Прощайте паруса (Поморы - 3)
Шрифт:
3
В феврале прибыли с Канина, с наважьей путины, рыбаки. Фекла вернулась с обмороженными руками. Не то чтобы она попала в беду, как случалось на промыслах сплошь и рядом, нет. Причиной тому был ее горячий, напористый характер. В начале лова погода была неустойчивой. Метели часто сменялись оттепелями. Поверхность льда покрывалась снеговой кашей. А в конце декабря ударил лютый мороз, такой, от которого рыбаки уже и отвыкли: давно не бывало. Ветер леденил лица, захватывал дух. Ночами над унылой заснеженной тундрой светились россыпи звезд, словно раскинутая сеть из тонкой ажурной пряжи. Большая Медведица мерцала голубым огнем непривычно для глаз - ярко и трепетно. Осматривая ловушки, рыбаки спешили: пробитые пешнями проруби быстро схватывало льдом. Пошла на нерест сайка. Ее столько набивалось в ловушки, что рыбаки с трудом выволакивали их из воды, чтобы взять улов. Звено, вышедшее утром на реку, никак не могло вытащить одну из рюж - сил недоставало. Работали в брезентовых рукавицах. Никто не решался их снять в такую стужу. Долго возились у снасти и все без толку: улов был очень грузен. - Не оборвать бы рюжу, - озадаченно сказал звеньевой. - Не оборвется, - уверенно возразила Фекла.
– Новая рюжа, крепкая. Давайте попробуем еще. Рыбаки снова стали тянуть снасть. - Эк набилось сайки! Со всей реки, - с досадой сказала одна из рыбачек. И не вытащишь никак... Фекла, войдя в азарт, заткнула рукавицы за ремень, которым у нее была подпоясана малица, и схватилась за веревку голыми руками. - Зачем рукавицы сняла!
– кричал звеньевой.
– Смотри! - Ничего-о-о!
– с какой-то отчаянной лихостью отозвалась Фекла. Давайте еще! Р-раз-два, взя-ли-и-и! Ладони обожгло морозом и ветром. Пальцы, казалось, намертво прихватило к веревке. Упираясь обшитыми кожей валенками в смерзшийся снег, Фекла изо всех сил тянула снасть, ей помогало все звено, однако все старания оказались безуспешными. Показав первый обруч, рюжа намертво застряла в глубине, будто кто ее там держал. Сил больше не стало. Фекла выпустила конец. Ладони как обожгло, кожа лопнула, брызнула кровь. - Ну вот, я тебе говорил! Говорил же!
– накинулся на Феклу звеньевой. Иди в избу, перевяжи руки. В избушке Фекла с помощью подруги перевязала руки, залив ранки йодом и, почувствовав озноб, села поближе к плите. Вскоре вернулись рыбаки, усталые, недовольные: вытащить рюжу так и не удалось. Руки у Феклы не на шутку разболелись, она вынуждена была сидеть в избе, изнывая от безделья. Заняться бы хоть вязаньем или починкой одежды, но как, если и ложку за обедом еле держала сведенными пальцами. Отошли руки лишь к концу путины, но бригадир ее больше не пустил на лед. "И руки угробила, и заработала шиш!" - с досадой думала Фекла, возвращаясь домой. Дома она долечивалась гусиным жиром. Каждый раз, смазывая им на ночь ладони, она вздыхала и морщилась. Годы незаметно подобрались к пятидесяти. Вернувшись с Канина, Фекла всерьез задумалась об этом. Десятого февраля - день ее рождения. Да, уже пятьдесят. А чего она достигла в жизни? Живет одна-одинешенька. Вот уже и седина вцепилась в волосы: сколько по утрам ни выдергивай перед зеркалом седых волосинок, а их все больше и больше. Ноги побаливают нажила на промыслах ревматизм. Теперь вот и руки... Денег не накопила. В сберкассе текущего счета не имеет. Дом ветшает с каждым годом. Только еще в зимовке и держится жилой дух. Семьи нет, о детях мечтать не приходится. Любимый человек - Борис Мальгин погиб на войне. Мало радостей подарила жизнь Фекле. Почти совсем их не было. Да и будут ли? После таких невеселых раздумий Фекла решила все же как следует отметить свое пятидесятилетие и стала думать, кого позвать в гости. Хороших знакомых у нее было предостаточно, однако настоящих друзей она могла пересчитать по пальцам. Пригласила бы Фекла Иеронима Пастухова с Никифором Рындиным, но оба давно умерли. И Серафима Егоровна, мать Бориса, после Победы не прожила и года. Оставались Соня, верная подружка с молодых лет, да Августа с Родионом. Хотелось Фекле позвать в гости и Панькина: он много лет принимал участие в ее судьбе, и она уважала его за справедливость и доброту. И еще Фекла решила позвать рыбаков, с которыми работала на тонях. Она сходила в магазин, закупила кое-что для праздника, а потом отправилась приглашать гостей и прежде всего зашла в правление. Панькин с Митеневым сидели в кабинете. Настя-секретарша никого к ним не пускала, но Фекла уговорила ее сказать, что пришла ненадолго по срочному
– приветливо улыбнулся он.
– Заходи, пожалуйста. Для тебя дверь всегда открыта. Стол в кабинете был завален бумагами. Митенев с черными сатиновыми нарукавниками на толстом шерстяном свитере водил пальцем по графам обширной ведомости, выписывая из нее цифирь. - Садись, - сказал Панькин.
– Как руки, зажили? - Зажили. Как на собаке. Я на минуточку, Тихон Сафоныч. Не буду отрывать вас от дела.
– Фекла немного замялась, раздумывая, пригласить ли в гости Митенева. Бухгалтера она почему-то недолюбливала. Но решила из приличия все-таки позвать и его.
– У меня завтра день рождения, Тихон Сафоныч, так прошу в гости. Вечером, сразу после работы. Вы тоже приходите, Дмитрий Викентьевич. - За приглашение спасибо, - ответил председатель с вежливым полупоклоном.
– Позволь спросить, хотя это по отношению к женщинам и не принято, - сколь же тебе годков? - Придете - узнаете, - улыбнулась Фекла. - Да полета ей стукнуло, - без всякой дипломатии сказал Митенев, - дата круглая. Юбилей! Панькин посмотрел на Феклу с грустинкой и вздохнул: - Уже пятьдесят? Ох, время! Прямо рысью скачет... Хорошо, придем. Хотя...
– Панькин помедлил, - лучше было бы нам с тобой отпраздновать именины вместе. - Вместе? - Да. Мои, твои и колхозные в один вечер. Вот будет собрание. - Так ведь оно намечено на пятнадцатое, а у меня дата - завтра. - Добро, - согласился Панькин.
