Прошлогодний снег

— Руки вверх!

И шпион, злобно оскалившись, нехотя бросает револьвер в снег (в траву?) и поднимает руки. Подоспевшие пограничники окружают и связывают нарушителя. Отлично!

… И лишь война стерла из памяти подвиги Маремухи и его боевых друзей.

Ушли годы. Мне никогда не случалось встречать в печати имя пограничника Маремухи. Как сложилась его судьба?

Двадцать лет спустя, когда я работал в редакции, вдруг открылась дверь, и вошел Индус. Да-да-да, Индус! Я сразу узнал его. Этот умный взгляд. Эти могучие лапы. Этот высунутый язык… На Индусе был надет широкий кожаный ошейник, сплошь увешанный золотыми и серебряными медалями и жетонами. Чемпион среди Индусов.

Собаку держал на поводке молодой стройный пограничник. Защитная гимнастерка, зеленые погоны, зеленая фуражка. Хромовые сапожки поскрипывали на ходу, в золотых пуговицах отражалось солнце. Красавец!

— Здравствуйте, пограничник Маремуха со своим верным другом Индусом! — сказал я, раскрывая объятия. — Добро пожаловать!

— Я не Маремуха, — строго сказал пограничник, — я Демушкин. Полковник Маремуха сейчас следует сюда на интервью с журналистами после вручения ему в Кремле золотой медали Героя Советского Союза.

И, действительно, вошел полковник Маремуха. У него было суровое, в глубоких морщинах лицо. Он был немного растерян.

Мы приняли его в кабинете главного редактора, который напомнил всем о боевых довоенных буднях славного пограничника.

— А это, — сказал главный редактор, показывая пальцем на собаку, лежащую на полу, и на юного пограничника, ее сопровождавшего, — это смена пограничника Маремухи. Конечно, Индус давно умер от старости, это другой пес. Как его зовут?..

— Буран!

— …Буран, который с честью несет сегодня эстафету подвига. И сегодня наши доблестные пограничники охраняют рубежи нашей страны, и им помогают в этом их верные друзья, надрессированные в поимке всех и всяческих нарушителей наших границ!

Редактор говорил долго и убедительно.

Я наклонился к Маремухе и прошептал ему на ухо:

— Пошли ко мне, у меня в запасе есть бутылочка хорошего коньяка.

Он сказал оживившись:

— Пошли!

И пока молодой Демушкин и его собака отвечали на вопросы журналистов, мы с Маремухой пошли в мою комнату и налили по стаканчику.

Я смотрел на его лицо, которое выражало какую-то терпеливую усталость, на натруженные морщинистые руки, на выцветшие голубые его глаза, на ордена и медали, прикрепленные к плохо сидевшему на нем кителю…

— Ах, пограничник Маремуха, — сказал я, — ведь вы были моим любимым героем.

Он сконфуженно улыбнулся.

— Но вот меня всю жизнь интересовал вопрос… Можно?

— Ну чего там, — сказал он, — давай.

— Понимаете, — сказал я и налил по новой, — понимаете… Вот сидите вы в засаде на границе… А тут враг… Вы его берете… Задерживаете, как говорится. А он, сукин сын, знает, что здесь сидит пограничник Маремуха. Ведь вы их четыреста штук поймали. Или более. Или чуть менее. Я не помню. Ну что ему, врагу, стоит обойти вас стороной. Может, там не такой ловкий пограничник сидит. Так нет же, он прямо к вам, дурачок, лезет, шпион проклятый, диверсант несчастный… Сволочь такая.

Он кисло улыбнулся, подумал и сказал:

— А что тебе не нравится?

— Да нет, мне все очень нравится, просто я хочу сообразить, неужели четыреста?..

— Ишь ты, какой сообразительный… Вот мы сейчас «соображаем» на двоих твою бутылочку коньяка.

— Ну а все-таки… Интересно.

— А ты прочти в газете, там все написано.

— Там, конечно, все написано… Неужели четыреста?

