Прощай, Алиса!

— И как? — Бражников прошелся по номеру, вновь ощущая неприятный зуд.

— Что как? — не понял Гантемиров.

Бражников остановился напротив кровати и стоял так некоторое время, просунув руки в карманы и выдвинув челюсть.

— Вить, ну правда, чего ты взбеленился? Никуда этот сморчок от нас не денется! Вот он у нас где! — Гантемиров захихикал и показал волосатый кулак. — Деньги взял. Надо будет, мы его так прищучим, что…

— Любка твоя точно у него была? — недоверчиво зыркнул на него Бражников.

— А то! Ей врать не резон.

— О чем они говорили?

У Гантемирова слегка отвисла челюсть, на лице застыло удивленное выражение. Через мгновение он хрюкнул и заржал во весь голос.

— Говорили? С кем? С Любкой? У нее так-то рот обычно занят, чтобы разговоры вести! А то ты сам не знаешь!

Бражников обошел кровать и, склонившись над ней, повел носом. Гантемиров закатил глаза и стал раскачиваться с пятки на носок. После вчерашнего у него болела голова и хотелось выпить. Он так бы и поступил, но Бражников поднял его ни свет, ни заря на поиски Головастого. Спорить с ним было себе дороже, да и ничего особенного в том, что чиновник уехал, не попрощавшись, Гантемиров не видел. Главное, что тот сделал им отличное предложение. Это было взаимовыгодное дело, и никто в здравом рассудке от него бы не отказался. И только Бражников со своей маниакальной подозрительностью почему-то во всем искал червоточину. Впрочем, подобное поведение было скорее в плюс, потому что таким образом им всем удавалось избежать массу проблем.

— Знаю, — пробормотал Бражников и, согнув колено, привстал на край кровати. Он медленно провел ладонью по покрывалу, а затем коснулся подушки.

Гантемиров подошел поближе, наблюдая и мысленно посмеиваясь над его странными действиями. Когда Бражников разогнулся, выставив перед собой сложенные щепотью пальцы, он только крякнул и отошел к столу, где стоял графин с водой.

— Знаю… — повторил Бражников и поднял руку. Между его пальцев вился длинный светлый волос, который точно не мог принадлежать темноволосой Любе.

29

Обычный день в Тимашаевске начинался рано, с первыми петухами, коих в частном секторе развелась тьма тьмущая. Горланили они на разные голоса, перекликались, словно нахваливаясь друг перед другом. Гоча вышел из машины рядом с обитым дешевым сайдингом домом, перед окнами которого росли черноплодная рябина и невысокая сосенка, на которой болтался выгоревший елочный дождик. Вероятно, хозяева наряжали дерево перед Новым годом, чтобы и самим полюбоваться из окон и прохожих порадовать праздничным настроением.

Забор был невысоким, по грудь, поэтому для начала Гоча остановился возле него и окинул взглядом небольшой двор со скамейкой и разгуливавшими по нему курами.

— Эй, хозяева! — крикнул он, посматривая на открытые окна, завешенные кружевным тюлем.

— Кто? — окликнул его молодой женский голос. Следом за ним донесся звон пустого ведра.

«Конь в пальто», — усмехнулся Гоча, а вслух ответил:

— Поговорить надо!

Из-за угла дома, подскакивая на одной ноге и поправляя слетевший тапок на второй, появилась полноватая девушка. Гоча знал, что зовут ее Татьяна, и с Алисой они последнее время встречались гораздо чаще, чем с кем-либо. Была еще правда Ирка, но та уехала в Краснодар, это он уточнил еще раз, побывав у нее дома. Пьяненький дед Ирки за сотку рассказал все что нужно и не нужно, а затем еще и за стол пригласил, выпить. Будто Гоче выпить не с кем! Уж точно не со всяким отребьем. Сотки было не жалко, пусть себе спивается, зато теперь у Гочи на руках была информация обо всех подружках-одноклассницах. Он, конечно, и так их всех видел и знал, но всегда есть моментики, которые могут пригодиться.

Вот Танька, например, с матерью живет. Отец у нее слинял много лет назад на заработки. С тех пор и не показывался в родном Тимашаевске. Мужика в доме нет, значит, бабы сами по себе, как куры, бродят. Ждут, когда их кто-нибудь хворостиной в курятник загонит.

— Здрасьте, — сначала удивленно вскинула брови, а затем кокетливо повела плечами Татьяна. — Вам кого?

— Привет, — широко улыбнулся Гоча. — Не отвлекаю?