– Завтра отпразднуем у тебя по-домашнему, а потом официально. - Вот-вот... Сперва по-домашнему, а уж потом как хотите...
Соня Хват обещала прийти с мужем Федором Кукшиным, Августа с Родионом. Фекла зашла еще к Ермолаю, Семену Дерябину, Дорофею. Не обошла она приглашением и Немка - Евстропия Рюжина, и Николая Воронкова. "Ну вот, слава богу. Все у меня выходит хорошо. С утра примусь за стряпню. Надо гостей накормить как следует", - думала Фекла, возвращаясь домой. Она осмотрела свои припасы, прикинула, хватит ли продуктов и вина, и решила, что хватит. Во второй половине дня она принялась топить баню, чтобы к завтрашнему своему празднику как следует намыться. Баня была рядом, на задах. Фекла наносила дров, привезла на санках воды и затопила каменку. Пока она нагревалась Фекла приготовляла в бочках горячую воду с помощью раскаленных камней-песчаников, стало уже темно. Подождав, пока баня "созреет" и выйдет из нее лишний угар, Фекла стала собираться. Вынула из сундука белье, взяла мыло, мочалку, эмалированный таз и, прихватив веник, пошла мыться. Засветила в предбаннике коптилку, подгоняемая холодом, быстренько разделась и с коптилкой в руке шагнула за дверь, отделявшую помещение с каменкой. Коптилками в банях пользовались из предосторожности: ламповые стекла лопались от воды. Поставив светильник на подоконник, Фекла прошла по теплому полу осторожно, словно по льду, и плеснула на каменку ковшик горячей воды. Крепкий духовитый пар упругой волной ударил ей в грудь, и она отпрянула от печки. Камни, пошипев, умолкли. Стало тихо. Фекла зажмурилась от удовольствия, от тепла, ласково обнявшего все большое белое тело, повела плечами, распустила волосы и, налив в таз горячей воды, распарила веник. Поддав пару еще раз, положила веник на каменку и, выдержав его с минуту на жару, обдала водой теплый тесовый полок. Потом по приступкам забралась на него. Полежав, принялась неторопливо охаживать себя мягким и шелковистым веником. Зашумели листья, в бане запахло лесом, терпким ароматом молодых июньских берез. Можно ли представить себе удовольствие более приятное, чем париться с мороза в домашней деревенской баньке! Ничего не может быть на свете приятнее. Горячий жар насквозь прокалил тело, и оно стало багровым. Постанывая от удовольствия, Фекла спустилась с полка и окатила себя холодной водой из таза. Отдышавшись немного, снова плеснула на каменку и снова забралась наверх. Веник еще азартнее заходил по спине, по бокам.
К приходу гостей у Феклы все уже было готово: стол накрыт и самовар грелся. Она надела лучшее платье из голубого цветистого крепдешина, прикрепила на грудь старинной работы серебряную брошь с красным камушком, подаренную купцом Ряхиным, когда ей исполнилось восемнадцать лет. На ногах - капрон, модные туфли на высоком каблуке. Туфли Фекла купила лет восемь назад, выиграв на облигацию пятьсот рублей еще в старых деньгах. Пудрилась Фекла самую малость. Губы она никогда не подкрашивала. Волосы укладывала в тяжелый узел и сейчас скрепила его крупными костяными заколками. Она еще раз осмотрела себя в зеркало и, довольная своим праздничным видом, прошлась по горенке, привыкая к туфлям, которые надевала очень редко. Начало смеркаться. Фекла включила свет. Заметила кое-где непорядок, прибралась получше, сменила на кровати покрывало. Потом засветила керосиновую лампу и вынесла ее в сени, чтобы гости в темноте ненароком не споткнулись и сразу нашли дверь в избу. Первыми пришли Соня с Федором. Соня, скинув пальто, расцеловала хозяйку: - Какая ты красивая, Феня! Собой видная, разодетая, как невеста! Что годы?.. Было бы здоровье. На вот, мы принесли тебе небольшой подарочек. Фекла с поклоном приняла сверток и поблагодарила. Федор положил на стул гармонику, завернутую в старый плат, снял полушубок и, словно стесняясь высокого роста, поспешил сесть. В сенях снова послышались шаги, и вошла Августа Мальгина. Родион чуть замешкался, сметая снег с валенок, и она нетерпеливо выглянула за дверь. - Да иди скорее-то! Выстудишь тепло. Родион плотно прикрыл за собой дверь. - Здравствуйте, гости дорогие!
– приветствовала их Фекла.
– Проходите, милости прошу. Спасибо, что уважили... - К тебе, Феня, я бы бегом прибежал, - весело отозвался предсельсовета. У нас с тобой давняя дружба. А ну-ка, ну-ка, покажись! Экая нарядная да молодая. Он обвел взглядом зимовку, и вспомнилось ему, как давно, еще до войны, он стоял вот так, а перед ним - Фекла, молодая, статная, полная сил. Она просилась к нему в бригаду рыбаков на полуостров Канин. А потом предложила ему, как добрый знак, иконку Николы морского... И еще вспомнилось, как она, подозвав его к комоду - вот к этому самому, - распустила перед зеркалом свои великолепные косы... Родион тихонько вздохнул, улыбнулся, пригладил усы, прошелся расческой по волосам, которые были уже не столь густы, как в молодости, и, поймав настороженный взгляд жены, сел рядом с Федором. Кивнув на гармошку, сказал: - Эх, сыграл бы, кабы две руки! Жаль. Теперь я могу играть только на Густиных нервишках... - Не беспокойся, отыграюсь, - с вызовом ответила Густя и стала прихорашиваться перед зеркалом. - Бог с вами!
– отозвалась хозяйка, подбавляя в самовар угольев.
– Чего вам на нервах друг у друга играть? Живите в любви да согласии. - Так и живем, - отозвался Родион. На пороге появился неожиданный гость - новый директор школы Суховерхов. Он, видимо, стеснялся, потому что с хозяйкой еще не был знаком. Панькин, который привел Суховерхова, легонько подталкивал его в спину. - Смелее, Леонид Иванович. Тут все свои. За ними вошел Митенев. Фекла приветствовала их: - Проходите, проходите. Гостям - почет, хозяину - честь! Давайте я вам помогу, - она хотела было принять у Панькина полушубок, но тот глазами показал на директора школы: - Лучше помоги ему. Он застенчив. Пальто у директора было тонкое, осеннее, и Фекла удивилась: "Как легко одет! Не простудился бы..." Повесила пальто и провела Суховерхова в красный угол, посадила на лавку. Митенев, сдержанно улыбаясь, пожал ей руку. - С днем рождения, Фекла Осиповна! - Спасибо, спасибо... - Дай-ка я тебя приласкаю, пока жена не видит, - Панькин обнял Феклу и троекратно с ней расцеловался.
