Прошлое никогда не проходит

– Чувствую, наши приключения только начинаются.

– Ладно тебе, не каркай, постараемся далее обойтись без них. Главное наше дело – вернуться живыми и здоровыми. И работу потихоньку сделаем, и отдохнём, только выздоравливайте, мальчики, и разумно оценивайте сейчас свои возможности. Нужно будет полечиться – посидите в лагере, ничего страшного, у нас есть запасной игрок – Степаныч… Коля, подержи ватку, промоченную в чаю, на глазах. Они у тебя всё ещё очень красные. Болят?

Николай послушно плюхнулся и положил ватный тампон, после купания его в собственной кружке с чаем, на глаза, и полусонно произнёс:

– Есть немного, дерёт. Но зато какой такое под конец крикнула орлу? доктор – хоть век болей, не надоест… Жень, я не понял, а что ты

– Не важно, впрочем, хочешь, спроси у него.

Но Николай, не дожидаясь ответа, засопел прямо с мокрым тампоном на глазу.

5. Фома Фомич развлекается, а перестройка недобрым словом поминается

На следующий день Женя постучалась в палатку к ребятам, и, разувшись в «предбаннике», открыла молнию, проскочила к ним и быстро закрыла её за собой. Фёдор удивился:

– Что случилось, от кого ты прячешься?

Денис с Николаем понимающе переглянулись и вздохнули.

– Да в чем, собственно, дело? – забеспокоился Фёдор.

– Не всё коту масленица. Последние три дня было тепло и солнечно, – и Женя подняла глаза вверх. Между палаткой и тентом беспокойно суетились многочисленные комары и пару паутов – сибирских слепней. Да, недолго длилась их райская жизнь, теперь уже не посидишь спокойненько на разрезе, неторопливо заполняя маршрутный дневник.

– Ой, а я думал, это дождик стучит…

– И дождик тоже, однако, это ничуть не мешает убывать воде в реке, так что, все удовольствия сразу. Нужно сплавляться, ребята, а то всё на себе потащим. Доставайте ваши лапы и смажьте их. Передвигаться сможете? Денис, покажи ногу, ой, как распухла, в сапог-то влезет, ты как думаешь? А у тебя вроде ничего, Коля, правда, тоже припухла, вот здесь, на лодыжке справа. Намазали? Накрывайте завтрак здесь, я чайничек поставила. Доедим остатки хлеба, а то он уже плесневеть начинает.

– Ну, ты прям, как дома говоришь: «Чайничек поставила!».

– Для меня везде дом. Помнишь песенку:

Мой адрес не дом и не улицаМой адрес Советский Союз.

Правда, теперь наш дом основательно подрастащили…

– Ничего, Женечка, всё это уже было, а потом мы стали только сильнее и больше, враги не дадут нам спокойно загнивать.

– Жень, как это ты на своём хитром малюсеньком костерке в камнях так моментально кипятишь чайник? У меня что-то не получается, я люблю костёр так костёр, вроде пионерского.

– Да здесь не Подмосковье и не тайга, Коля, чем дальше, тем будет хуже с дровами, прибавь к этому сумасшедшие ветра и болото, придётся всем осваивать искусство укладки дорожного камина. Только бы вы в сапоги смогли влезть!

– С таким удивительным доктором и мёртвый встанет. Посмотри, какой страшный синяк у Дениски по кругу от раны, а где ударился, гораздо светлее. По-видимому, там ты вчера не помазала своим волшебным гелем, вот они и почернели.

– Да, это моя недоработка, не думала, что такой большой участок пострадал. Главное – сразу намазать, потом уже не так работает.

Дениска ласково посмотрел на неё, и сказал, галантно поцеловав ей руку:

– Да что ты, Женечка, спасительница моя, если бы не ты, не было бы нужды думать о ноге, у трупа ничего не болит.

Женя смутилась и покраснела, а Николай подчеркнуто вызывающе уставился на них:

– Мы вам не мешаем, сладкая парочка? Хоть бы меня, старого поклонника, постеснялись! Задушу обоих!

– Да ладно тебе дурака валять, Отелло доморощенный!

– Я не Отелло, а благородный рыцарь без страха и упрека.

– То-то ты всё время ворчишь и упрекаешь всех подряд.

Все, включая Николая, рассмеялись. Женя выскочила из палатки и вернулась с чайником, ребята позавтракали, разведя в мисках мюсли и с удовольствием выпив по «чашечке» кофе. Выйдя из палатки, они с растерянным недоумением уставились на скукоживавшуюся реку, обнажившую огромные диабазовые глыбы – неприятное препятствие для лодок. Казалось, словно ночью какой-то баловник передвинул их лагерь вместе с костром, даже лодки оказались на берегу. Оценив, насколько катастрофически мельчает, Женя, любившая Достоевского, заметила:

– Помните, в романе «Село Степанчикова и его обитатели» такой омерзительный фарисействующий тип был, Фома Фомич? Вот и наш Фомич прикинулся душечкой, а теперь Бог знает, что вытворяет! Говорят, он быстро превращается в цепь луж с хариусом, но нам бы уж лучше без рыбы, да с рекой. Вокруг густо заросшие болота, сопки и каменистое дно, по которому со снаряжением не протащиться…. Нужно торопиться.

