Прощание с Джоулем

Несмотря на прорехи и изменение цвета декоративного пластика правая половина его лица все еще не потеряла форму и выглядела теперь как часть изготовленной диким и кустарным способом старой венецианской маски довоенного образца, что почему-то вызвало у сержанта острый приступ тошноты, с которым он, впрочем, быстро справился.

После проведенного осмотра все сделалось предельно понятным. Вчера один красноголовый как-то сумел добежать до капонира на расстояние броска гранаты, и хотя вышло у него неважно, после неприцельного, торопливого броска все осколки ушли в молоко, но взрывная волна своим краем все же задела Мая, оторвала его от пулемета и бросила спиной прямо на стену. Она так сильно ударила его затылком о выступ бетонной балки, что сержант сразу потерял сознание и пришел в себя только тогда, когда на поле уже прибыли тяжелые гусеничные труповозки и санитарные грузовые расчеты.

Вот, что значит нарушить служебную инструкцию и не приковать себя перед боем к пулемету. Не даром говориться, что все служебные инструкции написаны кровью фронтовых идиотов. Впрочем, вчера ему повезло - взрывная волна от гранаты красноголового зацепила его по касательной, да и атака развивалась слишком быстро, у него просто не было времени приковать себя к пулемету, а значит, его личную вину за этот несчастный случай можно было смело скостить наполовину или даже на две трети. "Любая, даже самая захудалая война полна сюрпризов", так говорили старые военные хомо, и они точно знали, что имели в виду.

"Вот откуда все эти проблемы с системой наведения, - подумал Дей.
– И ведь для этих золотых протезов даже слабой взрывной волны не нужно, они постоянно деформируются даже очень слабыми взрывными волнами и выходят из строя, а вчерашняя волна была ничего себе так волна. Дрянь, настоящая стопроцентная дрянь шестьсот шестьдесят шестой пробы это их медицинское золото. А ведь большинство наших ребят состоит из этой дряни уже больше, чем наполовину".

Сержант OДисс уже давно понял и осознал простую истину, которая заключалась в том, что такова нынешняя фронтовая жизнь и что золотые протезы и импланты это только половина беды, а вторая половина заключается в том, что сегодня золото суют буквально повсюду - в затворы, в стволы, и даже в броню. А чего стоят золотые патроны и снаряды? А лафеты для лазерных распылителей залпового огня? Туда-то зачем совать эту дрянь? Фронтовых протезистов понять еще можно, им нравятся замечательные антисептические свойства золота, его стопроцентная стойкость к коррозии, и его высокая электрическая проводимость, и его доступность, и легкость работы с ним, и еще что-то из полезных свойств этого дрянного металла, но неужели на тыловых складах и оружейных заводах уже не осталось хотя бы старого доброго чугуна? Но главная проблема золота - его низкая твердость, поэтому оно слишком быстро деформируется даже от самых слабых воздействий, словно бы стремясь как можно быстрее принять свою естественную форму - бесформенного куска или слитка. О каких стволах или снарядах здесь можно говорить? Вот почему из всех амбразур и башен сейчас торчат деформированные золотые стволы.

Хорошо еще, что у красноголовых творится то же самое, а иначе бы фронт в секторе А-348 давно треснул по всем швам, и это при том, что он и состоит из этих самых швов на все сто, нет уже, пожалуй, на сто двадцать процентов, если считать боевые подразделения вместе с переполненными штабами и уродливо разросшимися тыловыми службами. Поэтому местный фронт медленно и уверенно проваливается в Туртур и с этим уже ничего нельзя поделать.

"Вопрос лишь в том, кто провалиться туда первым, - думал Май, наблюдая за неторопливым полетом мухи, - мы или красноголовые, или все мы уйдем туда одновременно, дружно, и если это случиться, то кого тогда военная пропаганда назначит победителем в нашем секторе? Кто тогда будет маршировать на очередном победном параде? Вот в чем вопрос".

Продолжая размышлять о дрянных золотых стволах и снарядах, Дей кое-как раскурил сырую, набухшую тропической влагой сигарету и прошелся из угла в угол, разминая затекшие ноги.

Как только дот наполнился запахом табачного дыма, брезентовая тряпка на входе качнулась, и Ули увидел глупую круглую рожу рядового Беренца. Сержант уже давно подметил, что стоило только ему закурить сигарету, надорвать пакетик нюхательного чая, вскрыть полевой паек, распечатать плитку шоколада, или просто нечаянно стукнуть друг о друга золотыми ложками, кружками, котелками или чайниками, как рядом появлялся рядовой Беренц. Он словно бы шел на запах табачного дыма, нюхательного чая, еды и вообще - на любой звук разрываемой упаковки, шелест фольги или звон посудного золота.

– Доброе утро, господин сержант!
– подобие слишком широкой улыбки сразу превратило покрытую безобразными хирургическими шрамами, почти идеально круглую рожу Беренца в подобие тропической дыни среднего размера.