– Вот как сладко! И приятно... В тебя, Феня, влюбиться можно. Гости засмеялись, а Фекла сказала: - Какая уж теперь любовь, Тихон Сафоныч. Все мы стареем... - Ну-ну! Не нами сказано: седина в бороду...
– Панькин, как показалось Фекле, многозначительно посмотрел на Суховерхова.
– Вот какая у нас именинница, Леонид Иванович. Королева! - Какая уж там королева! Скажете тоже, - засмущалась Фекла. Ей было приятно, что пришел директор школы, уважаемый и образованный человек. На вид Суховерхову можно было дать лет сорок пять. Появился он здесь недавно, перед Новым годом, когда прежний директор Сергеичев уехал на родину. - Прошу к столу, - пригласила Фекла. Пока рассаживались, подошли еще Дорофей Киндяков, Семен Дерябин и Немко, который принес Фекле особый подарок: собственноручно сделанную деревянную птицу с развернутыми узорными крыльями и резной грудкой. Попросив молоток, гвоздик и нитку, он подвесил птицу под потолок над комодом. Словно из сказки прилетев в зимовку Феклы, она замерла, паря в воздухе. - Угощайтесь, пожалуйста, - радушно обратилась к гостям хозяйка. За столом стало оживленно. Гости, как водится говорили приятные слова, желали хозяйке счастья и благополучия, а она благодарила и также желала всем доброго здоровья. Впервые столько гостей собралось в ее доме за столом, и Фекла была довольна и рада тому, что у них хорошее настроение, что они веселятся и шутят, и угощала всех от души. Она присматривалась к гостям и примечала, что за последние годы все они изменились внешне. Не то чтобы уж очень постарели, нет, но производили теперь впечатление зрелых, умудренных опытом людей. Ведь если разобраться, то они, ее сверстники, и есть старшее поколение, по которому равняются те, кто помоложе. Годы идут, люди внешне меняются, а характеры остаются прежними. Вот и Родион Мальгин все такой же - и строгий и шутливый в зависимости от обстоятельств. В сельсовете за своим красным столом он кажется серьезным, сосредоточенным. А вне работы - свойский парень, в котором узнается тот Родька, что, бывало, пацаненком плавал на паруснике и получал тычки от кормщика и от хозяина, если что-нибудь у него не клеилось. Правда, после войны, как заметила Фекла, Родион стал добрее, мягче. Дорофей - тот изрядно постарел, ссутулился, и на лице обозначилась сеть морщин. Но он по-прежнему с достоинством бывалого, знающего себе истинную цену морехода носил свою поседевшую голову и, как прежде, любил порассуждать о политике, а иногда и перекинуться острым словцом. Шуточки у него были особенные, с глубоким смыслом, со значением, с подковыркой. Фекле они нравились. Она ценила и деловой разговор, и шутку. Радовалась Фекла, глядя и на свою подружку Соню, которая вышла замуж за Федора поздновато, когда уж обоим было за тридцать, - помешала война. Зато теперь они жили душа в душу. После того как Федор осенью попал в шторм на взморье, Соня не отходила от кровати, пока муж не поправился, и потом запретила ему плавать в море, опасаясь потерять его. Теперь он дежурил сменным мотористом на электростанции. Семен Дерябин, как он говорил про себя, "добивал" теперь седьмой десяток. Фекла помнила, как, бывало, в первый год войны на семужьей тоне они вдвоем работали у неводов. Уставали так, что еле выбирались из-под берега на угор, к избушке. Она тогда оберегала Семена, стараясь делать за него работу потяжелее, а он заботился о ней. Семен считал ее как бы своей старшей дочерью, а Фекла относилась к нему, как к отцу. - Вот что, именинница, - прервал размышления Феклы Панькин.
– Правление колхоза решило отметить тебя Почетной грамотой и выдать денежную премию как ударнице пятилетки. Это мы сделаем на собрании. И еще: я нашел тебе работу на берегу. Помнишь, обещал? Хочешь заведовать молочнотоварной фермой? Гости одобрительно зашумели: - Это хорошо! - Она справится. - Поздравляем! Фекла же не знала, радоваться ей или огорчаться тому, что Панькин предложил ей такую хоть и важную, но хлопотную должность. Ей, сказать по правде, хотелось на склоне лет иметь работу поспокойнее. И в то же время было лестно, что ей доверяют. К тому же ферма - дело знакомое. И все же, подстраиваясь под общее веселое настроение, она сказала с вызовом: - Это как же, Тихон Сафоныч, - сам на пенсию, а меня в хомут? Вот так удружил своей-то любимице... Гости засмеялись, а Панькин удивился: - Почему хомут? Ферма - важный участок в хозяйстве, и нужна там опытная рука. А ты смолоду за коровами ходила, еще у Вавилы, тебе - доверие и почет. - За доверие и почет спасибо, - продолжала Фекла.
– Но я бы тоже хотела на пенсию. Вместе будем на крыльце у магазина лясы точить. - Тебе на пенсию рановато, - возразил Панькин.
– Еще пупок не надорвала, как твой покорный слуга... - Нечего, нечего тут!- проворчал Дорофей.
– Несолидно от такой должности отказываться. Ежели ты откажешься, я откажусь, да и другие не захотят кто же тогда будет быкам хвосты крутить? - Хвосты крутить, как я понимаю, дело не женское, - Фекла подлила Дорофею вина.
– Надо будет крутить, тебя, Дорофей, кликну. Что хмуришься? Вы-пей-ко, добрее станешь. Гости снова засмеялись. Федор взял гармошку, стал играть. Соня тряхнула головой и запела:
С неба звездочка упала, И вторая мечется... Вы скажите, где больница, От любови лечатся?
Еще задорнее всхлипнула тальянка, еще звонче и бесшабашней зазвучал голос певуньи:
Мой-от миленькой не глуп, Завернул меня в тулуп, К стеночке приваливал, Гулять уговаривал..
Гости разошлись, задержались только Панькин да Суховерхов. Тихон Сафоныч сказал Фекле: - Прогуляйся по свежему воздуху. Проводи нас. - С удовольствием!
– Фекла сбросила с ног туфли, надела валенки, неизменный выходной плюшевый жакет, накинула на голову шерстяной полушалок.
– Идемте. Замкнув дверь, она подхватила Панькина и Суховерхова под руки. - Хоть пройтись под ручку с начальством-то! Женки ваши не увидят - темно, да и поздновато... - О женках говорить нечего, - Панькин поправил на голове шапку, посадил ее набекрень.
