Прости за любовь

— Перестань, — отодвигается и ласково касается ладонью моего лица. — Выздоравливай, пожалуйста.

Подмигиваю, кивнув.

Нельзя показывать, как мне херово. Она итак дико переживает.

— Не пугай нас так больше, Кучерявый, — отец выставляет кулак вперёд.

Этот жест отзывается горячим жжением в области солнечного сплетения.

Я прислоняюсь к нему своим. Как в далёком детстве.

Всхлипнув, за его спиной начинает плакать бабушка.

— Ба…

— Мой красавчик. С совершеннолетием тебя! — шмыгая носом, спешит ко мне.

— Не реви. Чё ты?

— Не буду, не буду.

— С днём варенья, братиш! — произносит Милана, быстро чмокнув меня в левую скулу. — Уши сегодня не трогаем, так и быть! Но потом, будь уверен, я оторвусь по полной.

— Лады.

— Бро, с днюхой! Держись.

— Всего желаю, от души!

— Потерпи немного. Слово даю. Как только Айболит поставит тебя на ноги, отпразднуем твои восемнадцать так громко, что Красоморск охренеет! — обещает Ромасенко. — Замётано?

— Да.

Обмениваемся с пацанами рукопожатиями.

Вижу, как искренне стараются подбодрить меня. Очень это ценю, однако не могу отделаться от неприятного чувства, вызванного тем, что меня жалеют. Не привык я к такому.

— С днём рождения, тебя, — улыбаясь, произносит Илона, подошедшая к моей постели.

Оставляет на тумбочке упакованный в крафтовую бумагу подарок. Снова переводит на меня взгляд.

Слава Богу, в её глазах ни слёз, ни грёбаного сострадания. Она, пожалуй, единственная из всех, кто понимает, что мне это категорически не нужно.

— Пусть твои восемнадцать подарят тебе нечто особенное.

— Чё там карты говорят про моё будущее?

Меняется в лице.

— Я больше не раскладываю, — отвечает тихо.

— Эу, у меня тут свечи сгорают, вообще-то! — недовольно ворчит мелкая.

— Скорее загадывай желание, милый, — засуетившись, торопит мама.

— Самое-самое.

— Быстрее!

— Думай!

— И задувай.

Ясно, что это — чушь бредовая, но демонстрировать характер в тот момент, когда близкие и родные люди пытаются тебя поддержать — верх цинизма.

Загадываю дурацкое желание. Оно, естественно, связано с человеком, которого я отчаянно хотел бы видеть здесь сегодня.

Задуваю свечи, ощущая острую боль в груди.

Кашляю.

Не сросшиеся до конца рёбра передают привет.

— Ура! — орут ребята. После чего раздаётся звук хлопушки.

— Ну вы придумали, товарищи! — ругается медсестра, глядя на дымящиеся свечи и парящее в воздухе разноцветное конфетти. — А убирать кто будет?

Что интересно, в последствии я надолго забуду про этот эпизод и вспомню о нём лишь тогда, когда моё желание неожиданно исполнится.

*********

Дни сменяют друг друга. На календаре последний месяц лета — август.

Моё состояние понемногу улучшается, однако врачи по-прежнему отказывают в выписке. И это, знаете ли, начинает серьёзно напрягать.

— Привет, бро!

Молчу в ответ на приветствие Горького.

Всё вокруг раздражает. Даже друзья, которые навещают с бесящей периодичностью.

— Ставь пакет сюда, Паш.

— Здорово!

— Здоровее видали, — ворчу себе под нос.

— О-о-о, — тянет Ромасенко. — Ты не в духе, Кучерявый?

— Судя по всему, да, — хмыкает Илона, глядя на мою недовольную рожу.

— А чё такое?

Да действительно, чё.

Захлопываю увесистую записную книжку, подаренную Вебер.

Дорогой кожаный переплёт. Массивные кольца. Мягкая бумага, которую приятно трогать пальцами.

От нечего делать я взялся за старое. Пишу в этом блокноте тексты.

— Марс…

— Как погуляли в субботу? — ровным голосом интересуюсь.

Не хочу злиться и обвинять их в том, на что они имеют полное право, однако на деле выходит совершенно иначе.

— Мы… — Илона, выкладывающая из пакета гостинцы, замирает и напрягается.

— Боулинг, парк аттракционов, барбекю вечером на пляже. Хорошо провели время?

— Я же просила не выкладывать фотографии, — порицающе смотрит на пацанов.

— Мы и не выкладывали.

— Чему была посвящена вечеринка?

— Так разъезжаются все скоро, — объясняет Горький. — Решили собраться напоследок.

— А заодно обсудить несчастного калеку, — заканчиваю я за него.

— Не надо так. Ты — не калека, — хмурится Илона.

— Тормози, чё за предъява? — прищуривается Макс.

— Типа не говорили обо мне? — усмехаюсь.

— О чём конкретно базар? Ребята спрашивали, как ты. Если это имеешь ввиду, то да.

— Расписали в красках моё бедственное положение? — откидываю одеяло и, сцепив зубы, осторожно перемещаюсь на край кровати.

— С чего ты это взял?

— С того, мать вашу, что я всё воскресенье получал мотивационные письма в соцсетях, — цежу ядовито.

— Кто писал? — расстроенно спрашивает Вебер.

— Все, кому не лень. От Петросяна с его дебильными видеороликами, до рыдающей Ковалёвой, отсылающей сопливые голосовые.

— Ну прости. Поддержать хотят, наверное. Чё такого? — повторяет свою дебильную фразу Ромасенко.

Ругнувшись, подползаю ближе к краю постели и опускаю по очереди вниз ноги.

— Стой, что ты делаешь? — испуганно таращится на меня девчонка, когда тянусь за костылями, которые они сразу не заметили.

Опираясь на здоровую ногу, медленно поднимаюсь.

Выкусите на хрен. Я наконец могу вставать. Правда всё равно пока нужна чья-то помощь.

— Марсель… Паш!

Роняю костыль. Горький за секунду оказывается рядом, вовремя подставив своё плечо.

Понты понтами, но я не рассчитал. С координацией беда. Сам ещё не передвигался. Позавчера и вчера меня батя на себе таскал.

— И куда эт мы настрёмились? — улыбается Макс.

— На пляжную вечеринку, — огрызнувшись, покрепче прихватываю правый костыль.

— А если серьёзно? — уточняет Паша.

— У меня тут одна дорога. Сортир, — раздражённо цокаю языком.

— Понял.