"Тебя, дружок, словно бы бригада пьяных хирургов штопала, - подумал сержант.
– Пьяных и безумных, а впрочем, может быть, все так и было на самом деле".

– Нужно говорить "здравия желаю", Беренц, - буркнул Май, пытаясь изобразить служебное неудовольствие, но сразу же оставив это дурацкое занятие, - ты уже второй год на фронте, а все никак не привыкнешь.

– Здравия желаю, господин сержант!

– Молодец. Чего тебе?

– Господина сержанта срочно требуют к его благородию капитану Зе в штаб батальона.

– Ты сдурел, Беренц? Меня? В штаб?

– Так точно, господин сержант! В радиограмме прямо указано: "Циклопу-28" срочно прибыть к "Центавру-4". А "Циклоп-28", это ведь...

– Да.

– Вот. А "Центавр-4" - это позывной капитана Зе. Я все сверил по кодовой книжке. Вот и выходит, что вас срочно требуют в штаб.

– Ты точно не ошибся, Беренц? Ты ничего не перепутал?

– Никак нет, господин сержант!

– Ладно. А где у нас сегодня штаб? В том бункере?

– Так точно, в том самом, который саперы выжигали на прошлой неделе.

– Беренц?

– Я.

– Ты проверил уровень масла в нашей распылительной установке?

– Так точно, господин сержант, - улыбка Беренца сделалась еще шире, из-за чего его лицо поглупело окончательно. Казалось, еще немного и оно треснет или расползется прямо по безобразным хирургическим шрамам, поэтому на него теперь было больно смотреть.

"Черта с два, - с раздражением подумал ОДисс, - черта с два ты что-нибудь проверял".

Беренц был одним из худших его бойцов. Он был одним из тех окопных разгильдяев на которых никогда нельзя было положиться. Никогда и ни в чем. Выгребную яму и ту доверить ему было нельзя, а не то, что целую распылительную установку залпового огня. Двадцать тысяч джоулей в минуту, это не шутка. Если не следить за такой машиной как следует никакой артиллерии красноголовых не нужно. Рванет так, что не останется ничего живого в радиусе двухсот-трехсот метров от эпицентра. Проверенный факт, такое уже случалось. А кроме того Беренц был настоящим, стопроцентным полевым трусом из тех, что повсюду суют эту дурацкую алюминиевую фольгу. Таких болванов на переднем крае становится все больше и больше с каждым новым пополнением. Они прокладывают этой дурацкой фольгой буквально все - каски, кальсоны, кителя, бриджи, зимой - шинели, в сезон дождей - плащи. Надеются, что их спасет алюминиевая фольга. Верят в нее как в абсолютную панацею от вшей и почти неизбежной гибели. Болваны. А еще они постоянно вешают на свои грязные шеи официально утвержденные военной пропагандой амулеты, обычно - тяжелого золотого Маммонэ или золотую Афродизи, но никогда - золотого Морса. Свирепого бога войны они боятся не меньше, чем прямого попадания золотого боеприпаса СВЧ.

А еще таких вот болванов можно безошибочно распознать по протезам и имплантам. У храброго солдата все протезы и импланты всегда расположены спереди, а у таких как Беренц они всегда находятся сзади. Как правило, всем трусам очень скоро после прибытия на фронт ставят золотые пластины на спину или ягодицы, изредка - на затылок. Морс труса метит. И ведь у этих животных не хватает ума понять, что в их положении никак нельзя поворачиваться к противнику спиной особенно в ясные и солнечные дни, потому, что даже неопытный молодой снайпер противника легко определит их положение по золотому отблеску. Им остается только одно - бежать с поля боя спиной вперед (а ведь сейчас именно так и ходят в атаку все бывалые фронтовые храбрецы), потому, что этот простой фронтовой трюк резко повышает их шансы на выживание. Но нет, они всегда бегут с поля как обезумевшие животные, повернувшись к противнику своими золотыми спинами, своими сверкающими ягодицами и затылками, и поэтому регулярно получают новые порции этого металла в свои задние части, а потом полевые хирурги добавляют им еще протезного золота, и так они постепенно превращаются в полных золотых инвалидов.

Правду говорят окопные ветераны, что от страха полевой трус теряет не только свое последнее достоинство, но и последние капли элементарного солдатского здравомыслия.

Вот и Беренц уже давно сверкает золотыми ягодицами через просветы в своих ветхих бриджах.

И масло в распылительной установке он точно не проверял.

– Беренц.

– Я.

– Как ты думаешь, зачем красноголовые устроили эту дурацкую ночную атаку?

– Да кто же их знает, господин сержант?
– толстые губы Беренца опустились углами вниз.
– Может быть, перепились, а может им как раз накануне подвезли свежего чаю. Вы же знаете, господин сержант, какая кусачая и злая холера этот их чай. Пойди теперь разберись - что на них вчера нашло. Что такое на них вчера накатило... А может, им просто жить надоело? Бывает такое, господин сержант?