– У меня возраст не тот, чтобы ревновать, а Леонид Иванович, как мне известно, до сих пор холостяк... Оженю-ка я тебя, Суховерхов, посажу в Унде крепко на якорь. - Женитьба - дело серьезное, - сдержанно сказал директор.
– Тут надо все хорошо взвесить. Особенно в моем возрасте... - Взвесим, - Панькин сказал это уверенно, будто и в самом деле собирался оженить директора школы.
– Вот ты скажи, откуда берутся старые холостяки? - Разве я отношусь к этой категории? Впрочем, пожалуй...
– отозвался Суховерхов.
– Как-то не было времени, да и условий завести семью. - Какие там условия? Захороводил бабенку - и валяй в загс. Чего мудреного-то? - До войны не успел, учился, матери помогал, а на фронте какая женитьба... - Были ухари, и на фронте успевали, - заметил Панькин. - Я не из тех... Когда демобилизовался, то уж и возраст стал не жениховский... - А как вы здесь оказались?
– поинтересовалась Фекла. - Приехал по направлению облоно. Любопытные здесь места. Все какое-то особенное. И село, и люди, и образ жизни... Я ведь родом из Липецкой области. На Север попал во время войны, на Карельский фронт... - Вы были ранены? - Легко... Панькин осторожно высвободил свой локоть из Феклиной теплой руки: - Пора домой. Извините, жена заждалась. Спасибо, Феня, за хороший вечер. Спокойной ночи. И свернул в проулок, исчез во тьме. На улице было тихо и тепло. Под ногами хрупал свежий снег. Он выпал вечером. Фекле все хотелось идти по тропке и прислушиваться, как под валенками похрустывает этот чистый, еще не слежавшийся февральский снежок. Низко над крышами горела яркая звездочка, одна в темном небе. Кое-где в домах, там, где еще полуночничали, теплился свет в окнах. - Вам не холодно?
– спросил Суховерхов. "Вежливый, - подумала Фекла, - Сам в пальтишке на рыбьем меху, а у меня спрашивает..." - Да что вы!
– ответила.
– Сегодня оттеплило. Морозы стояли долго, мне они на Канине так надоели! - На промысле? - Да. - Надо бы и мне побывать на промыслах, для общего знакомства с рыбацкой жизнью... - Побываете еще. Подошли к школе. Большой двухэтажный дом казался нежилым - в окнах ни огонька. Фекла спросила: - Вы тут и живете? - Сплю в кабинете, на диване. - Почему же не на квартире? - Надо привыкнуть к школе. Впрочем, Тихон Сафоныч мне уже подыскал жилье у одного рыбака по имени Ермолай... - Так он же бобыль! Кто будет прибирать вам избу, варить щи? - Как-нибудь сами... - Ну, это не дело. Надо найти другое жилье. - Но мы уже договорились. Вскоре я туда перейду. Вот мы и пришли. Не хотите заглянуть ко мне? - Спасибо, уж поздно. - Тогда я вас провожу. - Так и будем провожать - я вас, а вы меня?
– Фекла тихонько рассмеялась. - Отдыхайте. Вам рано вставать. Спокойной ночи! Суховерхов постоял, поглядел ей вслед и стал отпирать дверь.
На другой день с утра Фекла отправилась в магазин за хлебом. На улице, как и ночью, было тихо, тепло, и она неторопливо шла по слегка обледенелым мосточкам. Еще издали услышала: - У Феклы вечор гостьбище было. Именины, кажись... По голосу Фекла узнала Василису Мальгину, жену рулевого с доры. - Все начальство у ей паслось. Собрались на дарову рюмку, - не без зависти и ехидства сказала Авдотья Тимонина. Высокий, визгливый и злой голос ее Фекла могла бы узнать из тысячи. - Пятьдесят сполнилось, - уточнила Василиса.
– Как без гостей-то? Така дата... Фекла замедлила шаг. Крыльцо рядом, за углом. Ей было любопытно. - А что ей деется-то? Здоровушша, как лошадь. Мужика все ищет, да не находит. Дураков нету, - слова Авдотьи будто хлестнули Феклу. Но она не показала своей обиды. Выйдя из-за угла, поздоровалась и неторопливо вошла в магазин. А Авдотья молча заковыляла прочь, сердито тыча посохом в снег и не оглядываясь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
К новогоднему празднику клуб достроить не успели. Как ни старались колхозные мастера, как ни наседал на них Панькин, оставались еще кое-какие недоделки. После малярных работ медленно подсыхала краска, потому что олифа была некачественная. Дорофей выдвинул в оправдание свои доводы: - Олифу покупал не я. И к чему вообще торопиться нам, Тихон? Ведь давно известно: "Где сшито на живую нитку, там жди прорехи". И не стой ты у нас над душой. К собранию все закончим. Наконец пустили котельную, по трубам пошло тепло. К четырнадцатому февраля клуб был готов. Приходили люди поглядеть - восхищались, ахали. Но больше всех был доволен Панькин. Он неторопливо, еще до комиссии, осмотрел все помещения, посидел в зрительном зале в фанерном кресле с гнутой спинкой, постоял на сцене за трибуной, прошел за кулисы. - Добро сделали, - сказал он строителям, которые гуськом ходили за ним, ревниво наблюдая, какое впечатление произвела их работа. * * * Все казалось обычным на этом собрании - и зал с оживленными принаряженными людьми, и президиум, где сидели члены правления и секретарь райкома Шатилов с председателем рыбакколхозсоюза Поморцевым, довольно частым гостем в Унде. Секретарша Настя с Августой за своим столом были готовы вести протокол. Привычная обстановка отчетного ежегодного собрания. Кругом знакомые лица... Но сердце старого председателя тревожила какая-то непонятная грусть. Не оттого ли, что он делал колхозникам свой последний доклад? Голос у него вначале от волнения срывался, но постепенно приобрел уверенность. Тихон Сафоныч снова вошел в привычную деловую колею, и колхозники это почувствовали. - Сегодня у нас особый торжественный день, - говорил Панькин.
