Прощай, оружие!

– Что ж, спасибо за науку.

– Не будем ссориться. Я слишком тебя люблю. Но не будь дураком.

– Хорошо, буду умным, как ты.

– Не сердись, малыш. Лучше веселись. Выпей. А сейчас мне пора.

– Ты все-таки хороший друг, старина.

– Вот видишь. Внутри мы одинаковы. Война нас породнила. Поцелуй меня на прощание.

– Ты слюнтяй.

– Нет. Просто более пылкий.

Я почувствовал на себе его дыхание.

– До свидания. Я скоро опять зайду. – Он отодвинулся. – Ладно, не хочешь целоваться, не надо. Пришлю к тебе твою англичанку. До свидания, малыш. Коньяк под кроватью. Поправляйся.

И он ушел.

Глава 11

Капеллан пришел, когда уже смеркалось. Перед этим давали суп, потом посуду унесли, и я лежал, глядя на ряды коек и на верхушку дерева за окном, слегка покачивающуюся от вечернего ветерка. Ветерок задувал в окно, и в палате стало прохладнее. Мухи облепили потолок и электрические лампочки на шнурах. Свет включали, только если ночью привозили раненого или делали что-нибудь в палате. Оттого что после сумерек наступала темнота и до утра не светлело, я чувствовал себя как в детстве, словно меня после раннего ужина укладывают спать. Вестовой прошел между коек и остановился. С ним кто-то был. Капеллан. Он стоял, невысокий, загорелый и смущенный.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он и положил на пол какие-то свертки.

– Хорошо, отец мой.

Он присел на стул, который приносили для Ринальди, и смущенно поглядел в окно. Я заметил, что у него очень усталый вид.

– Я всего на минуту, – сказал он. – Уже поздно.

– Еще не поздно. Как дела в части?

Он улыбнулся.

– Потешаются надо мной по-прежнему. Слава богу, все живы.

Голос у него тоже был усталый.

– Я так рад, что вы тоже живы, – сказал он. – Вам ведь не очень больно?

Он выглядел очень усталым, и я не привык видеть его таким.

– Уже нет.

– Без вас очень скучно за столом.

– Я и сам скучаю. Мне всегда нравились наши беседы.

– Я вам тут кое-что принес, – сказал он и подобрал свертки. – Вот москитная сетка. Вот бутылка вермута. Вы ведь любите вермут? А вот английские газеты.

– Разверните их, пожалуйста.

Он обрадованно улыбнулся и стал открывать посылки. Я принял у него москитную сетку. Затем он покрутил бутылку вермута и поставил на пол у койки. Я взял газету из пачки. Поднеся ее под слабый свет из окна, я смог прочитать заголовки. Это была News of the World [16] .

16

News of the World («Новости мира») – британская еженедельная воскресная газета, издававшаяся с 1843 г. На определенном этапе была самым массовым англоязычным изданием в мире.

– Остальное – иллюстрированные листки, – сказал он.

– С удовольствием всё прочту. Где же вы их достали?

– Выписал из Местре. Потом раздобуду еще.

– Я так рад, что вы пришли, отец мой. Не желаете стаканчик вермута?

– Благодарю, но нет. Это вам.

– И все же, по стаканчику.

– Ну хорошо. В следующий раз принесу еще.

Вестовой принес стаканы и откупорил бутылку. Пробка обломилась, и нижнюю половину пришлось затолкать в бутылку. Капеллан явно расстроился, но сказал:

– Ничего страшного. Бывает.

– За ваше здоровье, отец мой.

– За вашу поправку.

Он так и остался сидеть, держа стакан на весу, и мы смотрели друг на друга. Иногда мы беседовали легко и непринужденно, как закадычные друзья, но сегодня разговор не клеился.

– Что с вами, святой отец? У вас очень усталый вид.

– Я устал, но не имею права жаловаться.

– Все из-за жары.

– Нет. Еще только весна. У меня тяжело на душе.

– Вас тяготит война?

– Нет. Но я ее ненавижу.

– Я тоже не нахожу в ней удовольствия, – сказал я.

Он покачал головой и посмотрел в окно.

– Но вы не против нее. Вы ее не замечаете… Простите. Я знаю, вы ранены.

– Это была случайность.

– Но даже после ранения вы все равно ее не видите. Это заметно. Я сам ее не вижу, однако немного чувствую.

– Перед тем как меня ранило, мы говорили как раз об этом. Пассини говорил.

Капеллан отставил стакан в сторону. Его мысли блуждали где-то еще.

– Я понимаю их, потому что сам такой же, – сказал он.

– Нет, вы все-таки другой.

– Нет, на самом деле такой же.

– Офицеры ничего не видят.

– Не все. Есть отдельные чуткие натуры, и им хуже, чем любому из нас.

– Это совсем особенные люди.

– Дело не в образовании и не в деньгах. Здесь другое. Даже будь у людей вроде Пассини образование и деньги, они бы не захотели быть офицерами. Я бы не хотел быть офицером.

– По чину вы все равно что офицер. И я тоже.

– Это ничего не значит. К тому же вы даже не итальянец. Однако вы ближе к офицерам, чем к рядовым.

– В чем же разница?

– Трудно объяснить. Есть люди, которые хотят воевать. Здесь много таких. И есть другие, которые не хотят.

– Но первые их принуждают.

– Так.

– А я им помогаю.

– Вы иностранец. И вы патриот.

– А что же те, кто не хочет воевать? Могут они остановить войну?

– Не знаю.

Он снова посмотрел в окно. Я следил за его лицом.

– А хоть когда-нибудь это получалось?

– Обычно им не хватает организации, чтобы чему-то помешать, а когда они организуются, то вожди их предают.

– Выходит, надежды нет?

– Надежда есть всегда. Однако порой она меня оставляет. Я стараюсь верить в лучшее, но не всегда получается.

– Но когда-нибудь же война закончится?

– Надеюсь.

– Что вы будете делать тогда?

– Если получится, вернусь в Абруцци.

Его смуглое лицо вдруг осветилось счастливой улыбкой.

– Вы, наверное, очень любите Абруцци?

– Да, очень.

– Так и поезжайте туда.

– Я бы с радостью. Большое счастье было бы жить там, любить Господа и служить Ему.

– И пользоваться уважением, – сказал я.

– Да, и это тоже. Почему бы и нет?

– Полностью согласен. Вы заслуживаете уважения.

– Впрочем, это неважно. Там, у меня на родине, любовь к Господу вполне естественна. И это не скабрезная шутка.

– Я понимаю.

Он посмотрел на меня с улыбкой.

– Вы понимаете, но Господа не любите.

– Нет.

– Совсем-совсем не любите? – спросил он.

– Порой по ночам я ощущаю трепет перед ним.

– А должны бы любить.