Прошедшие войны

Цанка очнулся, глаз не раскрывал, боялся. Рядом, сопя, действительно что-то тяжело дышало. Он еще мгновение лежал, застывши в одной позе. Сознание пробудилось, учащенно забилось сердце. Не вытерпев, он, наконец, раскрыл глаза и моментально вскочил: рядом, за его спиной, глядя на него тупыми глазами, лежала в высокой траве сытая корова. Чуть поодаль стоял годовалый теленок.

— Фу, дура — скотина, — облегченно выдохнул Цанка.

Как бы отвечая на его слова, корова тяжело встала, слегка промычала. «Видимо, в тот день, когда разгоняли базар, приблудилась», — подумал он, осматривая животное.

А скотина была добротная, породистая, с большим выменем, из которого капельками сочилось молоко. Теленок неуклюже подошел к корове, хотел пососать. Она понюхала его и боднула злобно головой, отгоняя неродное дитя.

— Так вот нам Бог и молочка прислал, — весело сказал сам себе Цанка, почесывая опухшие от комариных укусов руки и лицо. Из затеи с молоком ничего не вышло, корова к вымени Цанка не подпустила. «Как Кесирт», — почему-то подумал Цанка, махнул рукой и продолжил путь. Корова замычала, тронулась за ним, следом поплелся телок. Перед очередным крутым подъемом скотина остановилась, жалобно замычала вслед удаляющемуся человеку. Цанка остановился, подумал, что если оставить в лесу, съедят их хищники, а домой вести далеко, да и свои коровы надоели. И вдруг он вспомнил о Кесирт и Хазе. Ведь у них нет коровы, они продали ее, отдавая долг.

Недолго думая, вернулся, сорвал тонкую хворостинку и погнал корову и теленка в обход горы по ущелью к мельнице Хазы.

Весь день шел, ругая безмозглую корову, мучаясь от жары и голода.

После обеда, когда солнце особенно стало припекать, дошел до цели. Даже злые Хазины собаки поленились вылезть из тени. Кругом было пусто, сонно. Только так же, как и всегда, весело перезванивал родник, вдоль него стаями летали беззаботные стрекозы. В кустах орешника истошно стрекотали цикады.

— Хаза, — крикнул Цанка, хотя и хотел сказать Кесирт.

Крикнул еще раз.

Входная дверь была раскрыта настежь. Видимо от мух и других насекомых вход в хату перегораживала домотканая грубая ситцевая ткань.

Наконец, в дверном проеме показалась заспанная, вспотевшая Хаза.

— Цанка, это ты? — озабоченно спросила она.

— Я, конечно, — недовольно ответил он, — вот вам корову и теленка привел.

— Как привел? Откуда? — не соображая спросонья, начала Хаза.

Цанка, как мог короче, стал объяснять старухе — что и как. Через минуту пришлось повторить все в деталях. Тогда Хаза внимательно осмотрела корову, будто покупала за большие деньги, бережно погладила и, ничего не говоря, повела ее под навес.

— Цанка, не знаю, что и говорить, как благодарить, но, видимо, с твоей помощью Бог нам помог, — кричала она из-под навеса, — а если честно, ты нам здорово помогаешь… Дай Бог тебе здоровья!

После коровы старуха взялась за теленка, движения ее стали быстрыми, радостными, она даже подпрыгивала при ходьбе. — Осиротели мы без скотинушки. Как жить без них? От скуки тошно было… И еда, конечно, в доме… Если объявится хозяин — нет слов, отдадим, а до этого присмотрим… Спасибо тебе, Цанка… Молодец, сберег скотину, а то волки бы съели.

— Ладно, я пойду, — не выдержал ее болтовни Цанка.

— Погоди, как пойдешь? Ой, дура я старая, совсем и ума выжила, — засуетилась Хаза вокруг Цанка, вытиравшего пот с лица рукавом рубахи, — ведь тебя арестовали эти твари?! Как мы волновались! Ведь четверо задержанных с тобой еще вчера вернулись. Кесирт в аул с утра бегала интересоваться тобой. — А где она? — загорелись глаза у Арачаева.

— Дома лежит. Уже несколько дней, как одичалая, ходит, места себе не находит… Не знаю, хворая что ли, а может еще что?

Цанка, ничего не говоря, спустился к роднику. Под тенью плакучей ивы у скамейки Кесирт разделся по пояс. Плескался в ручье, из пригоршней пил сладкую влагу. Прохладная вода освежила его, вдохнула жизнь в усталое, худое тело. Он не заметил, как сзади появилась Кесирт. Она тихо спустилась к роднику, со странной улыбкой наблюдала за молодым человеком. Неожиданно Цанка скинул поношенные чувяки и прямо в штанах кинулся в воду, с наслаждением фыркал, кувыркался, смеясь, боролся со стремительным течением. Наконец, он увидел Кесирт, их глаза встретились. Вначале лицо Цанка стало серьезным, потом, увидев на ее лице улыбку, он тоже засиял. Вылез из воды, не сводя глаз с любимой.

Одетая в легкую ситцевую светло-бежевую широченную рубашку, Кесирт выглядела совсем по-домашнему. От глубокого сна на ее лице и руках остались следы пролежней. Длинные черные волосы свободно свисали вниз по спине. Она была босонога.

— Ты жив, Цанка! — наконец промолвила она главное что ее волновало. — Почему ты вчера не вернулся со всеми?

— Я вам корову с теленком тащил, — засмеялся Цанка.

Она тоже засмеялась, так они стояли некоторое время, как бы беспричинно смеясь. Потом оба резко замолчали, стали серьезными, даже взгрустнули.

— Ох, как жарко сегодня, — сказала Кесирт.

— А ты что переживаешь, бросайся в родник и все дела.

— Вот ты уйдешь и искупаюсь.

— А при мне нельзя? — шутливо спросил Цанка.

— Нельзя. Больно ты несдержан.

— А по ночам купаешься?

— Купаюсь.

— Приду посмотреть.

— Бессовестный, я тебе приду. Только посмей… Я вот твоей матери расскажу. Женить тебя надо. Ты и так меня страшно оскорбил, — уже тихим, жалобным голосом сказала она недовольно, может, наигранно отворачивая голову.

Цанка не мог отвести взгляд от нее. Ему казалось, что он видит воочию ее тело, ее грудь, думая, что это платье прозрачное. От неразрешимости тягостные чувства проснулись в его теле, взбудоражили его. Под прилипшими к телу мокрыми штанами моментально проснулась необузданная молодость. Пытаясь скрыть возбуждение, он обеими руками схватил штаны, как бы боясь, чтобы они не упали. Кесирт женским взглядом все это заметила, хитро улыбнулась, потом вдруг стала строгой. Губы ее сжались, стали тонкими, зубы заскрежетали.

— Пошли во двор, — неожиданно сказала она, — ты наверное голодный с дороги, давай я тебя покормлю.

Девушка резко повернулась, с кошачьей ловкостью взбежала вверх по откосу берега, невольно демонстрируя страдающему молодому человеку полные икры, крутые бедра, в наклоне — тонкую талию.

Позднее полностью одетый поднялся Цанка.

Хаза все еще возилась возле коровы. Кесирт стояла на крыльце.

— Ты одеваешься как принцесса, — недовольно сказала она. — Заходи. В доме прохладно, перекусишь и пойдешь.