– Колхозу "Путь к социализму" исполнилось тридцать лет. И давайте, дорогие товарищи, окинем взглядом пройденный нами путь. Тридцать лет минуло с той поры, когда рыбаки собрались на первое организационное собрание, чтобы объединиться в коллективное хозяйство. Помнится, у многих тогда имелись сомнения, а кое у кого и возражения... И это было вполне понятно, дело в ту пору начиналось невиданное и незнакомое. С чего мы начинали? С гребного карбаса, с парусной елы. Путь был труден, но мы уверенно шли вперед к новой жизни. Уже давненько мы расстались со старыми методами и орудиями лова, с прежним флотом. И теперь мы говорим прошлому: "Прощайте, паруса!", потому что они были основной двигательной силой, пришедшей к нам от дедов и прадедов. От парусного судна к современному рыболовному траулеру - таков наш путь. На долю рыбаков выпало немало испытаний. Вспомните, как мы работали в трудные военные годы, когда женщины, старики да подростки промышляли тюленей, ходили в губу за селедкой, облавливали дальние тундровые озера и давали фронту продовольствие. Вот здесь, в этом зале нового клуба, сидят организаторы колхоза и его первые работники: Дорофей Киндяков, Дмитрий Митенев, Родион и Августа Мальгины, Фекла Зюзина, Анисим Родионов, Семен Дерябин, Николай Тимонин и другие. Это - ветераны колхоза. Они вынесли на своих плечах все трудности и привели хозяйство к сегодняшнему его виду и качеству. Вся их жизнь - пример для нашей молодежи, в энергичные руки которой мы сегодня передаем колхоз. Доклад у Тихона Сафоныча пошел свободно, он вроде бы и забыл о тексте, который лежал перед ним. - Вот я приведу некоторые цифры, - продолжал он.
– За тридцать лет мощность колхозного промыслового флота возросла в семнадцать раз. Триста пятьдесят тысяч центнеров рыбы выловлено и сдано государству. Доходы от промыслов выросли в семь, а основные средства колхоза в сорок с лишним раз... Председатель приводил еще и другие цифры, - известное дело, без них не обходится ни один доклад. А когда он перешел к итогам минувшего года и начал говорить о недостатках, доклад стал и вовсе будничным, деловым. Упоминать о промахах в работе председателю не очень хотелось, но их, как слова из песни выкинуть, убрать из доклада было невозможно. И Тихон Сафоныч лишь сожалел, что устранять эти недостатки придется уже не ему, а
– заметил Поморцев, воспользовавшись паузой, и тут же спросил: - Все? - Нет, не все, - продолжал Панькин.
– Теперь главная просьба: если к вам поступит судно - средний рыболовный траулер, - новое, разумеется, то выделите его нам. Хватит брать в аренду суда. Пора иметь свои. - А есть ли деньги на покупку такого судна? - Найдем. Поморцев озадаченно покачал головой. - Ладно. Изложите все это письменно. Панькин тут же подал Поморцеву заранее подготовленную заявку и сошел с трибуны. Председатель собрания Митенев предоставил слово для выступления Поморцеву. Сергей Осипович Поморцев, невысокий плотный мужчина лет пятидесяти с хвостиком, в форменном морском кителе с нашивками на рукавах, коротко подстриженный, остроглазый, поздравил колхозников с тридцатилетием и зачитал поздравительную телеграмму из Москвы, из главка. В телеграмме сообщалось, что колхозу присуждены одно из первых мест в соревновании и Почетная грамота главка с премией. После него выступил Шатилов. Секретарь райкома передал рыбакам приветственный адрес и обратился к председателю: - Рад сообщить вам, Тихон Сафоныч, и всему собранию о том, что за долголетнюю и безупречную работу на посту председателя колхоза и в связи с шестидесятилетием правительство наградило вас орденом Ленина. В зале одобрительно зашумели, раздались аплодисменты. Иван Демидович прикрепил к лацкану пиджака растерявшемуся от неожиданности Панькину орден. А затем вручил также орден "Знак Почета" Фекле Зюзиной и медали "За трудовую доблесть" Дорофею Кин-дякову, Семену Дерябину и еще нескольким рыбакам. Потом объявили перерыв.
2
На прения колхозники раскачались не сразу и, чтобы подать пример, а заодно и заполнить паузу, стал выступать Митенев. Поблагодарив вышестоящие организации за награды и приветствия, хотя и чувствовал себя несколько обиженным тем, что его, ветерана колхоза, на этот раз наградой обошли, Дмитрий Викентьевич со знанием дела заговорил о предстоящей весенней путине. После него взял слово Родион Мальгин, а затем разговорились и другие. О чем только не говорили: о том, что на судах хромает дисциплина по приходе в порт и что летом уменьшались уловы семги, так как часть рыбаков снимали с тоней на сенокос; о том, что наважьи рюжи следует просушивать через каждые три недели лова и что необходимо уменьшить в них для уловистости ячеи; о том, что договор с рыбокомбинатом выполнен не по всем пунктам и что надо ввести в правлении штатную единицу техника рыбодобычи, и так далее... Пожеланий и замечаний было так много, что Панькин приуныл и повесил голову, чувствуя себя неловко. Всегда на собраниях всплывал ворох неполадок, и, кажется, ему не привыкать к этому: дело обычное, для того и собрания. Но сегодня Панькин сидел как на горячих угольях, он даже стал подумывать, что орден ему, пожалуй, дали не по заслугам: "Вон как меня шпыняет каждый оратор!" На трибуне теперь стояла Фекла. Дородная, статная... Она смотрела в зал и молчала. Конечно же, волновалась: никогда прежде не выступала. Но вот она повернулась к президиуму, приложила руку к высокой груди и поклонилась. - Спасибо за орден. Премного благодарна. Я, пожалуй, еще не заслужила такой высокой награды. Считайте, что ее дали вперед, вроде как авансом. Но я заслужу!
– Фекла перевела дух и... заговорила быстро и напористо: - Что же такое творится у нас, товарищи, с транспортировкой наваги с тони? Где такое видано, чтобы по месяцу, а то и больше рыба лежала на берегу? Обозов из Мезени нет как нет, а самолетами возить дорого. Вот и маемся. Уловы все копятся и копятся. Заморозим рыбу, а тут оттепель - и все растает... Что же в конце концов получается? Брак! Рыба для употребления почти что и непригодная. Хозяйки в городе, верно, носы воротят от такой наваги! Я давала тебе знать, Тихон Сафоныч, и ты высылал два раза оленьи упряжки. А потом опять успокоился. Негоже так, негоже! Вот что я хотела сказать. Если складно, так и ладно, а не складно, так извините. На этом моя речь кончается. Когда Фекла вернулась на свое место в президиуме, Родион хитровато улыбнулся и шепнул ей: - Ты чего на Панькина-то взъелась? Давно ли он у тебя гостил? Фекла шевельнула бровями. - Дружба дружбой, а служба службой. Или не ведома тебе такая поговорка?
