Прощайте пацаны!

– Да, блестя глазами, – сказал Юрец. – Вот бы на таком поездить!

– Когда вырастишь, может и поездишь, – потрепал его по плечу брат. И как в воду глядел. Спустя годы Юрец стал танкистом и дослужился до полковника.

Погостили тетя Галя с Витей у нас два дня, а потом папка отвез их на машине в Луганск.

Между тем работы на пустыре за нашей улицей закончилась. Там построили лагерь для заключенных. Внутри два громадных цеха, другие производственные помещения, несколько двухэтажных казарм и футбольное поле. Их окружала высокая ограда из бетонных плит с колючей проволокой наверху и фонарными столбами. По периметру, похожие на скворечники, сторожевые вышки.

С внешней стороны, рядом с трассой, еще одна казарма для охраны, железные ворота и КПП. Все это мы с Жекой Цивенко, Сашкой Винником и Юрком рассмотрели с верхушки нашего террикона, на который постоянно забираемся.

А еще с той же стороны, подходя вплотную к уличным огородам, появилась шикарная спортивная площадка. На ней имеются высоченная трапеция для лазания по канату, шесту и наклонной лестнице, параллельные брусья, турник, и «конь» с подставкой для прыжков. Дальше следует длинный бум* и площадка с битами и городками. Все это окружает штакетник с вкопанными под ним скамейками.

Три раза в неделю, с утра, на площадке занимаются спортом солдаты роты охраны, а мы, сидя на штакетнике, с интересом, наблюдаем. Когда же они возвращаются в казарму, спрыгиваем на площадку и все повторяем. За месяц натаскались так, что выполняем практически все упражнения. Больше того, Колька Гузяков вертит на турнике солнце, а я единственный из пацанов поднимаюсь до самого верха по канату только на руках. Потому как цепкий.

Поскольку котлована больше нет, и купаться негде, мы Женькой Цивенко разведали новое место. Это бассейн на шахте «Краснопольевская-Глубокая», в получасе ходьбы от поселка Булатовка, примыкающего к нашей улице со стороны железнодорожного переезда.

Вода в нем используется для шахтных нужд, из установленных поверх нее труб вверх бьет множество искрящихся на солнце струй. Размером водоем с волейбольную площадку, глубина два метра. Плавай и ныряй – не хочу. Что мы и делали практически каждый день.

Здесь же знакомимся с новым пацаном. Зовут его Женька Хорунжий, живет на улице рядом с нашей, куда вместе с родителями переехал весной из Беловодска. Он моих лет, но на голову выше, загорелый и с выгоревшими на солнце волосами.

– Ну как вам бассейн? – спрашивает нас с Жекой, когда изрядно наплававшись, одеваемся.

– На все сто.

– Хотите, покажу еще одно место, где можно искупнуться?

– А разве такое есть?

– Увидите. Айда за мной.

Миновав территорию шахты по железнодорожным путям, выходим за нее и взбираемся по тропинке на крутой откос. В сотне метрах от него высится водонапорная башня, за ней уходящее вдаль волнами овсяное поле.

– Считай на месте, – говорит Женька, первым направляясь к башне. Вблизи она кажется огромной, из светлого кирпича, внизу полуоткрытая дверь. Поочередно заходим внутрь. Там полумрак, по стене вьется металлическая лестница, в оконные, уходящие вверх проемы льется дневной свет.

Взявшись за поручень, наш новый знакомый осторожно поднимается по ступенькам, мы с Жекой, следуем за ним. Под сандалиями звенит металл, слышится сдерживаемое дыхание, минут через десять ступаем на бетонную площадку. На ней установлен великанский железный бак, метров пятнадцать в диаметре, уходящий под купол крыши. Там, на стропилах воркуют несколько голубей.

– Ничего себе, – удивляемся мы с Жекой. – Никогда такого не видали.

Бак на расстоянии несколько шагов окружает дощатая стена с несколькими окошками. Выглядываем в одно. Далеко внизу земля, синеют посадки, в сторону шахты паровоз тащит пустые вагоны

– Ну как, насмотрелись? – подмигивает Женька. – А теперь можно и искупнуться.

Сбросив с ног сандалии, стягивает майку со штанами, вешает их на какую-то трубу, и карабкаетсяся по вертикальной лесенке в бак. Потом сверху донесся всплеск и его крик «лафа!». «Давайте сюда!»

Мы тоже быстренько раздеваемся и лезем следом. Бак с нешироким парапетом по краям, наполнен доверху, поочередно сигаем в воду. Она теплая и прозрачная. Громко хохоча, плаваем от одной стенке к другой, брызгаемся и ныряем. Затем сидим на парапете, дрыгая ногами.

– Да скалит зубы Жека, – расскажем пацанам, не поверят.

Снова купаемся, а когда надоедает, вылазим из бака, выкручиваем трусы, одеваемся и спускаемся по лестнице обратно.

– А теперь можно попастись,– говорит Женька, когда выходим из башни.

– Это как? – не понимаем мы.

– Вон там, – показывает на овсяное поле, – полно гороха.

Не сговариваясь, идем туда.

Овес с еще зелеными метелками нам по грудь, внизу густо переплетен гороховыми стеблями. На них крепкие и полные стручки. Одни, сорвав и раскрыв, мы отправляем в рот, другими набиваем пазухи. Чуть позже сидим в тенистой посадке сбоку поля, чавкая приятную сладость и делимся дневными впечатлениями.

Домой возвращаемся под вечер.

Наш новый приятель сворачивает за переездом на идущую параллельно нашей улицу, она зовется Новая. Мы с Жекой идем к себе на Луговую.

Появление лагеря за нашей улицей взрослым не нравилось а вот пацаны были в восторге. Мало того, что мы регулярно посещаем спортивную площадку, но и еще знакомимся с солдатами. Почти каждый вечер свободные от службы играют там в городки, а мы угощаем бойцов созревшими в садах яблоки.

За это нам разрешают смотреть кино в их казарме. Оно по воскресеньям, тоже вечером. Сеансы проходят в небольшом зале на первом этаже с двумя рядами жестких театральных кресел. Сзади на столе стрекочет кинопередвижка, на сцене мерцает экран. Нам разрешено сидеть впереди, но не болтать и вести себя тихо.

Все фильмы, которые показывают – военные, и мы поочередно смотрим «Александра Невского», «Балладу о солдате», «Двух бойцов» и многие другие. Для нас это можно сказать подарок. Билет в кино в поселковом клубе стоит три рубля, а такие деньги есть не у каждого пацана.

По средам, во дворе казармы, огороженном высоким глухим забором идет чистка оружия за которой, забравшись наверх мы с интересом наблюдаем. За длинными, обитыми жестью столами солдаты драят автоматы.

Один такой мне уже доводилось видеть и даже потрогать.

В феврале, гасая на лыжах, я простыл и меня третий день не пускали на улицу. Было утро, в доме потрескивала голландка, на стене стучали ходики. Мама в зале гладила белье, Лялька спала в спальне в своей кроватке. Я же сидел на стуле в соседней комнате и смотрел в окно, выходящее на зады усадьбы.

Там дрожали ветками голые деревья сада, и белел сугробами огород, за забором которого темнела автотрасса с летящей по ней поземкой.

Примерно с час назад, на перекрестке остановился трехосный, с брезентовым тентом грузовик, откуда вниз спрыгнул солдат и встал на обочине. На нем были шапка – ушанка, песочного цвета бушлат, на ногах кирзовые сапоги.