Ребята быстро собрали лагерь, загрузили лодки, тщательно закрепили груз тентом и верёвками, и двинулись в путь. Мелкие комары с волосатыми лапками, несмотря на сильный встречный ветер, нагло облепили и лодку и геологов. Обычно на воде отдыхаешь от них, но только не здесь. И всё коварный Фома Фомич, это имя, с легкой руки Жени, так и закрепилось за речкой. Полдня ребята плыли без особых приключений: напряжённо вглядываясь вдаль, им удавалось обходить все преграды и выбирать правильное направление. Топооснова далеко не всегда помогала, ведь вода вольна бежать, куда ей вздумается. Частенько по дороге попадались многочисленные мелкие острова и глыбы темно-зелёного диабаза, и необходимо было быстро и точно направить лодку в нужное русло, чтобы не сесть на мель или не попасть в водоворот. Речка часто широко разливалась на многочисленные мелкие рукава, разделённые почти высохшими зонами, и, если ребят обманывало наитие, их ручеек иссякал, и приходилось перебираться в другой, волоча тяжёлую лодку по камням. В некоторых местах, наоборот, неожиданно было достаточно глубоко, по грудь, и тогда мощный поток уверенно направлял их на скрытую под водой или едва выглядывающую диабазовую глыбу. Прибавьте к этому слепящее глаза «встречное» солнце, мешающее обзору. Ближе к вечеру, когда ребята уже порядком устали от постоянного напряжения, Женя с Денисом всё-таки наскочили на такую глыбу. Все их активные телодвижения и размахивания вёслами ни к чему не привели, да и шибко дёргаться страшно: вдруг лодка порвётся. Пришлось обоим влезать почти по шею в воду, чтобы как-то снять её с камня, да ещё придерживать на лодке обеспокоенного Бренди. Вторая пара, наблюдая сзади за их потугами, свернула в правый рукав, пристроившись в узкий бурный потоп, и тут же наскочила на невесть откуда взявшееся среди скудной тундровой растительности подлое бревно, перекрывшее им реку. Лодка развернулась боком и моментально перевернулась, хорошо, что все было основательно закреплено, практически ничего не выпало, за исключением средства от комаров, которое лежало сверху. Хоть и неприятно, но пережить такую потерю пока можно – есть ещё одно в запасе.

Переодеться не было возможности: все вещи упакованы, а встать лагерем и разгрузиться негде, пришлось продвигаться далее в мокрой одежде, под ледяным ветром. Правда, он же и помогал подсушить её, благо гениально продуманные советские штормовые костюмы были и не жаркими, и от ветра прикрывали, и сохли быстро. (Однако, с наступлением перестройки, их перестали выпускать; магазины заполнились дорогой и красивой импортной одеждой, но, увы, совершенно непригодной для экспедиции, поэтому каждый из геологов трепетно хранил на складе свой старый выцветший штормовой костюм. Лучшей демонстрацией дружбы являлось предоставление его коллеге на полевой сезон, конечно, только в том случае, если обладатель ценной одежды не ехал сам). Да только под штормовой курткой у каждого из наших геологов находился свитер, который и не собирались сохнуть, а достать что-либо взамен невозможно.

У советских плоскодонок был приподнят нос. Один человек в них сидел «верхом» на носу, опустив ноги в болотных сапогах в воду, что экономило место в нагруженных лодках, и грёб байдарочным весло, другой – на корме, с коротким рулевым веслом. Но ничто не вечно под луной, честно прослужив четверть века, лодки стали приходить в негодность, резина пересыхала и трескалась. А новое снаряжение, как только началась перестройка, и «начальству» всех мастей брошен лозунг «обогащайся!», бурной рекой стало утекать со склада института. Дошло до того, что даже ружья, так необходимые геологом, чтобы просто выжить, и те распродали. Не избежали этой участи и знаменитые ГАЗ-66 с глобусом на борту – все до одной машины дружно уплыли с академической автобазы. Бюрократами разных уровней разворовывалось в Академии наук всё подряд: квартиры для иностранных гостей, институтские машины, загородные научные базы, санатории и детские лагеря, даже музейные экспонаты и редкие старинные рукописи быстро «уплывали» за рубеж. Об этом, конечно, знали и на самом верху, но смотрели на «прихватизацию» весьма благосклонно, собирая свой налог на воровство, да и в денежном эквиваленте для них, захвативших крупнейшие объекты страны, это были мелочи жизни. Кроме того, новым властям не нужна была отечественная наука, чем скорее её сами же «золотые мозги» развалят под одобрительное улюлюканье продажных либералов, тем больше облагодетельствуют их западные хозяева, так что эту кость с увесистым мясом бросили на растерзание академическим чиновникам.