Было часов семь вечера. Уже дважды объявляли перерыв, и, кажется, выпили весь чай из ведерных самоваров, и съели все пирожки и бутерброды в буфете. Собрание подошло к выборам правления. В него избрали девять человек, в том числе Митенева, Дорофея, Феклу, Родиона и Климцова. Когда Панькин предложил кандидатуру Климцова, по залу прошел шумок. Но, поскольку Ивана рекомендовал Панькин, возражать не стали, полагаясь на мнение и опыт Тихона Сафоныча. Стали выбирать председателя. Эту процедуру, как обычно, вел представитель из района. - Тихон Сафоныч уходит на заслуженный отдых, - сказал Шатилов.
– Конечно, хотелось бы, чтобы он еще поработал, однако возраст и состояние здоровья не позволяют. Пора человеку и отдохнуть. Но кто его заменит? Какие будут предложения? - У меня есть предложение, - сказал Митенев.
– По поручению партийной группы и старого состава правления колхоза я рекомендую на должность председателя Ивана Даниловича Климцова. Товарищ молодой, энергичный, с работой справится. - Недавно его приняли в члены партии, - добавил Шатилов.
– Есть ли другие предложения? Послышались возгласы: - А не молод ли? - Сладит ли с работой? - Почему не сладит? Дельный парень. Свой, унденский! Шатилов прислушивался к репликам, не спешил их прерывать. Наконец он повторил: - Есть другие предложения? - Есть!
– крикнул с места Андрей Котцов.
– Митенева! У него твердая рука и опыт имеется!.. Андрей, не выдержав до конца собрания, был чуть навеселе. Офоня Патокин, что сидел рядом, тянул его за полу: "Да сиди ты! Чего тебя дернуло за язык?" Но Андрей, не слушая его, кричал, размахивая рукой: "Митенева-а-а!" - Хорошо, - сказал Шатилов, - Поступила вторая кандидатура: Митенев. Есть еще предложения? Больше предложений не поступило. Шатилов озабоченно глянул на парторга, сидевшего рядом. Тот пожал плечами и попросил слова: - Я снимаю свою кандидатуру, так как быть председателем мне не позволяет возраст. Кроме того, как вы знаете, у меня есть общественная работа... - Поступил самоотвод, - с видимым облегчением сказал Шатилов.
– Ну как, удовлетворим просьбу товарища Митенева? - Уважим! - Удовлетворить! - Но Андрей опять поднял руку из своего угла в последнем ряду. - Митенева-а-а! - Да прикуси ты язык, Андрюха!
– одернула его одна из рыбачек.
– Дело говори! - Митенева-а-а!
– все тянул Котцов. - Тихо, товарищи, - продолжал Шатилов.
– Давайте обсудим все спокойно. Котцов, который кричит там в углу, по-моему, навеселе... - Вывести его!
– зашумело, собрание. - Ну вот, докричался? И дался тебе этот Митенев!
– в сердцах проворчал Офоня и ткнул Андрея кулаком в бок. Чувствуя, что дело принимает серьезный оборот, Котцов замолчал. Поэтому выводить его не стали. - Ставлю на голосование: кто за самоотвод Дмитрия Викентьевича? Так... Большинство. Принято. Кто теперь желает высказаться по кандидатуре Климцова?
– спросил Шатилов. Высказались двое: Панькин и "телефонный председатель" Окунев. Из зала поступило предложение: - Надо бы послушать, что скажет сам Климцов. - Верно! Как он думает? Иван, чуть-чуть смущаясь, вышел на сцену и стал рядом с трибуной. - Не изберете - не обижусь, а изберете - не подведу, - сказал он и вернулся на место. - Вот так высказался: всего два слова! - Этот не из говорунов, сразу видно... - Давайте голосовать! Проголосовали за Ивана дружно. Даже Андрей Котцов поднял руку. В тот вечер колхоз получил новое название - "Звезда Севера".
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Новый председатель начал с того, что ввел у себя ежедневные утренние планерки. К восьми часам все стулья в его кабинете были заняты. Иван Данилович начинал совещание неизменным "итак". - Итак, что мы имеем за прошлые сутки?
– Он сам отвечал на этот не очень конкретный, но в общем-то всем понятный вопрос: - К ферме привезли шесть возов сена. Мало, Фекла Осиповна! Почему рано отпустили возчиков? Можно было еще по разу обернуться. Фекла глянула на Климцова холодновато, вприщур. Серые глаза председателя на молодом скуластом лице были непреклонны. Фекла вздохнула, досадуя на себя: еще не вошла в роль заведующей по-настоящему и больше занималась уговорами, чем требовала. - Да вывезем сено. Не впервые, - примирительно сказал Окунев. - Проследите за этим, - распорядился Климцов.
– А вы, Фекла Осиповна, требовательнее относитесь к подчиненным, - уже более мягко посоветовал Климцов.
– Теперь дальше... Как идет ремонт судовых механизмов на "Боевике", Афанасий Григорьевич? - Денька через три опробуем двигатель, - ответил Патокин. - Срок приемлемый. А что с трактором?
– Климцов повернулся к трактористу, высокому рыжеватому парню в ватнике.
– Почему вчера, Павел, не ездил за бревнами? - Двигатель забарахлил. Ремонтировать надо, - ответил тракторист. - Какая неполадка? - Что-то с пускачом. - Немедленно займитесь ремонтом. Пока стоит зимник, лес, что заготовлен для строительства, надо вывезти до бревнышка! Все это были те самые текущие дела, о которых говорил Климцову Панькин, когда передавал бразды правления. Когда люди разошлись, Митенев принес на подпись банковские документы. - Такая новость, Дмитрий Викентьевич, - сказал ему Климцов.
– Нам предлагают купить в тралфлоте судно. Они там обновляют свой флот, получают новые тральщики, а старые списывают или продают. Митенев насторожился. - Какой тип судна? - Средний тральщик. - А стоимость? Климцов назвал внушительную сумму. Дмитрий Викентьевич покачал головой. - А плавал сколько? - Не знаю. Надо уточнить... - Куда нам старье-то! Был бы новый... - Пока, быть может, придется купить и старый. Надо съездить в Архангельск, посмотреть, что за корабль. - Посмотреть непременно надо. Кота в мешке не покупают. Может, развалина какая... По принципу - на тебе, боже, что нам негоже... - Кого мне взять из знающих рыбаков?
– спросил Климцов - Офоню - по двигателям, а Дорофея - по мореходной части, - посоветовал Митенев.
– В рыбакколхозсоюзе еще попроси Сергеева посмотреть судно. И, само собой, Поморцева... - Спасибо за совет. Завтра вылетим. Митенев еще посоветовал ему: - Смотри, Иван, старьем не увлекайся. По молодости лет тебе, может, и хочется поскорее заиметь свое судно. Но по мне - лучше погодить бы до нового. Деньги на ветер нам нельзя бросать. И уж если тебе будут навязывать тральщик, то гляди в оба. Все досконально обследуй: двигатели, ходовую часть, корпус, траление чтоб было кормовым - не бортовым... Бортовое траление устарело... Дотошней будь. - Постараюсь, - сказал Иван.
