто не выдержали этого знания. А я выдержал, вот поэтому я и пришел сегодня за Джоулем.

– Значит, ты у нас - всезнайка?
– под хохот толпы Золотой Шум повернулся к ней лицом, развел руки в стороны и присел, чуть согнув свои искусственные золотые ноги в коленях.
– Может, поделишься с нами своими страшными знаниями? Сейчас как раз самое время это сделать. А иначе мы подумаем, что ты трус, Кесс. Самый обычный трус, обмотанный алюминиевой фольгой окопный трусишка, которого все мы не рассмотрели вовремя, и который пришел теперь за нашей собачкой.

– Я не собираюсь метать перед вами бисер, - толпа снова зашумела, но быстро притихла по знаку Золотого Шума.
– И сейчас я могу сказать вам только одно - вон за тем холмом висят два штурмовых вертопрада с полным боекомплектом. И если я нажму на эту штуку (Кесс разжал ладонь левой руки и показал толпе черную коробку), они через пять секунд будут здесь и смешают всю вашу плоть и все ваше золото с этой вот глиной, которую вы попираете сейчас своими ногами. Но вас, дураков, мне как раз не жалко, не жалко мне и себя, хоть вы и нарекли меня трусом, а Марз свидетель, что я не трус и никогда им не был. И вы это знаете, скоты, отлично знаете. А жаль мне только эту ни в чем не повинную собаку, которая еще так молода, но которая уже столько раз выбегала на линию огня, спасая ваши шкуры, и которая устроила для вас последний бункерный праздник. Как видите, из-за вашего дурацкого бунта, ей не остается ничего другого, как только погибнуть под огнем вертопрадов. Погибнуть в самом расцвете лет и вместе со всеми вами. Ну что? Узнали теперь часть правды? Не слишком ли она для вас тяжела? Не слишком ли хлопотно для вас сделать выбор между собачьими яйцами и собственной шкурой? Думаю, что хлопотно. А что теперь скажите вы?

На поляне установилась полная тишина, было слышно, как хлюпает разбитым носом один из заградителей лейтенанта Зу.

Золотой Шум тоже стоял молча, устремив удивленный взгляд в натуральный глаз Кесса. В этом взгляде ясно прочитывалось сейчас не только удивление, но и сильное замешательство, и, разглядев его через обычный хитрый прищур, Кесс вдруг понял, что почти победил эту толпу фронтовых простаков своими доводами, унял и погасил их пыл складно подобранными и сложенными словами. Даже если они его сейчас прикончат, а потом сами превратятся в смешанную с кровью и золотом глину, он все равно будет победителем. Сейчас Кесс понял, что настоящая, глубинная правда этого противостояния оказалась на его стороне. Однако все дальнейшее больше от него не зависело, дымящаяся золотая граната была сейчас на поле Золотого Шума. Все теперь зависело от него.

– Эй ты, - сказал Шум, ткнув золотым пальцем в сторону лейтенанта Зу.
– Да, ты. Он говорит правду? В глаза, в глаза мне смотри, заградитель, собака!

Зу выпрямился, промокнул струящуюся по лбу кровь беретом и с улыбкой, прямо и спокойно посмотрел в глаза Золотого Шума, а потом хорошо поставленным командным голосом, как заправский жрец на литургии Маммонэ, и очень громко, так чтобы слышали все собравшиеся на поляне фронтовики, сказал, почти пропел:

– Сержант Кесс сказал вам правду, но не всю. Он забыл упомянуть о резервном батальоне, который ожидает сейчас приказа выдвинуться на ваши позиции и занять здесь оборону, после того, как вертопрады смешают вас с этой вот глиной.