Прости за любовь
Шрифт:
— Перестань, — отодвигается и ласково касается ладонью моего лица. — Выздоравливай, пожалуйста.
Подмигиваю, кивнув.
Нельзя показывать, как мне херово. Она итак дико переживает.
— Не пугай нас так больше, Кучерявый, — отец выставляет кулак вперёд.
Этот жест отзывается горячим жжением в области солнечного сплетения.
Я прислоняюсь к нему своим. Как в далёком детстве.
Всхлипнув, за его спиной начинает плакать бабушка.
— Ба…
— Мой красавчик. С совершеннолетием тебя! — шмыгая носом, спешит ко
— Не реви. Чё ты?
— Не буду, не буду.
— С днём варенья, братиш! — произносит Милана, быстро чмокнув меня в левую скулу. — Уши сегодня не трогаем, так и быть! Но потом, будь уверен, я оторвусь по полной.
— Лады.
— Бро, с днюхой! Держись.
— Всего желаю, от души!
— Потерпи немного. Слово даю. Как только Айболит поставит тебя на ноги, отпразднуем твои восемнадцать так громко, что Красоморск охренеет! — обещает Ромасенко. — Замётано?
— Да.
Обмениваемся с пацанами рукопожатиями.
Вижу, как искренне стараются подбодрить меня. Очень это ценю, однако не могу отделаться от неприятного чувства, вызванного тем, что меня жалеют. Не привык я к такому.
— С днём рождения, тебя, — улыбаясь, произносит Илона, подошедшая к моей постели.
Оставляет на тумбочке упакованный в крафтовую бумагу подарок. Снова переводит на меня взгляд.
Слава Богу, в её глазах ни слёз, ни грёбаного сострадания. Она, пожалуй, единственная из всех, кто понимает, что мне это категорически не нужно.
— Пусть твои восемнадцать подарят тебе нечто особенное.
— Чё там карты говорят про моё будущее?
Меняется в лице.
— Я больше не раскладываю, — отвечает тихо.
— Эу, у меня тут свечи сгорают, вообще-то! — недовольно ворчит мелкая.
— Скорее загадывай желание, милый, — засуетившись, торопит мама.
— Самое-самое.
— Быстрее!
— Думай!
— И задувай.
Ясно, что это — чушь бредовая, но демонстрировать характер в тот момент, когда близкие и родные люди пытаются тебя поддержать — верх цинизма.
Загадываю дурацкое желание. Оно, естественно, связано с человеком, которого я отчаянно хотел бы видеть здесь сегодня.
Задуваю свечи, ощущая острую боль в груди.
Кашляю.
Не сросшиеся до конца рёбра передают привет.
— Ура! — орут ребята. После чего раздаётся звук хлопушки.
— Ну вы придумали, товарищи! — ругается медсестра, глядя на дымящиеся свечи и парящее в воздухе разноцветное конфетти. — А убирать кто будет?
Что интересно, в последствии я надолго забуду про этот эпизод и вспомню о нём лишь тогда, когда моё желание неожиданно исполнится.
Дни сменяют друг друга. На календаре последний месяц лета — август.
Моё состояние понемногу улучшается, однако врачи по-прежнему отказывают в выписке. И это, знаете ли, начинает серьёзно напрягать.
— Привет, бро!
Молчу в ответ на приветствие Горького.
Всё вокруг раздражает. Даже друзья, которые навещают
с бесящей периодичностью.— Ставь пакет сюда, Паш.
— Здорово!
— Здоровее видали, — ворчу себе под нос.
— О-о-о, — тянет Ромасенко. — Ты не в духе, Кучерявый?
— Судя по всему, да, — хмыкает Илона, глядя на мою недовольную рожу.
— А чё такое?
Да действительно, чё.
Захлопываю увесистую записную книжку, подаренную Вебер.
Дорогой кожаный переплёт. Массивные кольца. Мягкая бумага, которую приятно трогать пальцами.
От нечего делать я взялся за старое. Пишу в этом блокноте тексты.
— Марс…
— Как погуляли в субботу? — ровным голосом интересуюсь.
Не хочу злиться и обвинять их в том, на что они имеют полное право, однако на деле выходит совершенно иначе.
— Мы… — Илона, выкладывающая из пакета гостинцы, замирает и напрягается.
— Боулинг, парк аттракционов, барбекю вечером на пляже. Хорошо провели время?
— Я же просила не выкладывать фотографии, — порицающе смотрит на пацанов.
— Мы и не выкладывали.
— Чему была посвящена вечеринка?
— Так разъезжаются все скоро, — объясняет Горький. — Решили собраться напоследок.
— А заодно обсудить несчастного калеку, — заканчиваю я за него.
— Не надо так. Ты — не калека, — хмурится Илона.
— Тормози, чё за предъява? — прищуривается Макс.
— Типа не говорили обо мне? — усмехаюсь.
— О чём конкретно базар? Ребята спрашивали, как ты. Если это имеешь ввиду, то да.
— Расписали в красках моё бедственное положение? — откидываю одеяло и, сцепив зубы, осторожно перемещаюсь на край кровати.
— С чего ты это взял?
— С того, мать вашу, что я всё воскресенье получал мотивационные письма в соцсетях, — цежу ядовито.
— Кто писал? — расстроенно спрашивает Вебер.
— Все, кому не лень. От Петросяна с его дебильными видеороликами, до рыдающей Ковалёвой, отсылающей сопливые голосовые.
— Ну прости. Поддержать хотят, наверное. Чё такого? — повторяет свою дебильную фразу Ромасенко.
Ругнувшись, подползаю ближе к краю постели и опускаю по очереди вниз ноги.
— Стой, что ты делаешь? — испуганно таращится на меня девчонка, когда тянусь за костылями, которые они сразу не заметили.
Опираясь на здоровую ногу, медленно поднимаюсь.
Выкусите на хрен. Я наконец могу вставать. Правда всё равно пока нужна чья-то помощь.
— Марсель… Паш!
Роняю костыль. Горький за секунду оказывается рядом, вовремя подставив своё плечо.
Понты понтами, но я не рассчитал. С координацией беда. Сам ещё не передвигался. Позавчера и вчера меня батя на себе таскал.
— И куда эт мы настрёмились? — улыбается Макс.
— На пляжную вечеринку, — огрызнувшись, покрепче прихватываю правый костыль.
— А если серьёзно? — уточняет Паша.
— У меня тут одна дорога. Сортир, — раздражённо цокаю языком.
— Понял.