2
Тихон Сафоныч, сдав хозяйство Климцову, почувствовал себя не на месте. Подобное случалось со всеми пенсионерами, когда они оказывались не у дел. Предаваться отдыху и праздному времяпрепровождению для него было, пожалуй, труднее, чем тянуть председательскую лямку. Он все никак не мог привыкнуть к положению отставного главы колхоза. По-прежнему по утрам его подкидывало с кровати чуть ли не с петухами. Пока жена досматривала утренние сны, он грел самовар и потихоньку садился пить чай. Потом, глянув на часы, хватался за пиджак: торопился в правление. Но тут же спохватывался - там его больше не ждут... "А может, ждут? Наверное, по привычке счетоводки и Митенев поглядывают на дверь: скоро ли появится Панькин? Да нет, чего им теперь меня ждать? Они, небось, радуются, когда в контору легкой походочкой влетает молодой председатель Иван Климцов. Все, Панькин, отплавал твой парусник. Приспосабливайся, брат, к новой жизни, как постаревший верховой конь, отгарцевавший свое под седлом, привыкает к тележному скрипу. Примиряйся со званием персонального пенсионера с орденами и вчерашней славой" - вот какие мысли приходили в голову Тихону Сафонычу, и он, вздохнув, снимал пиджак и возвращался к столу продолжать чаепитие. Вставала жена, умывалась, заплетала в косу жидкие волосы и поглядывала на мужа с ласковой многозначительной усмешкой. - Что, муженек, кончились твои заботы? Теперь уж я не знаю, как тебя и величать по должности. - Так и величай: пен-си-о-нер! Приметив пиджак, небрежно накинутый на спинку стула, Ирина Львовна интересовалась: - Опять надевал пиджак-от? Теплынь ведь в избе. - Дак попал на глаза... Жена, налив чаю, подвигала к мужу тарелку с шанежками. Единственная дочь Панькиных Лиза перед войной уехала в Ярославль учиться в техникуме, да там и осталась. Вышла замуж за мастера шинного завода. Теперь уж подросла и ходит в школу внучка. Иногда Лиза навещала родителей, но редко. Тихон Сафоныч и Ирина Львовна скучали по дочери и внучке. Ирина Львовна нрав имела веселый, любила шуточку да острое словцо. За тридцать лет замужества она ни разу не огорчила мужа ни женским капризом, ни вздорной выходкой. Многие мужики завидовали Панькину, что у него такая славная жена. Теперь она то и дело находила работу своему бездельничающему супругу, чтобы он не очень уж тосковал по служебному креслу. - На повети половица прохудилась. Заменить бы надо. А то пойдешь сено задавать овцам - и оступишься. Шею сломать можно. Тихон Сафоныч брал топор, пилу и шел заменять половицу. Потом она просила его расчесать проволочными щетками-ческами овечью шерсть для пряжи, вставить в горнице в раму новое стекло взамен треснувшего, наколоть хороших смолистых полешков для растопки и сложить их сушиться за печку. Тихон Сафоныч чесал шерсть, заготовлял лучину, вставлял стекла, но тоска по привычным председательским делам не проходила. Он стал наведываться в правление. Его там встречали почтительно. Счетоводки подвигали ему стул, Митенев приветливо улыбался и даже пытался шутить, что было совсем не в его характере. - Ну как на пенсионерских-то хлебах? Живот начал небось расти от неподвижного образа жизни?
– спрашивал он, надевая очки, чтобы получше рассмотреть Панькина. Тот отвечал: - Наоборот, худею. От безделья... - Скоро и мне такой жребий падет: мух в избе пересчитывать да с женкой браниться... Недолго уж осталось, - с притворной сокрушенностью говорил бухгалтер. Секретарша Настя уже не вставала, как раньше, при его появлении, не вытягивалась в струнку, а только вежливо здоровалась и тотчас погружалась в свои бумажки. Климцов, правда, частенько забегал к Тихону Сафонычу посоветоваться в затруднительных случаях, чему Панькин всегда радовался. И, собираясь покупать тральщик, Иван Данилович пригласил его принять участие в осмотре судна. Но Тихон Сафоныч вежливо уклонился от такого предложения, сказав, что в современных рыболовных судах он совершенно не разбирается. Во время поездок в Мурманск к приходу туда рыбаков Тихон Сафоныч бывал на колхозных судах в основном гостем. Ему отводили одну из лучших кают, и он общался с экипажем. А по части устройства тральщика и состояния его механизмов он был специалистом неважным. Даже шутил по этому поводу: "Я знаю только, где нос, а где корма. Ну еще в салоне место сумею найти, когда сядем обедать да чарку поднимать за ваш приход с моря". Потому он и сказал Климцову: - Я буду вам только обузой. Обойдетесь без меня. Однако могу посоветовать вот что... Тебе будут нахваливать судно: все, мол, в порядке, тральщик почти новый! Так ты не очень-то слушай и про себя думай: "Ничего подобного, должны быть в нем изъяны", - и старайся обнаружить их. Надувать тебя никто не собирается, однако им надо списать судно, чтобы поскорее купить новое. На такое приобретение нужны большие деньги, и потому тебе будут продавать старое подороже. А стоимость корабля зависит от процента изношенности. Ты старайся определить его точнее, чтобы этот процент был повыше. Они станут его занижать, а ты повышай. И помни - тут есть одна тонкость. Чрезмерно занижать процент изношенности им тоже не с руки. К ним может вышестоящее начальство придраться: а, мол, судно еще хорошее, может плавать, а вы его списываете. Потому и нажимай на них. Поломаются, поломаются, да и уступят. Климцов осторожно возразил: - Вы думаете, нам придется торговаться? У них, наверное, уже все определено по документам - и уровень изношенности, и стоимость судна. - Все может быть, - уклончиво ответил Панькин.- И если то судно нам не очень годится, ставь вопрос о продаже тральщиков, которые мы арендуем. По отзывам капитанов и механиков, они еще довольно прочные и могут плавать долго.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Ферму от прежней заведующей Фекла приняла порядком подзапущенной. Помещения, стайки и кормушки требовали ремонта, в котельной растрескалась печь, всюду была грязь. Доярки даже фляги для молока мыли холодной водой. Полей в колхозе не имелось, и возле скотного двора накопились горы навоза. Фекле, привыкшей к чистоте и аккуратности, такое хозяйство не понравилось, и она принялась наводить в нем порядок. Сходила к Мальгину в сельсовет и попросила его отвести место для свалки навоза подальше от села, в тундре. Потом позвала на помощь Немка. Он привез глину, песок, известь и стал ремонтировать печи в котельной. Но одному Немку выполнить весь ремонт было не под силу, и Фекла решила пригласить еще Дорофея Киндякова. Дорофей на ремонте судна был занят не полный день, однако приниматься за кормушки в коровнике ему не очень хотелось. - Я на ремонте "Боевика" вкалываю. Навигация скоро... - Выбери времечко-то. Очень прошу. - А чего меня просить? В правление иди, пусть дадут тебе людей и наряд оформят как следует быть. - Будет, будет наряд, Дорофеюшко! Уж я тебе обещаю. Ты только согласись. С людьми нынче туговато. Сам видишь, многие на зверобойку собираются... Дорофей не сдавался. - Сказал - занят. - Я тебе хошь бутылку, хошь две поставлю, - пустила Фекла в ход последний козырь. Дорофей обиделся: - Нашла калымщика! Да ты что? Я сроду за бутылку не робил. Фекла хитренько прищурилась, погрозила пальцем. - Полно давай. Какой мужик откажется от бутылки? Где видано? Мне ведь не жалко. У меня нынче зарплата приличная. Я тебе все сделаю. Что мне какая-нибудь десятка? - Тьфу!