— Ну так, — девушка жеманно закатила глаза и покраснела. Впрочем, лицо ее и до этого имело влажно-пунцовый оттенок, который появляется, если долго возишься вприсядку под солнцем. — На огороде всегда работы много, — подтвердила она его догадку.

Гоча мельком оглядел улицу и, убедившись, что никого поблизости нет, все-таки понизил голос.

— Впустишь? — спросил он, рассматривая ее обтянутую простеньким платьем большую грудь и толстые коленки, выглядывающие из-под коротковатого подола.

— Ой, не, вы шо? — растерялась Татьяна. — Мамка скоро придет. Она до магазина пошла, — уточнила она и настороженно зыркнула на него выпуклыми карими глазами. — Да и зачем я незнакомого человека в дом буду звать? — запоздало пришло ей на ум, о чем она тут же торопливо поставила его в известность.

— А я знаю, тебя Таней зовут, — улыбнулся Гоча. — Мне Алиса сказала.

— Чего это она вдруг про меня вздумала говорить? — нарочито сердито сказала Татьяна, но при этом не смогла спрятать довольное выражение круглого лица.

— Потому что ты мне понравилась, — вздохнул он и протянул руку через забор. — Меня Гоча зовут.

— Очень приятно.

Гоча едва не рассмеялся, когда она прихватила его пальцы своей пухлой, выпачканной в земле ладошкой. И если бы Татьяна услышала его смех, то сразу бы поняла, что Гоча с трудом сдерживается, чтобы не сказать ей в лицо все, что он обо всем этом думает.

— Так тебе Алиса ничего про меня не рассказывала? — спросил Гоча, поглядывая на окна, не дернется ли где занавеска.

— Нет, — похлопала ресницами девушка.

— Ты ведь мне давно нравишься, — продолжил Гоча проникновенно, — и я ей, кстати, об этом уже говорил несколько раз. Просил познакомить. Сегодня вот сам решил подойти.

— Вот зараза! — возмущенно прошипела Татьяна. — Хоть бы намекнула! Только о себе и думает!

Через десять минут, отъезжая от Таниного дома, Гоча уже не сдерживал себя и хохотал в голос. Ну и дура эта Алискина подружка, думал он. Никакого соображения! Ну, где она, и где он? Да, сейчас он при дочери Бражникова телохранителем ходит, но не стоит забывать, что ему позволено находиться рядом с ним в любое время дня и ночи. Он, Гоча, в его доме не последний человек. Важные разговоры ведутся в то время, когда он готовит для гостей шашлык, и поручения, которые ему дает Виктор Алексеевич, абы кому не доверяют. Как есть, отец родной! Свой-то у Гочи — одно название. Ничего в жизни не добился, слесарем на Бражниковском предприятии работает. Там и брат старший обретается. Тоска, а не жизнь. А у него, Гочи, уже и машина своя, и участок под стройку присмотрен. Не обижает его Виктор Алексеевич, учит уму-разуму. За это можно и спину согнуть, и пасть закрытой держать.

Сегодня Гоча был в светлой рубашке и новых джинсах. Когда приехал в хозяйский дом, думал сразу переодеться, да рабочей майки не нашел. Ведь помнил же, что положил рядом с мангальной, а сегодня, глянь, нет ее. И ладно, другую из дома возьмет, старое свое барахло хоть на помойку выноси, а все одно, сгодится. За три года, как у Бражникова работает, сам себя уважать научился. Вот что дорого!

Так и о женитьбе задумаешься, чтоб все как у людей! Жаль, Алиску ему как своих ушей не видать. Вот краля так краля, не чета Таньке-то… Но тут уж понятно, царь-рыба! Не по его зубам. Ходи да вздыхай.

Мать ее, Альбина, конечно, учудила, ничего не скажешь. Пьяная с лестницы упала! И зачем ее только хозяин рядом держит? Разве ж то женщина? Одно название. Красивая, конечно, но…

Гоча стер ладонью улыбку со своего лица и покачал головой. Бог с ней, с Альбиной-то. Об Алиске надо думать. Вишь, стервозина что удумала! Свалить от бати решила. Танька, может, всей правды и не знает, да одно уже понятно: коли Алиска думала, примерялась, значит, и сделать могла. Вот ведь дура безголовая! И она, и Танька! Той достаточно было, чтобы он ее в кафе в центре пригласил. Поплыла! Кабы не мать, можно было бы ее там же, в доме-то и завалить…