— Четыреста. Правда.

— А знаете, что сказал Марк Твен про правду?

— Что?

— Он сказал: «Правда — величайшая драгоценность. Надо ее экономить».

Он закурил, жадно затягиваясь, по-русски держа сигарету между большим и указательным пальцами огоньком вовнутрь, и проворчал:

— Слишком много ее сэкономили.

— Вот и я говорю…

Мы выпили.

Он с интересом посмотрел на меня и вдруг спросил:

— Не продашь?

— Ну что я, псих, что ли? Конечно, не продам. Чего продавать-то, — забормотал я, наливая по новой.

— А хрен с тобой, продавай, — сказал он, хрустнув пальцами. — Дело прошлое. Понимаешь, время-то какое было, тридцатые годы… Мы на южной границе служили. А тут и название придумали: нарушитель границы. Он нарушитель, понимаешь. Он хочет нарушить границу. А с какой стороны нарушить — это ведь все равно. Границу нарушать нельзя, понял?

Мы пили коньяк из граненых редакционных стаканов. За окном темнело. Мы смотрели в окно и думали.

Я думал: «Бог ты мой! Тридцатые годы. Лагерь, опутанный колючей проволокой. Сторожевые вышки со стрелками. Воющие собаки. Заросшие, истощенные, грязные заключенные. Вот они сбились в кучу и о чем-то шепчутся, прикрываясь от ветра рукавами своих телогреек третьего срока годности. И вот они бегут. Они перегрызают колючую проволоку и бегут. Сзади стреляют, лают собаки, ветер сбивает с ног, а они бегут. И они продираются сквозь тайгу, и подыхают от голода, и прячутся от людей и дорог. На юг! Там граница, там надежда на спасение. И у них зверские лица изголодавшихся людей, и они жрут кору деревьев и снова умирают. Но некоторые, те, кто оказался сильнее или проворнее, подошли к границе. Там, за горизонтом, — свобода! Там…

А здесь, у границы стоит пограничник Маремуха со своим верным другом Индусом, натренированным хватать людей за горло и за правую руку. И от его страшной голодной пасти не спасет изодранная вшивая телогрейка.

И только у Маремухи таких — четыреста! А рядом — другой Маремуха, и у него тоже — четыреста! И у третьего — тоже! И у каждого! Потому что есть название — „нарушитель границы“. А в какую сторону бежит „нарушитель“ — это ведь все равно!»

Мы курили, и огоньки наших сигарет освещали его старое измученное лицо.

— А потом что было?

— А потом… Суп с котом! — сказал он. — Это я правду говорю: суп с котом. Думаешь, нас там иначе кормили?

— Значит, и вы там были?

— Был, значит. Все мы там были. Больно много знали… И ты, смотри, будешь много знать…

— А потом?

— А потом вспомнили про меня… В школу направили, собачек учить. Собачки видел какие? Что надо! А теперь, вроде… И полковник, и герой… Время-то идет… Наливай по последней.

Мы вернулись в кабинет главного редактора, который подводил итоги интервью.

— Таким образом, — говорил он, — награда всегда находит героя. В нашей жизни всегда есть место подвигу. И мы, сегодняшнее поколение советских людей, всегда будем следовать по пути наших отцов, ярким представителем которых является полковник Маремуха.

— И его верный друг, собака Индус, — сказал я.

Собака подняла голову и посмотрела на меня долгим, внимательным взглядом.

19

Видели ли вы московские «забегаловки»? Это будки, изредка разбросанные по переулкам, на которых время от времени меняется вывеска «Пиво» на вывеску «Квас». Чаще всего в окошке будки висит табличка «Пива нет», и скучающая продавщица, толстая и грубая Катька или Маруська, разбогатевшая на пивной пене, которую она наливает в плохо вымытые поллитровые кружки («недолив», как ласково называют эту нехитрую операцию старожилы и милиционеры), смачно ест бутерброд и огрызается прохожим.