– Дорофей вскочил, как ужаленный.
– Ей говорят одно, а она другое. Никаких бутылок мне не нужно. Взяток не беру. - Так это ж не взятка, а могарыч... - Шут с тобой. И так сделаю, А материал есть? - Материал Немко подвез, - обрадованно сказала Фекла. - За бутылку? - Был грех... Он хоть не пьет, да копит. У него скоро день ангела... Дорофей уж совсем добродушно залился смехом: - Хо-хо-хо! Нашла... нашла ангела! Ох-хо-хо... - Ох-хо-хо да хо-хо-хо!
– передразнила Фекла.
– Чем не ангел? Безотказный человек! Умелец на все руки. Только кликни - все сделает. А тебя уговаривать приходится, словно ижемского купчину. Уж до чего доломался!.. Ну я пойду за нарядом. Спасибо тебе. - На здоровье, - буркнул Дорофей. У порога Фекла задержалась: - Женка-то где? Здорова ли? - А что, и ее захомутаешь на ферму?
– насторожился Дорофей. - Да нет... Старовата. - И то верно - стара. Здоровье неважное. Ушла к Мальгиным в чулан помолиться... Свои-то иконы я еще в тридцатом году вынес из избы, а у них сохранились. Родион хотел было в расход пустить, да оставил как память о матери. Только запрятал в темный угол, чтобы не видели. Праздник нынче какой-то... - Верно, Евдокия... А иконы нельзя в чулан прятать. Им свет нужен. - Да ты что? Разве можно так говорить?
– Дорофей изумленно уставился на Феклу.
– Активистка, член правления, заведующая фермой - и веруешь? - Я же тебе не сказала, что верую. Не наговаривай. Так не забудь про ремонт. Прощевай! - Будь здорова! Дорофей, вспомнив о возрасте жены и о ее болезнях, погрустнел: недоброе предчувствие легло на сердце... * * * Ефросинья пришла к дочери, когда та, подоткнув подол, мыла в чулане пол после побелки. Чулан служил Мальгиным продовольственной кладовкой, в нем хранили соленую рыбу в бочонках, ягоды - морошку и чернику и другие припасы. К весне они были почти съедены, чулан опустел, и Густя занялась им, благо у нее был выходной день. Ефросинья, постояв у порога, приметила, что угол в чулане опустел, иконы исчезли. - Куды иконы-то дели?
– спросила она у дочери. - Вынесли на поветь, там положили, - ответила Августа.
– Только чулан загромождают. Да и довольно их тут хранить. Увидит кто - неприятностей не оберешься. Скажут - муж предсельсовета, жена завклубом, а доски хранят. Уж не молятся ли втихую?.. Ефросинья недовольно поджала губы и укоризненно посмотрела на дочь, которая старательно выжимала над ведром тряпку. - Сегодня Евдокия. Грех полы-то мыть... Большой грех! - Полноте, мама. Спутники запускаем, космонавты летают, а вы все еще в бога верите. Пора бы от старинки-то и отрешиться. Ефросинья насупилась и хотела было уйти, но спросила: - Где они лежат-то? Я хоть одну возьму. А то еще пожгете, хватит у вас ума... - А на повети. Берите, пожалуйста, хоть все, пока не пришло лето и не хлынули сюда бородатые москвичи. Те приедут - все подберут. Охочи до предметов старого быта. - Бородатые-то москвичи иконы собирают из корысти. Я слыхала, что продают их там за большие деньги. За границу утекают наши иконки к католикам разным. Вот ты, культурный работник, позаботилась бы, чтобы иконы взяли в музей в Архангельск. Там бы они сохранились. Все лучше, чем барышникам отдавать... - Ладно, может, из музея кто приедет, так отдадим. А вы себе возьмите какую надо... Ефросинья подумала, пожевала запавшими старческими губами. - Дак отец-от опять выкинет. Он еще в тридцатом, в коллективизацию, все иконы на растопку пустил, безбожник окаянный. И твои пустит... Я одну только возьму, чтобы он не видел. - Как хочешь, мама. Ефросинья пошла на поветь, долго искала там иконы и нашла их в самом дальнем углу, за ворохом сена, сложенными в стопку и накрытыми мешковиной. Она выбрала для себя изображение богоматери с младенцем, подошла к оконцу, пригляделась к иконе на свету и аккуратно смахнула с нее пыль. Икона была старинного строгановского письма. В конце шестнадцатого века купцы Строгановы завели у себя "иконную горницу", где работали лучшие мастера-иконописцы в манере северного письма. Оттуда, из Сольвычегодска, и попала Богоматерь на Поморье. Этого Ефросинья не знала, но ценила образ не только из религиозных побуждений, а и потому, что икона была старинная и Богоматерь с младенцем выглядели на ней как живые. Она завернула икону в старый платок и понесла домой. Дорофей встретил ее с этой ношей не очень приветливо. - Ты не гляди так косо, Дорофеюшко, - сказала жена, положив икону на лавку.
– Куды человеку деться со своей верой? Не осуждай. Ну-ка, выкинули Богоматерь на поветь. Разве так можно? В молодые годы Дорофей бы без лишних слов взялся за топор, расколол бы икону и пустил ее в печь на растопку, а теперь промолчал и махнул рукой.